– Я теперь оставлю вас. Имя вашей горничной Бернадетта. Если не хотите пригласить ее раньше, она появится за час до обеда.
– Я ценю все, что вы для меня делаете. – Рука Габриелы бессильно повисла вдоль тела, как будто не принадлежала ей.
– Ваше мнение обо мне может измениться. И к сожалению, не в лучшую сторону.
Отойдя на безопасное расстояние, Рив обернулся. Она все еще стояла у окна, лучи солнца падали на ее волосы и всю фигуру, заливая их мягким светом.
– На сегодня достаточно, Бри, – мягко сказал он, – завтра мы продолжим ломать вашу стену.
Глава 3
Она все-таки уснула, надеясь на лучшее, но, выплыв из сна, почувствовала себя хуже, в еще большем смятении, чем накануне, когда очнулась в больничной палате.
Габриела. Ее зовут Габриела. Она находится в своей комнате, такой уютной, которую, говорят, обставила по своему вкусу. Лежит на красивом, в бледных розово-голубых тонах покрывале, мягком, постеленном на широкой, просторной дубовой кровати. Легкий бриз врывается в окна, которые она распахнула вчера, когда осматривала спальню.
Итак, ее зовут Габриела, и у нее нет оснований для страха. Она в безопасности. Безопасность . Это слово она повторяла вновь и вновь, пока не почувствовала, как напряжение покидает ее и мышцы расслабляются.
– Так, так.
От раздавшегося рядом скрипучего голоса Габриелу охватила паника, она резко села и взглянула туда, откуда он раздался.
Напротив ее постели в кресле с прямой спинкой сидела старая женщина. Ее волосы были стянуты назад в аккуратный узел, так туго, что не выбивался ни один волосок. Они были серого цвета, абсолютно серого, без проблеска белого. Лицо напоминало пергамент, такой истонченной, желтоватой и морщинистой была кожа. Маленькие черные глазки смотрели на Габриелу пристально, рот, хотя и увял с возрастом, не был безвольным. На старухе было строгое черное платье, простого покроя, темные туфли и никаких украшений, за исключением бархатной ленточки с камеей на шее.
На память Габриела не надеялась, поэтому включила инстинкт. Рив советовал ей делать заключение о людях как бы с чистого листа. Мудрый совет. Эта старая женщина не внушала ей страха. И, успокаиваясь, она произнесла:
– Здравствуйте.
– Ну и ну. Вот что я скажу тебе сразу, – заговорила старуха со славянским акцентом, – после того как я проволновалась целую неделю, ты наконец объявилась и даже не удосужилась меня повидать.
– Простите. – Присутствие этой старой женщины было таким успокаивающим, что Габриела улыбнулась.
– Они мне сказали какую-то чепуху о том, что ты ничего не помнишь. Ба! – Старуха вдруг стукнула кулачком по ручке кресла. – Чтобы моя девочка не помнила свою старую няню!
– Я действительно не помню, – объяснила Габриела спокойно, – не помню абсолютно ничего.
Няня не зря прожила семьдесят три года, за свою жизнь она вынянчила много детей, потеряла своего собственного, чтобы подобное известие ее шокировало.
После короткого молчания она встала с кресла. Несмотря на морщины, на пальцы, изуродованные артритом, движения ее были легки, как у молодой женщины.
– Я Карлотта Барышнова, няня леди Гонории Брубек, твой тети, леди Элизабет Брубек, твоей матери. Когда она стала принцессой Кордины, я приехала с ней, чтобы нянчить ее детей. Я меняла тебе пеленки, вытирала нос, перевязывала разбитые коленки. Когда ты выйдешь замуж, я буду делать то же самое для твоих детей.
– Понятно. – Габриела снова улыбнулась, потому что видела, что няня не столько расстроена, сколько обижена. И подумала, что, наверное впервые ей по-настоящему хорошо с тех пор, как она пришла в себя. Надо бы снова посмотреться в зеркало. – А каким ребенком я была?
– Хммм, – это могло означать все, что угодно, и при этом обязательно доброту и любовь, – всяким, но всегда лучше, чем братья. А они были нелегким испытанием. – Няня приблизилась, разглядывая Бри с близоруким вниманием. – Ты почти не спала, – сделала она вывод, – что неудивительно. Сегодня на ночь я принесу тебе горячего молока.
– Я любила горячее молоко?
– Нет. Но ты выпьешь. А сейчас я налью тебе ванну. Слишком много суеты и докторов вокруг, вот что тебе вредит. Я сказала этой глупой Бернадетте, что сегодня сама уложу тебя. Что это ты сделала со своими руками? – вдруг спросила она и, взяв руку Бри, поднесла к глазам, после чего начала причитать и хлопотать над своей подопечной, как курица над отставшим цыпленком: – Только неделя, и ты испортила ногти. Они хуже, чем у кухарки. Обломаны и запущены, как будто ты не тратила столько денег на маникюр.