В системе приоритетов отца принадлежность династии Орбисонов значительно перевешивала все остальное. Он жил в своем придуманном мире, который, по большому счету, ограничивался только его профессиональными интересами. На неоправданную расточительность своей супруги он смотрел сквозь пальцы, считая, что всерьез воспринимать и даже пытаться понять поступки женщины — дело неблагодарное. Роль отца или главы семьи вдохновляла его только теоретически. Он лишь поддерживал вокруг себя атмосферу благополучия и стабильности. Несмотря на преклонный возраст, Ричард Орбисон виртуозно контролировал все дела фирмы и считал, что огромное состояние, за долгие годы накопленное его предками, как бы заочно застраховало его детей от жизненных трудностей и неурядиц. Заниматься их воспитанием он не считал нужным, полагая, что все устроится само собой. Но, будучи человеком набожным, он не забывал благодарить Господа за ту тихую счастливую нишу, в которой пребывал с рождения, и не без оснований надеялся, что впредь так оно и будет.
— Да, мама, ты как всегда права! — равнодушно заключила Патриция.
Элизабет Орбисон наконец уловила в голосе дочери нотки апатии и равнодушия.
— Я надеюсь, милая, ты почтишь нас своим присутствием! Не так ли?— подчеркнуто нервно спросила она, как случалось всегда, когда Элизабет начинала подозревать, что чье-либо упрямство, независимость или чувство противоречия могут нарушить ее стройные планы.
— Конечно приду.— Патриция уже давно решила для себя пойти на компромисс и не обострять и без того слишком уж светские взаимоотношения с родной матерью.— Как же я могу пропустить такое событие!
— Надеюсь, ты придешь не одна?
Миссис Орбисон явно успокоилась, и теперь ею владело исключительное любопытство.
Учитывая, в каком трудном положении она оказалась, произнести членораздельное «да» или «нет» Патриция не могла. Вопрос о том, будет ли Грегори Адамc сопровождать ее, оставался открытым. Поэтому она пробурчала в трубку нечто невнятное, но мать, по своему счастливому обыкновению во всем находить положительные стороны, расценила это как утвердительный ответ.
— Я его не знаю? Это кто-то особенный? — не унималась Элизабет Орбисон.
— Увидишь,— без тени кокетства односложно ответила Патриция.
— Ты, похоже, не в настроении, не хочешь посплетничать со своей родной мамочкой. Ладно, я потерплю. Вечеринка ведь не за горами, на следующей неделе. Тогда и посмотрю на твоего неизвестного. Еще созвонимся, дорогая, пока.
— Пока, — машинально пробормотала девушка и услышала в трубке короткие гудки.
Не было никаких сомнений, что для отца с матерью, которые всю жизнь коллекционировали известных, влиятельных и богатых знакомых, Грегори Адамc представлял определенный интерес, был, по их понятиям, особенным. Но согласится ли он пойти с ней на вечеринку после всего, что случилось,— вот что не давало ей покоя.
Мне казалось, я все так здорово спланировала, думала девушка. Если же отбросить кандидатуру Грегори Адамса, где мне найти столь же эффектного, умного и знаменитого мужчину, с которым не стыдно было бы показаться на дне рождения отца. Только если он придет со мной, они наконец поймут, что я самостоятельная, независимая личность и имею право по-своему строить свою жизнь, что со мной, несмотря на разницу в возрасте, общаются солидные, умные люди, а не только безмозглые и инфантильные маменькины сынки из богатых семей. Ну зачем, спрашивается, я вспылила сегодня на аукционе. Вела себя, как глупая избалованная злючка. Надо собраться с духом и позвонить ему, иначе потом буду жалеть, что струсила. Но только завтра, а то я сейчас совсем без сил.
Завтра для Патриции наступило быстрее, чем ей бы того хотелось. Каждый уходящий час, казалось, нашептывал, что пора звонить, а она все откладывала и откладывала предстоящий разговор, как когда-то в детстве, когда не хотелось делать уроки. Мельком взглянув в окно, девушка заметила, что начинает смеркаться, и наконец решилась.
Она села в позе лотоса в глубокое белоснежное кресло с телефонным аппаратом в руках и несколько раз глубоко вздохнула, чтобы расслабиться. Но от страха ее сердце продолжало бешено колотиться, а руки как-то обмякли, словно ватные, и совсем похолодели. Почти бесчувственными пальцами она набрала номер, который ясно запечатлелся в ее памяти. Наступила пугающая тишина, и потом последовало несколько долгих гудков.