В последнее лето перед школой на выпускном утреннике в детском саду мне вручили портфель, и я уже жила в предвкушении первого класса. Был тёплый июньский вечер, папа должен был вернуться с работы, и мама всё время выходила на балкон, выглядывая его. Она нервничала, и мне было странно и даже немного страшно, что на балконе с мамой сидела наша собака Лада и протяжно и жалобно выла. Папа в тот вечер не пришёл, и мы с мамой в некоторой тревоге легли спать, а на следующий вечер к нам пришёл милиционер и вручил какую-то бумагу, которую мама долго разглядывала, словно пытаясь понять, что же случилось. После того как милиционер ушёл, мама отвела меня ночевать к соседям, а сама быстро уехала вместе с собакой к своей маме, моей бабушке Вере. Соседи были хорошие добрые люди, семья из четырёх человек: мама, папа и двое сыновей примерно моего возраста. Меня уложили в комнате мальчишек, мы немного пошалили, посмеялись, а потом мальчики заснули, а у меня наступила первая бессонная ночь. Мне было не страшно, но очень и очень тревожно. Я лежала в темноте на раскладушке, слушала бой больших часов за стеной и боялась за папу. На следующее утро соседка отвела меня в детский сад, вручив с собой целый пакет мытой черешни. В то время это была неслыханная щедрость, черешня была дорогая и продавалась на рынке по шесть рублей кило, и я вдруг поняла, что тётя Оля меня жалеет, а значит, случилось что-то очень страшное.
А вечером за мной в детский сад пришла мама и увезла меня на всё лето в Москву к бабушке Вере. Там мы прожили до конца августа вместе с бабушкой и её вторым мужем, которого я называла дед, хотя никаким дедом он мне не был. О том, что случилось тем июньским вечером, мне никто не говорил, но в доме не умолкали разговоры среди родственников и знакомых, и поэтому я со временем поняла, какие ужасные события произошли, когда папа не вернулся. В тот день он на работе получил аванс и пошёл с другом в кафе пропустить по рюмочке. Когда они уже собирались попрощаться и разойтись по домам, у них случилась перепалка с какой-то компанией. Что это была за компания, кто были эти люди и что они не поделили, я так и не поняла, но узнала, что произошла серьёзная драка и папу сильно ударили сзади по голове. Он упал и потерял сознание, все разбежались, а папе прохожие вызвали скорую, которая и отвезла его в Мытищинскую ЦРБ. Я тогда знала лишь о том, что папа в больнице, что он без сознания и к нему не пускают. В доме было тревожно, разговоры о папином тяжёлом состоянии не умолкали, а также без конца обсуждали следствие, поиск преступников и папиного друга-свидетеля, который молчал и ничего следствию толком пояснить не мог, потому что ему пригрозили. Через месяц, не приходя в сознание, папа умер. Мне тогда ничего не сказали и на похороны не взяли. Меня оставили с двоюродной сестрой Людкой, которая была меня старше на четыре года, ей было уже одиннадцать, и в тот день она была со мной необычно нежной и ласковой. Я не знала, что папу хоронят, только сильно удивилась, что Людка чересчур добренькая, это было совершенно на неё не похоже. Со временем разговоры постепенно затихли, и все были как будто придавлены горем. Мне было семь лет, я была уже не маленькая и, конечно, подозревала, что случилось страшное. А когда мы с мамой как-то вечером ехали в троллейбусе, я вдруг совершенно неожиданно и резко повернулась к ней и спросила скорее утвердительно:
Мам, а папа умер?
Мама лишь вздохнула и сказала:
А что поделаешь?
Я заплакала, выскочила из троллейбуса и бросилась бежать. Я бежала не куда-то и не к кому-то, это ноги мои бежали сами, и я неслась со своим горем, которое обрушилось на меня невероятной тяжестью для моих неполных семи лет, сама не знаю куда.
После того как мне наконец сказали правду, разговоры возобновились, но теперь говорили уже о том, что папу убили. И опять всё крутилось вокруг следствия, свидетелей и поиска нападавших. Всё закончилось тем, что в итоге никого не нашли и не наказали, а мне с мамой надо было возвращаться от бабушки домой, в Перловку, чтобы пойти в первый класс. От собаки баба Вера приняла решение избавиться. Ребёнок идёт в школу, маме надо работать и собакой заниматься некому, поэтому бабушка решила её продать. Я рыдала и просила оставить мне мою Ладу, но меня никто не спрашивал, и собаку быстро продали. Через некоторое время я узнала, что новые хозяева увезли Ладу охранять загородный дом и посадили на цепь.
Я не плакала по папе, но горе своё ощутила в полной мере, оно просто поселилось внутри меня, и так я с ним и жила, постоянно чувствуя ком в груди и слёзы где-то внутри глаз, под веками. Скорее всего, я жила в тяжёлом стрессе, вызванном потерей близкого человека, и, наверно, нуждалась в детском психологе, но тогда, в 70-х, о таком и слыхом не слыхивали и никому даже в голову не приходило озаботиться моим состоянием.
Когда мы вернулись в Перловку, мама снова отвела меня в секцию фигурного катания, но на занятия я сходила всего лишь пару раз. Мне сильно не хватало папы, я не хотела больше заниматься и пересилить себя не могла, а мама не хотела меня в секцию водить, потому всё это было слишком хлопотно и утомительно отвести, подождать, привести домой. Так спорт из моей жизни исчез, но нереализованный потенциал я иногда ощущала и об упущенных возможностях жалела. А вот соревнования смотрела всегда, старалась не пропускать и болела за Катарину Витт.
Первого сентября мама отвела меня в школу. Мне всё нравилось: и белый фартук, и гладиолусы, и пожилая учительница, и даже деревянная парта привела меня в восторг. У меня была хорошая подготовка, но учиться было трудно, я замкнулась и отвечать с места или у доски мне было невыносимо. Я молча писала в тетради, читала про себя текст, но пересказать или ответить на вопрос не получалось. Учительница Фруза Николаевна была уже довольно пожилая, с большим опытом и видела, что урок я знаю, и поэтому терзала и мучала меня, добиваясь ответа или пересказа. Я или молчала, или что-то блеяла с трудом, а Фруза Николаевна злилась и ставила мне двойки.
Тогда же осенью нас начали готовить в октябрята. Я уже знала, что октябрята это внучата Ильича, а кто такой Владимир Ильич Ленин, дети в СССР знали уже с детского сада. Ленин был наш вождь, и его портреты висели на фабриках и заводах, в детских садах и школах, больницах и поликлиниках, а ещё в квартирах у старых коммунистов. Ильич был везде. С самого раннего детства я знала, что у нас самая лучшая страна, где все равны, свободны и счастливы. И всё это благодаря дорогому Ленину, который посвятил свою жизнь борьбе с буржуями и очень любил детей. Даже в детском саду мы праздновали 22 апреля день рождения Ленина. Мы приходили в белых платьях, рубашках и белых гольфах и что-то исполняли с флажками в руках под аккомпанемент детсадовского пианино. Воспитательницы твердили нам, какой прекрасный и светлый человек был наш Ильич, как он любил и защищал детей, хотя сами могли запросто шлёпнуть полотенцем или поставить в угол, кто не спал в тихий час. Чтобы сходить в туалет, надо было спросить разрешения, а если кто-то не утерпел наказывали. Мы боялись и мечтали, чтобы Ленин пришёл и заступился за нас. Когда меня приняли в октябрята, не могу сказать, что жизнь сильно изменилась, разве что теперь нас призывали учиться с особым рвением и уступать место в автобусе старушкам.
Мама по-своему справлялась с несчастьем. Как и большинство людей, утешение она быстро нашла в бутылке. Теперь к нам в дом постоянно приходили её подружки, иногда с какими-то мятыми и пришибленными мужиками, и они допоздна сидели за столом в большой комнате и заводили на старом проигрывателе «Листья жёлтые над городом кружатся». В комнате висели огромные клубы сизого дыма, все беспрерывно курили и очень громко разговаривали. Стол был застелен газетами, на нём стояла сковородка с жареной картошкой, рыбные консервы, стаканы и переполненная пепельница. Мама отводила меня спать, и я каждый раз спрашивала: