Еще раз!
На этот раз по краю двери появилась широкая трещина, и третья попытка завершила дело. Бесшумно, так как не было воздуха для передачи звука, но с сильным толчком, который все трое почувствовали ногами, преграда упала на пол.
В тот же миг из темноты выплыла диковинная невидимая волна, похожая на крошечный порыв ветра, и пронеслась мимо троих людей с Земли. Каждый из них заметил ее, но ни один не обмолвился о ней в тот момент. Ван Эммон уже осматривал темноту с фонарем.
Судя по всему, это была лишь прихожая. В нескольких футах за ней была еще одна стена, а в ней еще одна дверь, больше и тяжелее первой. Трое не стали останавливаться, а сразу же попробовали свои силы и на ней.
Полтора десятка попыток, не сумели даже пошатнуть массивную конструкцию.
Бесполезно, выдохнул геолог, жалея, что не может приложить ко лбу носовой платок. Мы не сможем ослабить ее без инструментов.
Джексон был за то, чтобы попробовать еще раз, но доктор согласился с Ван Эммоном. Они решили, что, во всяком случае, уже достаточно долго находятся вдали от Смита. С того места, где они находились, Куб был вне поля зрения.
Ван Эммон включил свет на стенах прихожей и обнаружил на полке в одном конце аккуратную стопку этих маленьких катушек, всего одиннадцать штук. Он рассовал их по карманам. Больше ничего не было.
Джексон и Кинни стали уходить. Они отступили в главную комнату настолько далеко, насколько позволяли телефонные провода. Геолог все еще держался в стороне.
Пойдемте, беспокойно сказал доктор. Становится холодно.
В следующую секунду они остановились, нервы были на пределе, услышав странное восклицание Ван Эммона. Обернувшись, они увидели, что он направляет свой фонарь прямо в пол. Даже в этом чужеродном скафандре его взгляд выражал ужас.
Смотрите сюда, сказал он негромким, напряженным голосом.
Они подошли к нему и инстинктивно оглянулись, прежде чем посмотреть на то, что было в пыли.
Это оказался отпечаток огромной человеческой ноги.
*****
Первое, что услышали исследователи, сняв скафандры в космическом корабле, ликующий голос Смита. Он был слишком оживлен, чтобы заметить что-то необычное в их действиях; он почти пританцовывал перед своим стендом, где стояла неизвестная машина, теперь уже реконструированная, подсоединенная к небольшому электродвигателю.
Работает! кричал он. Вы вовремя пришли!
Он стал возиться с выключателем.
Ну и что? заметил доктор тем спокойным тоном, которого он придерживался в тех случаях, когда Смита нужно было успокоить. Что он будет делать, если запустится?
Инженер смотрел словно в пустоту.
Что опомнившись, он взял наугад одну из катушек. Здесь есть зажим, как раз подходящий по размеру, чтобы закрепить одну из них, объяснил он, устанавливая ленту на место и продевая ее свободный конец в петлю на катушке, которая выглядела так, словно была специально для этого сделана. Потом он осторожно поставил между собой и аппаратом небольшую приставную доску и, взяв в руки длинную рукоять, пустил ток.
На мгновение ничего не произошло, кроме гудения мотора. Затем из механизма послышался странный шелест листьев, а следом, без всякого предупреждения, из большого металлического диска раздался высокий писклявый голос, гнусавый и пронзительный, но явно человеческий.
Слова были неразборчивы. Язык был совершенно не похож на тот, который когда-либо слышали на Земле. И тем не менее, осознанно, хотя и с некоторым скрежетом, голос продолжал, по всей видимости, декламацию. Были модуляции, паузы, предложения, но, похоже, все абзацы были короткими и по делу.
По мере того как все это продолжалось, четверо мужчин подходили ближе и наблюдали за работой машины. Лента разматывалась медленно; было ясно, что если одна тематика занимает всю катушку, то она должна быть длиной с обычную главу. И по мере того, как голос продолжал, в словах, совершенно непонятных, проступали некие драматические нотки, определяющие их смысл. Это был настоящий восторг.
Через некоторое время они приостановили это занятие.
Нет смысла слушать это сейчас, сказал доктор. Мы должны еще многое узнать об этих людях, прежде чем догадаемся, о чем идет речь.
И все же, хотя все были очень голодны, по предложению Джексона они опробовали одну из записей, принесенных из этой непонятной прихожей. Смита очень заинтересовала эта нераскрытая дверь, а Ван Эммон был в самом эпицентре, когда Джексон завел мотор.
Слова геолога застряли у него в горле. Диск действительно дрожал от вибрации потрясающего голоса. Невероятно громкий и мощный, его гулкий, резонирующий бас бил по ушам, как раскаты грома. Он был непреодолим в своей силе, убедителен в своей уверенности, властен и силен до предела. Невольно люди с Земли отступили назад.
Он продолжал реветь и грохотать, говоря на том же языке, что и другие записи, но если первый оратор просто использовал фразы, то последний разрушал их. Чувствовалось, что он выжал из языка все силы, оставив его слабым и дряблым, непригодным для дальнейшего использования. Он выбрасывал свои предложения так, словно разделался с ними; он говорил не дерзко, не вызывающе, и, в меньшей степени, неуверенно, он говорил с убежденностью и силой, которые проистекали из знания, что он может скорее заставить, чем побудить слушателей поверить.
Нужно было набраться наглости, чтобы остановить его; и сделал это Ван Эммон. Почему-то все почувствовали огромное облегчение, когда затих этот гигантский голос, и тут же принялись обсуждать проблему со всей серьезностью. Джексон предположил, что первая запись была старой и изношенной, а последняя свежей и новой, но, рассмотрев обе кассеты под микроскопом и убедившись в одинаковой четкости и резкости отпечатков, они согласились, что необыкновенный голос, который они услышали, практически соответствует настоящему.
Попробовав остальные записи из этой партии, они пришли к выводу, что все они сделаны одним и тем же диктором. Среди лент, принесенных из библиотеки, не было ни одной его записи, хотя среди них было огромное количество разных голосов; не было и другого диктора, обладающего хотя бы пятой долей той громкости, того резонанса, той абсолютной силы убеждения, которыми обладал этот неизвестный колосс.
Конечно, здесь не место описывать трудоемкий процесс интерпретации этих документов записей того прошлого, которое кануло в Лету еще до появления человечества на Земле. В ходе работы было изучено бесчисленное количество фотографий, на которых было запечатлено все от надписей до узлов машин и других деталей, дававших ключ за ключом к разгадке этого сверхдревнего языка. Расшифровать его удалось лишь спустя несколько лет после того, как исследователи представили свои находки крупнейшим лексикографам, специалистам по древности и палеонтологии. Даже сегодня некоторые моменты вызывают споры.
Но именно в этом месте, безусловно, следует вставить историю, рассказанную этим бесподобным голосом. И хотя она может показаться невероятной, если судить об этом по меркам народов этой земли, она вполне подтверждается фактами, обнаруженными экспедицией. Сомневаться в подлинности было бы просто смешно, а если бы, понимая язык, услышать оригинал в том виде, в каком он дошел до нас, слово в слово из железных уст Строкора Великослышащего, то можно было бы поверить; никто не смог бы усомниться, да и не захотел бы.
И поэтому изложение его на бумаге не соответствует действительности. Нужно представить себе, что эту историю рассказывает сам Стентор; нужно представить, что каждое слово падает, как удар запряженного в сани мамонта. Рассказ не велся он выкрикивался, и вот как он звучал: