— Привет, Томас, — произнесла она.
Ее голос звучал по-другому, ниже и более женственный. Голос женщины, а не девушки.
— Привет, Брина.
— Ты один сегодня?
— Сегодня и весь уик-энд, — он подумывал прийти с женщиной. Его последняя девушка работала моделью в «Victoria’s Secret»
. Они по-прежнему были дружны, и возможно она пошла бы с ним, если бы он попросил.
— Слава богу, — выдохнула она с беззвучным смешком, — я думала, что буду единственной здесь без сопровождения.
— Джордж Ален тоже один.
— Если он не очень изменился, то меня это не удивляет, — она покачала головой. — Хорошо выглядишь, Томас. Я тебя сразу и не узнала.
Он же узнал ее в ту секунду, когда она вошла в комнату.
— Я изменился со времен школы.
— Я тоже, выросла на два дюйма.
У нее увеличился не только рост, и Томас намеренно не отводил глаз от ее лица, чтобы снова не пробежаться взглядом по ее телу. А именно это он и хотел сделать. Не то чтобы он снова чувствовал вожделение к ней, но ему все еще было любопытно. Из-за упоминания о росте и появившейся у нее премиленькой груди, он был вне себя от любопытства, и был совсем не прочь сорвать с нее платье и получше рассмотреть ее. Нахмурившись, он попытался думать о чем-то другом. Погода. Мировая политика. Кто выиграет кубок Стэнли
в этом сезоне? Что угодно, но не думать о раздевании единственной женщины, разбившей его сердце.
и одновременно встречаешься с Эль Макферсон и Кэти Айрлэнд
.
— Должно быть я лучше, чем думал, — впервые с тех пор как Брина его сегодня увидела, в уголках темно-синих глазах промелькнул намек, что его это может забавлять.
— Мне жаль всех разочаровывать, — сказал он, — но все это неправда.
— Хмм, — она отпила из стакана, — значит, другие слухи тоже могут оказаться неверными.
— Какие именно?
— Что в тебе может быть самым худшим для этого города?
Уголок его рта пополз вверх.
— Кто-то сказал, что я гей?
— Нет, хуже. Говорят, что ты стал демократом.
Он улыбнулся. Сначала его губы слегка искривились, а затем расплылись в довольной улыбке. Он рассмеялся, сперва тихо, потом низким, грудным, чисто мужским смехом, отчего в ее животе взволновались бабочки и запорхали по всей коже, волнуя едва ощутимыми касаниями.
— Я бы не хотел, чтоб местный NRA
охотился на меня.
От смеха в уголках глаз появились морщинки, превратившие его лицо из просто красивого в «не-распускай-слюни» сокрушительно прекрасное.
— Нет, — произнесла Брина, пробежавшись взглядом по его прямому носу и глубокой впадинке, переходящей в излучину верхней губы. — Ты бы не хотел.
— Как твоя семья? — спросил он.
— Хорошо, — выдавила она в ответ и снова заглянула в его глаза. Она кинула этого парня ради Марка Харриса. О чем она вообще думала? — Они больше здесь не живут. А как твои бабушка с дедушкой?
— Стареют. Я перевез их в Палм-Спрингс, чтобы они поправили здоровье. Сначала им там не понравилось, но теперь они любят это место.
Подняв стакан, он отпил из него.
— А ты где теперь живешь?
— В Портленде, — сообщила она, и рассказывая о своей работе, изучала его лицо и не находила никаких признаков того мальчика, которого знала. Физически осталось очень мало сходства. Его глаза все еще были темно-голубыми, а ресницы густыми. Но щеки больше не были запавшими, темные волосы были коротко стрижены над ушами, а буйные вихры окультурены.
Когда ее взгляд встретился с его, он спросил:
— Что ты ищешь, Брина?
— Тебя, — ответила она, — раздумываю над тем, знаю ли я тебя теперь?
— Сомневаюсь в этом.
— Очень жаль. Ты помнишь то лето, когда мы охотились на ведьм и вампиров в лесу?
— Нет.
— Мы делали колья и деревянные кресты.
— Точно, я вспомнил, — сказала он. Свет в бальном зале померк, и они обратили внимание на сцену. Когда лучи света упали на белое полотно и серебряные блестки, стало казаться, будто сцену усыпал первый снег.