АЛИК. Можно нескромный вопрос? Вам бывало стыдно за то, что вы звёзд с неба не собираете?
НИКОЛАЙ. А чего стыдиться? Я не поэт, не Дон Хуан какой-нибудь.
АЛИК. Если вам ни за что перед ней не стыдно, почему позволяете ей так говорить с собой?
НИКОЛАЙ. Погоди-ка, паренёк, ты это о чём?
Сообщение Алика
Мне всегда было интересно, Настенька, почему мужчины позволяют своим женам третировать себя. Без причин, без оснований. В таких семейных парах это превращается в норму общения. Как бы нам с тобой избежать такой жесткой деформации бытом? Я хотел узнать у Николая, в чём причина, но вернулась его жена. И он снова погрузился на дно холодного озера. Если вздохнёт, утонет.
ТАМАРА. Какой-то кретин, весь ободок обмочил. Не, ну где воспитанность у людей, а? Можно же поднять стульчак, да гадить без прицела. Нет! Думают они одни тут ссут. Чтоб у них отсохло тама всё!
НИКОЛАЙ. Что ты, Томочка, на весь поезд-то раскричалась!
ТАМАРА. А пусть слышит. Пусть знает, что я чуть весь зад егойной уриной не замочила!
НИКОЛАЙ. Стыдоба какая, Тамара, сядь.
ТАМАРА. Ты ещё позатыкай меня, зараза. Ты ещё поговори тута! Это вместо того, чтобы меня, свою женщину, защищать, ты меня же и пристыжаешь! И мне-то ещё стыдно должно быть?!
НИКОЛАЙ. Прости, Томочка, я же беспокоюсь.
ТАМАРА. Беспокойщик. Иди в туалет сходи, говорю. Пока не закрыли.
НИКОЛАЙ. Не захотел, Тома. Всё никак.
ТАМАРА. Ой, ну и бестолочь!
Сообщение Алика
От этого невыносимого скандала проснулась женщина на верхней боковушке. На ней потёртый халат. Она, сердитая и помятая, лениво слезла с полки, и на распухшие ноги натянула тапки. Чёртовы тапки, Настя. И я только сейчас заметил, что это совсем не женщина. Это девушка. Молодая девушка. Но этот халат, эти распухшие ноги в чёртовых тапках, неровный загар, сердитое лицо, зажатый в сетчатой полочке журнал сканвордов всё это превращает девушку в женщину, раздавленную рухнувшей стеной надежд и мечтаний. Настя, я не хочу, чтобы ты надевала такие тапки и такой халат. Настенька, я буду носить тебя на руках, лишь бы твои стройные ножки не стали обычными ногами.
НАДЯ. Чего кричите, женщина? Так-то тут спят ещё.
ТАМАРА. А неча спать-то. Время-то!
НАДЯ. О, а куда подъезжаем?
ТАМАРА. Уфа это.
НАДЯ. Долго стоять будем?
ТАМАРА. Коль, стоять долго будем?
НИКОЛАЙ. Двадцать минут вроде.
НАДЯ. Ладно, хоть разбудили. Курить хочу, не могу уже. Раньше хоть в тамбуре можно было.
ТАМАРА. Ой, курящая? Алик, твоя-то не курит?
АЛИК. Да и курила бы, не страшно.
ТАМАРА. Дык я и ничего. Колька мой тоже было курил. Потом я ему сказала: либо я либо папиросы. Вон, видишь, сидит молодчиком, не мучается, что покурить негде.
НИКОЛАЙ. А если б не Тамара, так бы и не бросил.
ТАМАРА. Чего ты лыбишься, Коля? Чего лыбишься-то? Давай-ка, бумажник доставай. На вокзал пойдём, мёда купим.
НИКОЛАЙ. Так не приехали ещё.
ТАМАРА. Так ты подготовься, вот уж ход сбавили. Так вот, Алик, вожусь с ним, как с дитём малым, ей богу.
НИКОЛАЙ. Тамарочка, ну перестань.
ТАМАРА. А ну не ворчи.
НАДЯ. Туалет-то уже закрыли.
НИКОЛАЙ. Так ведь Уфа.
НАДЯ. Тоже мне санитарная зона.
Станция «Праздничная»
Блог Полины в соцсети
Наконец-то я уезжаю из этой гигантской юрты. Какой психопат строил этот город? Если бы в Уфе не существовало таксистов, я бы так и сдохла здесь, тупо заблудившись среди этих пыльных домов, хаотично разбросанных по гиперболическим улицам. Спросить дорогу у аборигенов? Да нихера они не знают. Потому что эта гигантская юрта невъебенный лабиринт. Домой, домой! 17 долгих часов. 17 долгих часов в компании пожилой супружеской пары, женщины в халате и Как я ненавижу таких вот мужиков. Непонятно мужик или не мужик. Только сел на своё долбанное место, а уже вытаскивает из сумки ебучие припасы. Этот лысеющий импотент сел в поезд вместе со мной. Поезд тронулся. Этот лысеющий импотент откуда я знаю, что он импотент? Когда я его увидела ещё в зале ожидания, я подумала: как может быть мужчина настолько не сексуальным? Почему так происходит? В чём секрет? Он вроде не толстый, не уродливый. Плешь вообще херня. Но почему он абсолютно не сексуальный? Он взрослый, лысеющий мужик, но ему будто 15 лет. Он словно застрял в периоде онанизма и перестал расти дальше. И ещё этот пластиковый жёлтый значок. В 90-х такие значки продавали на каждом шагу. Жёлтые значки с именами. Видимо тогда-то, этот, судя по значку, Коля, купил себе эту нагрудную медаль. Он приколол её к груди и задел иглой какой-то нерв. Так Коля перестал расти.
КОЛЯСИК. Грибочки вот. Ну, мамка! Положила всё-таки. А и ладно, грибочки у неё отменные. Есть открывалка у кого? А, у меня же есть. Сейчас сделаем. Грибочки вообще отличные. У меня мамка и собирает, и маринует. Любит это дело.
НАДЯ. У меня мама тоже, хлебом не корми, дай что-нибудь замариновать. А сама я ни в жизь. Возни с теми же грибами, ну их.
КОЛЯСИК. Не попробуете?
НАДЯ. Попробую, конечно. Я говорю, что сама не мариную, возни много. А грибочки я люблю. Попробую, как там другие делают. Моя-то мама их вообще делает деликатесными. А её бабушка научила. Секрет какой-то передала. Сейчас бабушка сама не делает, лежит. Плохая совсем стала. Но секрет передала.
Блог Полины
Лысеющий импотент просит называть его Колясиком. Колясик, блядь. Этот Колясик сидит рядом с тем, кто представился Аликом. Что за дебильные имена у всех? Вот я Полина. Почему бы вам всем не стать Полинами? Алик. Очкастый Алик. Худой очкастый Алик. Бледный, худой, очкастый Алик. Мы называем таких вот бледных дрыщей «курёнками». Это, по-нашему, труп, меньше пятидесяти килограммов. В этом туловище может и чуть более, но выглядит он как самый настоящий курёнок. Ебанутый очкарик, который попросил называть его Аликом.
КОЛЯСИК. Алик, ты-то как? Угощайся.
АЛИК. Нет, спасибо.
КОЛЯСИК. А ничего, что мы тут притесняем тебя?
НАДЯ. Так ты раз не жрёшь, сядь пока на боковушку. Вона, посиди, в окошко погляди.
КОЛЯСИК. Точненько! А мы поедим покамест.
Блог Полины
Курёнок садится напротив меня, складывает свои худощавые руки на столик. Его длинные пальцы сцепились в замок. Его очкастая голова стала тонуть в плечах. Чего ты боишься, маленький, милый курёнок? Чего так испугано вперился в меня из-под своих уродливых очков в ореховой оправе? В толстой ореховой оправе. Ты серьёзно считаешь себя настолько ебанутым, чтобы носить очки в толстой ореховой оправе?
АЛИК. Здравствуйте
ПОЛИНА. Ага.
АЛИК. Не против?
ПОЛИНА. Пофиг.
Письмо Алика
Настя, тут стало тесновато. Мой сосед сверху развернул целый пир. Появилась ещё одна соседка на нижней боковушке. Знаешь, на кого она похожа? На Полумну Лагвуд из твоего любимого Гарри Поттера. Только волосы не седые. Но, кажется, она такая же ненормальная, как эта твоя Палумна. Хотя, что я знаю о нормальности? Может быть и я ненормальный. Только я и она, только мы вдвоём сейчас не дегустируем маринованные грибы моего нового соседа.
КОЛЯСИК. Ну как?
НАДЯ. Неплохо. Почти, как у мамы.
ТАМАРА. По-моему, твоя мать с уксусом переборщила. Нет?
КОЛЯСИК. Да какой уксус! Вы что, всё натуральное.
НАДЯ. Нет, уксуса не чувствую. Хороши грибочки. Почти как у мамы.
КОЛЯСИК. Ну!
ТАМАРА. А, ну да, хороши. Я с первого раза не распробовала. Коля, а ну-ка, попробуй.
НИКОЛАЙ. Тамара, ну ты же знаешь, я грибы не очень.
ТАМАРА. Да попробуй, скотина такая! Язык не отвалиться, попробовать-то.
КОЛЯСИК. Попробуйте, тёзка. Это ведь сама нежность!
НАДЯ. Хорошо бы к пюре.
ТАМАРА. Или с картошкой в мундире.
НИКОЛАЙ. Пф-ф-ф в мундире.
ТАМАРА. Чего морду воротишь? Полезно в мундире. Коля у меня не любит картошку в мундире.
НИКОЛАЙ. Да, сухость одна.
ТАМАРА. Так а с грибочками-то? С грибочками-то самое то! Бестолочь.
КОЛЯСИК. О, да-а-а, картошечка с грибочками!
НАДЯ. Моя мама никогда не готовила. А бабушка бывало.
ТАМАРА. А ты, Надежда, сама-то готовишь?
НАДЯ. Не люблю, но конечно приходится. Мать я, или кто вообще! У меня ж дочка, полтора года. Я для неё только и живу, знаете ли. И готовить научилась уже после родов. Скучаю по дочке, не могу прям. А я вот отдыхать ездила, дочурку маме оставила. Никакого отдыха, вся испереживалась. А муж работает, видите ли. Работает он, с родной дочерью посидеть не может.