Алекс потянулся и засмеялся, заглянув в глаза жены. Они всегда отлично ладили в постели, правда, в последние годы секс не доставлял им большого удовольствия, так как они должны были подчиняться определенным правилам в надежде на зачатие.
— Я думала, ты собираешься поиграть в гольф.
— И поиграю, только, скорее всего, не в гольф, — поддразнил он жену, увертываясь от газеты, которой она собиралась шутливо стукнуть его, и обнял ее.
Алексу и без детей было совсем неплохо, но он знал, что Джулия ни перед чем не остановится, особенно теперь, когда они уже так много пережили.
А если им не позволят усыновить младенца? Алекс вздрогнул и посмотрел на жену. Она очень похудела за последнее время, лицо покрылось тоненькими морщинками. Слишком много надежд Джулия возлагала на эту последнюю пробирку... Они оба возлагали... И он боялся, как бы с ней чего не случилось...
До чего же она тоненькая и хрупкая, все косточки можно пересчитать... И Алекса затопила волна нежности к жене. Он поцеловал ее в шею и попросил неожиданно хриплым голосом:
— Пойдем, а?
Взявшись за руки, они поднялись по лестнице, и Джулия молила Бога, чтобы он ничего не заметил. После последней неудачи она совсем потеряла интерес к сексу. И замужество, и секс имели для нее смысл только, если вели к рождению детей, а безнадежность, внушенная ей медиками, лишила секс радости. Она больше не могла ощущать то немыслимое наслаждение, которое ей дарила близость с Алексом в прежние времена, ибо тогда каждое их соитие заканчивалось неудержимым оргазмом, облагороженным тем, что в нем могло быть начало новой жизни.
Прошли годы, наслаждение несколько поблекло, однако Джулии все еще нравилось заниматься сексом, и она любила чувствовать Алекса внутри себя. А теперь... Все бессмысленно. Сколько бы они ни соединялись, ребенка все равно не будет.
В спальне Алекс обнял Джулию, и она закрыла глаза, чтобы он не мог прочитать в них равнодушие и апатию.
Симон Геррис, член парламента от консерваторов Селвика, что на границе между Англией и Уэльсом, получил свое письмо тоже в субботу утром, но незадолго до одиннадцати.
Накануне он провел встречу с избранными и могущественными консерваторами, интересы которых лоббировал, и спать лег только в три часа ночи, так что к завтраку в своем доме на Честер-сквер вышел необычно поздно. Следуя заведенному порядку, он, сев за стол, первым делом взялся за почту.
Дворецкий заранее принес ее и оставил на серебряном подносе. Почему-то кремовый конверт, присланный «Майденес Менеджмент», первым привлек его внимание.
Как политик Симон Геррис обязан был знать все компании и институты, которые, не очень это разглашая, поддерживали консервативную партию, и он тотчас вспомнил, как в конце прошлого финансового года от «Майденес» пришел чек на очень солидную сумму.
Парламентарии-консерваторы, в основном, представляли собой продукт платной системы образования в Англии и потому всегда предпочитали говорить меньше, а не больше, чем нужно. Такова британская традиция, начало которой, по-видимому, положил Дрейк, одновременно игравший в шары и наблюдавший приближение испанской Армады. Солидный чек был почти на миллион фунтов.
И все равно Симон не сразу вскрыл конверт. Несколько минут он внимательно разглядывал его. Осторожность — едва ли не главное качество политика, ведь и в этой сфере, как в других, за все и всегда приходится платить.
Неожиданное письмо внушало ему опасения именно своей неожиданностью, так как он принадлежал к тем людям, жизнь которых протекает по раз и навсегда заведенному порядку, любое нарушение которого ввергает их в растерянность.
В свои тридцать два года он уже считался будущим лидером партии тори во всех более или менее значительных — с финансовой и политической точек зрения — кружках и кругах. Сам он, хоть и криво усмехался, но не упускал ни единого шанса, играя роль восхищенного и робкого ученика тянувших его наверх политических баронов.
Едва закончив учебу, он уже знал, что его устроит лишь самый высокий пост, однако отлично умел прятать свои амбиции. Откровенность в этом вопросе считается подозрительной и неблагородной в правящих кругах Британии. Но у Симона Герриса было все для достижения цели. Он происходил из аристократической семьи со связями, имевшей корни в северных графствах, его отлично знали в коридорах Вестминстера, где нельзя было стать членом парламента, не имея дополнительный доход. Левое крыло подкармливалось профсоюзами, а правые должны были иметь собственный источник существования. Только благодаря трастам, учрежденным семьей его жены, Симон Геррис мог поддерживать образ жизни, который и не снился многим его коллегам. Помимо дома на Белгрейв-сквер, ему принадлежали тысяча акров отличной плодородной земли и поместье близ Бервика еще елизаветинских времен. Лондонский дом, купленный родственниками жены в качестве свадебного подарка, оценивался в полмиллиона фунтов.