Вали отсюда, Рахматулин, процедил Волк. И дорогу сюда забудь.
В его голосе была открытая угроза. Злить волчару сейчас смысла не было. Но хотелось, несмотря, что я узнал то, что мне было нужно. Судьба подкинула козырь, который я и не ожидал получить.
Судя по тому, как он на нее смотрит это крупнейший козырь, да.
Забрать себе эту девчонку труда не составит. Она будет моей.
А ты будешь страдать, проклятый волчара. Если бы ты сдох, было бы слишком просто. Ты будешь так сильно страдать, что пожалеешь, что три года назад все-таки выбрался из могилы.
ГЛАВА 16
20 лет назад
Ну что, давай, Волчара? Или сдрейфил?
Ильяс Рахматулин скалит зубы в усмешке. Он не издевается. Не берет на слабо.
Они дружат. По настоящему дружат, без дураков.
Сын «алмазного короля» Камиля Рахматулина и сын его личного телохранителя Генриха Вольфа. И эта дружба не замечает огромной пропасти в виде положения отца Ильяса.
Камиль по полной вкладывается в образование сына, готовит себе достойную замену. Наследника, которому можно будет передать все дела. Ильяс учится в частной школе, посещает различных репетиторов, изучает иностранные языки. Это не считая физической подготовки, уроков стрельбы и рукопашного боя, которые Генрих Вольф дает ему лично. Немец тренирует Ильяса и своего сына Владимира. В паре легче, сподручнее.
На самом деле, тут сдрейфил бы кто угодно. Ильяс и Вольф стоят на самой вершине водонапорной башни чугунолитейного завода. Восемьдесят метров в высоту. Рядом еще две таких же громадины в два шестнадцатиэтажных дома.
На такой высоте ветер задувает особенно холодно и резко. Порывами. Зато вокруг весь город раскинулся как на ладони.
Две башни соединяет узенький перешеек железная балка шириной в тридцать сантиметров. Не разойдешься.
Внизу пропасть.
Это их забава. Их игра. Дикий способ тринадцатилетних мальчишек пощекотать нервы.
Болтаешь много, Рахматулин, недовольно буркнул Вольф.
У парня светло-желтые глаза и четкие слаженные движения. Он ступает на балку первым и идет четким легким шагом, будто по тротуару.
Ильяс осторожничает. Раскидывает для равновесия руки, да и ступает медленнее, чем Волк.
Кроссы новые, замечает он. Скользкие, падлы.
А еще козырял, что настоящий «Адидас», усмехнулся Вольф и показал подошву своих кроссовок, на которых тоже было написано «Адидас». Подделка. Зато устойчивость идеальная.
Надо обратить внимание отца, что иногда подделка лучше оригинала, в тон ему отозвался Ильяс.
Они преодолели уже половину пути. Остановились прямо посредине балки между двумя башнями. Ветер толкает мальчишек то в спину, то в грудь, пытается лишить хрупкого, призрачного равновесия.
Ильяс присаживается на балку и спускает ноги вниз. А следующее мгновение он уже висит на руках на балке над бездной.
У них это считается особым шиком. Вольф легко повторяет его трюк. Без усилий подтягивается, словно висит на турнике, а не над пропастью почти в сорок этажей.
Проделав еще пару головокружительных упражнений, парни добираются, наконец, до крыши второй башни. Повалившись на пол, пытаются отдышаться. А внутри играет бешеная доза адреналина, выбросившаяся в кровь.
Никто и никогда не узнает об их смертельно опасных развлечениях. Да и самим Ильясу и Вольфу они кажутся эпизодом какого-то фильма, когда они возвращаются в особняк Рахматулина-старшего.
Генрих Вольф уже ждет Ильяса около «БМВ» премиум класса, чтобы отвезти его обратно в частную школу, из которой он часто сбегает, чем вызывает злость своего отца.
Вот и сейчас, кажется, Ильясу несдобровать. Камиль Рахматулин появляется на крыльце особняка и с недовольным лицом подзывает сына.
Отец Вольфа совсем не такой. Несмотря на очень суровый, как и подобает телохранителю, внешний вид, у Генриха очень мягкие глаза и доброе сердце. Он служил в разведывательно-деверсионном взводе отдельного батальона морской пехоты, и имел прекрасную боевую подготовку. Но не очерствел душой. Вольф всегда знал, что может к нему обратиться. Отец выслушает и поймет и даст мудрый совет. Просто поддержит.
Вот не клеилось у Вольфа в школе с русским языком. Училка ему пару за парой в журнал рисует. Не объясняет ничего толком, но ставит вопрос об отчислении из школы. Не получается у Вольфа с ненавистным русским разобраться хоть ты что. Но он сцепил зубы, обложился учебниками и сидит с утра до ночи. А хочется в костер все эти пособия зашвырнуть, и бежать с Ильясом обследовать старую заброшку.
Он бы и побежал на фига ему этот русский нужен? Он в армию пойдет, как отец. Но Генрих увидел, как он занимается, подошел, положил тяжелую ладонь на плечо и сказал: «Одобряю».
И все, Вольфу не нужно больше ничего.
Теперь по русскому у него твердая пятерка, а ненавистная русичка в глубоком шоке. Все пытается его завалить, диктанты сложные дает. Но где уж ей теперь он с русским разобрался. Раз и навсегда. Теперь в этом нет проблемы.
Послушай меня, Владимир, сказал Генрих, пока они ждали Ильяса у машины. Рисковать жизнью ради чего-то или кого-то это одно. Но совершенно другое поступать необдуманно и напрасно лишиться жизни, бессмысленно, нелепо.
Вольф внимательно посмотрел на отца. Неужели знает про их головокружительные трюки на балках? Или про то, как они бегали от своры собак? Или как вышли вдвоем против целой кодлы Лёньки Лютого, который считается самым «крутым» на районе?
Да нет, откуда ему знать?
Я горжусь тем, каким сильным и смелым ты стал, сынок, проговорил отец. Но я хочу, чтобы ты всегда осознавал ту грань, где кончается смелость и начинается безрассудство.
Вольф кивнул, раздумывая, к чему Генрих завел этот разговор. Отец никогда не бросал слов на ветер.
Машина ехала по Соколинскому шоссе. Вольф тоже находился в ней отец должен был завезти его домой и вернуться в особняк Рахматулина ему предстояли три дня дежурства.
Ильяс и Вольф на заднем сиденье рассуждали про восточные виды единоборств. Отец, который всегда принимал участие в таких разговорах, почему-то молчал.
Приглядевшись к нему, Вольф обратил внимание, что тот часто смотрит в зеркало заднего вида. Чаще, чем это требовалось. На лбу отца залегла тяжелая складка.
Вольф толкнул в бок Ильяса, который, почувствовав неладное, резко замолчал.
Что-то не так?
За нами «хвост», хмуро ответил Генрих, вытаскивая мобильник. Наглые. Не таятся. Это плохо.
Они мчались по огромной пустой эстакаде и Вольф сразу заметил эту машину серый от грязи внедорожник. Она не обгоняла, но и не отставала. Словно сидящий за рулем играл с ними в какую-то игру. Разглядеть, кто за рулем, невозможно стекла внедорожника были затонированы.
Генрих не успел нажать кнопку вызова Камиля Рахматулина, которому нужно было доложить об этой ситуации. «БМВ» тряхнуло от резкого удара. Словно прущий напролом бык, внедорожник бортанул их еще и еще раз, спихивая с эстакады.
Генрих мастерски водил машину, но уйти от проклятого внедорожника, который побеждал одними только габаритами, было невозможно.
Все произошло в сотую долю секунды.
Еще несколько мощных ударов, и «БМВ», проломив перила ограждения, полетел с эстакады вниз.
Вольфа накрыла тьма.
Он не знал, сколько времени провел без сознания, но, кажется, не так много.
Взгляд фокусируется не сразу, а тело ломит, точно по нему проехал каток.
Пахнет бензином и паленым железом. Он все еще здесь в аду покореженной машины.
Рядом Ильяс. Левая рука в неестественном изломе, и струйка крови стекает по виску. Без сознания, но жив.
Мучительно напрягая память, Вольф концентрируется на самом важном.
Отец.
Водительское сиденье пусто.
Битое стекло. Осколки повсюду. Он с трудом приподнимается и видит перед машиной отца.