— Нет. — Молли со вздохом покачала головой. — Вы, девочки, идите, а мне надо поговорить с Трейсом.
Она дождалась, когда дочери вышли, устало опустилась на стул за роялем, неожиданно почувствовав себя постаревшей и опустошенной.
— Я знаю, что ты чувствовал себя несчастным, — тихо сказала она. — И то, что ты слишком долго держал это в себе. Мне не надо было закрывать на это глаза.
— Ты ни в чем не виновата.
— Виновата, так же как и отец, Трейс. Твои слова глубоко ранили его, и эта рана еще не скоро заживет. Я знаю, что некоторые слова были сказаны в порыве гнева, но многое — правда. — Она внимательно посмотрела на своего упрямого единственного сына. — Думаю, ты действительно чувствовал, что сможешь возненавидеть отца, если он не отпустит тебя.
— Мама…
— Не надо. Это жестокие слова, но будет гораздо хуже, если они сбудутся. Ты хочешь уйти.
Он открыл рот, собираясь в очередной раз уступить, но злость на отца оказалась настолько сильной, что ему вдруг сделалось страшно.
— Я должен уйти.
— Тогда сделай это. — Она встала и положила руки ему на плечи. — И сделай это как можно быстрее, а не то он или начнет стыдить тебя, или завлекать обратно, и ты никогда не простишь его. Иди собственной дорогой. А мы всегда будем ждать твоего возвращения.
— Я люблю тебя.
— Я знаю и хочу, чтобы так и было впредь. — Она поцеловала его и поспешила прочь, понимая, что должна сдерживать слезы, потому что ей предстояло еще утешать мужа.
В ту ночь Трейс упаковал свои пожитки — одежду, губную гармонику и дюжину буклетов. Он оставил короткую записку, в которой было всего два слова: «Я напишу». Когда он вышел из мотеля и поднял руку, останавливая попутку, в кармане у него лежало всего триста двадцать семь долларов.
. Все острее бил в ноздри запах лука, перекрывая ароматы виски и табачного дыма. Разговоры велись на скорострельном испанском, который Трейс прекрасно понимал и пропускал мимо ушей.
Ему хотелось побыть одному. Ему хотелось пить виски и любоваться заливом.
Солнце красным шариком висело над водой. Низкие облака окрасились розовым золотом. От виски в животе разлилось приятное тепло.
У Трейса О’Харли отпуск, и он непременно этим воспользуется.
До Штатов отсюда всего ничего на самолете. Он перестал считать эту страну своим домом еще несколько лет назад или, по крайней мере, пытался убедить себя в том, что перестал. Прошло двенадцать лет с тех пор, как он уплыл из Сан-Франциско, молодой, идеалистичный парень, мучимый чувством вины, но окрыленный мечтами. Он повидал Гонконг и Сингапур. Целый год путешествовал по странам Востока, добывая средства к существованию благодаря уму и таланту, унаследованным от родителей. По ночам он играл в отелях и стриптиз-клубах, а днем жадно впитывал в себя виды экзотичных городов и их новые запахи.
А затем был Токио. Он исполнял американскую музыку в убогом маленьком клубе, намереваясь объехать всю Азию. Жизнь благоволит к тем, кто умеет вовремя оказаться в нужном месте в нужное время. Или, наоборот, как думал Трейс, когда ему приходилось туго, в неподходящем месте в неподходящее время. Пьяная драка и стала самым очевидным подтверждением этой теории. Фрэнк О’Харли научил сына не только как играть, попадая в такт. Трейс прекрасно знал, когда напасть, а когда отступить.
Он вовсе не собирался спасать жизнь Чарли Форрестеру. И конечно же он и понятия не имел, что Форрестер — американский шпион.
Все дело в судьбе, подумал Трейс, глядя, как красное солнце медленно скользит за горизонт. Это судьбе было угодно, чтобы он изменил направление ножа, занесенного над Чарли. И именно благодаря коварным проискам все той же судьбы он был вовлечен в зловещие шпионские игры. Трейс на самом деле вдоль и поперек объехал всю Азию. Но эти поездки оплачивала Международная система безопасности.
Теперь Чарли был мертв. Трейс налил себе еще рюмку и выпил за своего друга и наставника. И причиной его смерти стала не пуля убийцы и не нож в темном переулке, а простой инсульт. Организм Чарли попросту исчерпал свои ресурсы.