Даже не умывшись, Кирби направилась в студию отца, открыла дверь, хлопнув ею так, что банки и тюбики с краской звякнули на полках.
– Что ты сделал на этот раз? – требовательно спросила она.
– Я начал заново. – Нахмурив тонкие брови, он сосредоточенно месил влажную глину. – Новый старт. Возрождение.
– Я говорю не о твоих бесполезных попытках управиться с глиной. Адам Хайнес, – бросила она прежде, чем он смог возразить. Она надвигалась на него, словно миниатюрный танк. Много лет назад Кирби поняла, что рост не имеет значения, если ты обладаешь способностью внушать страх. И она тщательно развивала ее. Вот и теперь, хлопнув ладонями по рабочему столу, вперилась в отца взглядом: – Чего ради ты пригласил его сюда, даже не известив меня об этом?
– Сейчас, сейчас, Кирби. – Фэйрчайлд не прожил бы шесть десятилетий без умения хитрить и изворачиваться. – Это просто вылетело у меня из головы.
Кирби слишком хорошо знала, что у отца ничего и никогда не вылетает из головы.
– Что ты задумал на этот раз, папа?
– Задумал? – простодушно улыбнулся он.
– Зачем ты пригласил его сюда именно сейчас?
– Мне понравилась его работа. И тебе тоже, – заметил он. Губы Кирби сжались в тонкую линию. – Он написал такой замечательный отзыв о моей «Алой луне», выставленной в Метрополитене в прошлом месяце.
Она приподняла бровь – изящное движение под слоем сажи.
– Ты приглашаешь далеко не всех, кто хвалит твою работу.
– Конечно, моя дорогая. Это попросту невозможно. Кто-то должен быть… избранным. Теперь мне надо вернуться к работе, пока настроение позволяет.
– Не волнуйся, позволит, – обнадежила она. – Папа, если у тебя что-то на уме, после того как ты обещал…
– Кирби! – Его круглое мягкое лицо исказилось от эмоций, губы задрожали, – играть на чувствах других людей – один из его талантов. – Ты сомневаешься в слове, данном тебе родным отцом? Человеком, чье семя породило тебя?
– Ты заставляешь меня чувствовать себя гарденией, и это не сработает. – Она скрестила руки на груди.
Нахмурившись, Фэйрчайлд ткнул бесформенный кусок глины.
– Мои действия абсолютно бескорыстны.
– Неужели?
– Адам Хайнес – великолепный молодой художник. Ты сама так сказала.
– Да, это правда. И я бы охотно с ним пообщалась при других обстоятельствах. – Она наклонилась и схватила отца за подбородок. – Но не сейчас.
– Как грубо, – неодобрительно произнес Фэйрчайлд. – Твоя мать, покойся с миром ее душа, была бы разочарована тобой.
Кирби скрипнула зубами:
– Папа, а как же Ван Гог?!
– Все идет по плану, – уверил он ее. – Еще несколько дней.
Готовая рвать на себе волосы, она прошествовала к окну башни.
– О, кровавое убийство.
«Старческий маразм, – решила она, – должно быть, старческий маразм». Как он мог решиться пригласить его в такое время? На следующей неделе, в следующем месяце – понятно, но сейчас? «Этого человека не так-то легко обмануть», – мрачно подумала она.
С первого взгляда она поняла, что он не просто привлекателен – очень привлекателен, а опасен.
Большие карие глаза светились умом, длинные тонкие губы говорили о решительном характере. Возможно, он держался немного напыщенно. Инстинктивно она чувствовала в Адаме Хайнесе жестокость.
Она хотела бы отлить его бюст в бронзе. Прямой нос, острые углы и плоскость лица, волосы глубокого оттенка полированной бронзы и немного длинноваты. О, как бы она хотела запечатлеть надменность и властность этого лица! Но не сейчас.
Вздохнув, Кирби пожала плечами. Фэйрчайлд усмехнулся у нее за спиной. Когда она обернулась, он уже снова возился с глиной.
– Скорее всего, он захочет зайти сюда, ты знаешь. – Она спрятала руки в карманы, не обращая внимания на покрывавшую их сажу. У них возникла проблема, и ее надо как-то решать. Лучшие годы своей жизни Кирби провела, расхлебывая кашу, которую радостно заваривал отец. По-другому она не могла. – Будет странно, если мы не покажем ему твою студию.
– Покажем завтра.
– Он не должен увидеть Ван Гога. – Кирби приготовилась дать отцу отпор и настоять на своем хотя бы в этом вопросе. – Я не дам тебе еще больше все усложнить.
– Он его не увидит. С чего бы ему вообще его видеть? – Отец бросил на нее быстрый взгляд широко раскрытых глаз. – Это не имеет к нему никакого отношения.