С крыш капало. Из осевших сугробов за одну неделю выросли дома большие, по северному громоздкие, с мокрыми, потемневшими бревенчатыми стенами. Днем, когда пригревало, в косогоре вскипали ручьи и по деревне волнующе расстилался горьковатый душок оттаявших кустарников
В правлении колхоза уже с час ждали председателя. Люди успели переговорить и о последних сводках Совинформбюро, и о письмах земляков с фронта, посетовали, что от союзников все еще нет подмоги, а председателя не было.
Наконец на улице раздался конский топот.
Едет наш Еруслан, сказал кто-то со вздохом. Шум и грохот на лестнице, визг половиц в коридоре и в контору не вошел, а влетел коренастый мужичина в кубанке, лихо заломленной на самый затылок, в стеганке защитного цвета, туго перетянутой военными ремнями. Нахлестывая плеткой по голенищу, словно расчищая себе дорогу, он стремительно, враскачку, прошагал к председательскому столу, бегло окинул колхозников лихорадочно блестевшими глазами.
Заждались? Ничего, привыкайте время военное. Понятно? А где бригадиры номер три и четыре?
Они, Харитоша, еще давеча ушли
Председатель резко повернул голову к своему посыльному маленькому, худенькому, как заморенный подросток, старикану, которого в деревне любовно называли Митенькой Малышней.
Сколько тебе говорено, что здесь нет Харитоши, а есть товарищ Лихачев?
Малышня, возившийся с дровами у печки, виновато заморгал кроткими, голубиными глазками.
Сейчас же доставить!
Малышню как ветром выдуло из конторы.
Лихачев бросил на стол плетку, смахнул пот с жесткого, изрытого оспой, как картечинами, лица и открыл заседание:
Какую обстановку видим на дворе? Наступающую весну! Генеральная линия сев. Понятно? Я зачну сегодня без всякой политической подкладки прямо с голой картины колхоза
Люди недоверчиво переглянулись. Все по обыкновению приготовились слушать очередную речь председателя о международной обстановке, о положении на фронтах, его нескончаемые сетования на разнесчастную судьбу, обрекшую его воевать в тылу с бабьем.
А картина эта Лихачев поморщился. Ежели говорить критически, табак, а не картина! Знамя, где, спрашиваю, знамя? В переднем углу в «Красном партизане» Проньке Фролову затылок греет. А почему? Через что лишились? Хлеб в прошлом году упустили под снег? Упустили. Сенокос до ста не дотянули? Не дотянули. Ежели так катиться дальше это в наше-то геройское время!.. Лихачев сделал паузу. Бригадиры, докладайте подготовку к севу.
Бригадиры молчали. По комнате, путаясь в золотой россыпи апрельского солнца, сизыми волнами расстилался чад самосада.
Лихачев властно сказал:
Бригадир номер один, говори!
Федор Капитонович пожал узкими плечами, не спеша встал:
По нонешним временам я так понимаю терпимо. Семена на всходы пробованы, без плугов да борон тоже в поле не выедем это уж как всегда. Ну а ежели в части навоза и маловато, да опять же война понимать надо.
И Федор Капитонович, со значением посмотрев на колхозников, сел.
В глазах Лихачева мелькнула растерянность:
Что ты мне портянку жуешь? Плуги, бороны Пронька Фролов за тебя позор смывать будет? Товарищ Сталин как сказал? Перестроить всю работу на военный лад! Понятно? Сроки вот об чем речь.
Это уж как стихея, товарищ Лихачев, развел руками Федор Капитонович. Будет тепло раньше прикончим, а ну как си́верок? [4] Опять же сила наша Колхозников-то натуральных раз-два, и обчелся
Это каких таких натуральных? недоверчиво спросил Лихачев.
Стало быть, так: по нашей деревне на войну десятков шесть взято. А кто остался? Старой да малой, да баба, как говорится по отсталости
Лихачев крякнул в знак одобрения.
А площадя? продолжал неторопливо Федор Капитонович. А площадя как были, так и остались. Вот и получается: семена-то в землю втолочим, а что соберем? Да ведь это разор колхозу и всей державе!
Выкладывай! поощрительно мотнул головой Лихачев, которому за многоречивым петлянием бригадира, видимо, почудилось какое-то важное предложение.
Это к чему ты клонишь, Федор Капитонович? Посевы сокращать? Так понимать надо?
Взгляды всех обратились к черноглазой женщине в белом платке, сидевшей у окна рядом с молоденькой девушкой.
Федор Капитонович живехонько вскочил на ноги, всплеснул руками:
Да что ты, бог с тобой, Анфиса Петровна! Такое скажешь «посевы сокращать». Как можно? Об этом и думать не смей! Федор Капитонович строго и назидательно потряс дожелта прокуренным пальцем. А вот ежели бы дальние поля на годик другой в пары пустить это другое дело.
Что-то мудрено говоришь, Федор Капитонович, опять подала голос Анфиса. А по мне что пары на два года разводить, что посевы сокращать
Это категорически не годится! Понятно? отрезал Лихачев.
Ведь вот народ, завсегда переиначат, с обидой покачал головой Федор Капитонович. Тут думаешь, как колхозу честь возвернуть, а они же тебя и обвинят Площадя сокращать грому-то сколько! А подумала ты, Анфисьюшка, что такое площадя, с чем их едят-кушают? Ну хорошо же, растолкую я тебе Мызы да навины у нас считай, песок да камень. А при теперешнем уходе и вовсе погибель наша. А вот ежели получше за ближние поля взяться картина сразу взыграет, все пары окупятся. Сами знаете, хорошая овца трех худых заменит И еще скажу тут Федор Капитонович, проворно оглянувшись вокруг, снизил голос до шепота: Люди здесь свои, радетели колхоза Налоги-то с площадей платить. А с умом повести дело дальние навины списать можно. В районе тоже люди, и к ним подход найдется
Правильно Надо и о себе подумать. С чем год жить будем? раздались несмелые голоса.
Это он верно, далеко смотрит!..
А по-моему, воскликнула молодая соседка Анфисы, Федор Капитонович даже очень близко смотрит! По-моему, раз Украина-житница под врагом, сраженье там другие области и края заменить должны. Об этом и в газетах пишут
Федор Капитонович насмешливо и сожалеюще посмотрел на девушку, которая от смущения покраснела до самых глаз.
Ну, спасибо, Настасья Филипповна, просветила старика. И про Украину-житницу, и про сраженье в ней обо всем сведенье подала
Да будет тебе ехидничать-то, нахмурилась Анфиса. Умный человек, а слушать тошно. Срам какой!.. Мужики там кровью обливаются, а мы тут задумали кустарники в навинах разводить. Когда это нас о площадях спрашивали? А теперь небось план такой пахать не перепахать
Тихо! Лихачев пружинисто выпрямился. Засевать все до последней пяди! Понятно? А ты он бросил исподлобный взгляд на Федора Капитоновича, твое выступление сегодня чистая паника и малодушие. Понятно? Теперь так: вопрос к бригадиру номер два. Как смывать позор с колхоза будешь? Обозначь конкретно сроки. А то завела: кустарники, кустарники Где твоя перестройка?
Анфиса побледнела, вскинула голову:
Ну вот что, Харитон Иванович! С завтрашнего дня я тебе не бригадир, поищи другую. Хватит поперестраивал. Только и слышу: панику не разводи, перестраивайся на военный лад! А сам-то ты перестроился? А по мне дак вся твоя перестройка, что обзавелся шлеёй да брючищами с красной прошвой
По конторе прошел сдержанный смешок и разом оборвался.
Ты это, Минина, что? Лихачев, как штык, выбросил в сторону Анфисы обрубок левой кисти. Тыл подрывать? На кого работаешь?
В томительной тишине все услышали тяжелую, медвежью поступь в коридоре. Двери треснули, и в контору, шумно дыша, ввалился низкорослый Трофим Лобанов. Из чащи седого волоса, как стоячие озера, глянули круглые немигающие глазищи.
Слыхали? вострубил он на всю контору. Степан письмо от сына получил
Глава вторая
Анфиса еще с крыльца правления услышала дробный перестук топора в пристынувшем воздухе он гремел на всю деревню. Она сразу догадалась: сват Степан на своем сеннике воюет. Всегда вот так и горе, и радость топором вырубает.