Будь она в сознании
Стефано пополз куда-то вперед, где обнаружился закуток, отгороженный от основной части фургона доской. Места там было мало, но Стефано всегда отличался какой-то невероятной стройностью. И это его смущало. А Эве, наоборот, нравилось.
Виделось в этой субтильности и хрупкости нечто донельзя изысканное. Благородное. Как в книге, где сила не важна, а главное красота души.
Ехали.
И ехали.
Долго. Она уже и заскучала. Верно, поэтому и решилась ну еще потому, что возвращаться в тело не хотелось категорически. Ладно, когда оно просто спит, но сейчас-то тело лежит запертое в тесном ящике, а его окружают вонючие мешки.
Но до чего ведь хорошо вышло!
Маменька с утра получила письмо, что брат возвращается. Правда, толком Эва не поняла, один ли, с невестою ли и останется ли та невестой после возмутительного побега. Маменька, когда о нем узнала, чувств лишилась, а потом неделю вовсе в постели провела с мигренью и недомоганием. Правда, услышав, что Бертрам отправляется следом, как-то взяла и поправилась.
И даже потребовала оставить безумную идею, но
Неважно.
Колеса перестали подпрыгивать, и лошадка прибавила шагу. Бедная. Ящики выглядели тяжелыми. А Эва всегда лошадей любила. Правда, те не отвечали взаимностью, но так что ж
Главное, что маменька после отъезда Бертрама сделалась совсем невыносимою. А письмо получила и обрадовалась. И вовсе в городской дом отбыла, потому как его надлежало подготовить к возвращению брата. А еще с собой Камиллу прихватила, которая в ином разе точно заподозрила бы неладное. То ли дело Ниса. Ниса Эву любила и жалела.
И отпускала на вечера к Энн.
Что
Все-таки чем так воняет-то?
А Стефано, изогнувшись совершенно невообразимым образом, разделся. И костюм сложил бережно. А потом облачился в какие-то обноски. Вытащив из груды соломы ящик, извлек оттуда флакон и тряпицу. И, смочив ее, принялся тереть лицо.
Зачем?
Эва открыла рот. Белая кожа вдруг потемнела, будто будто Стефано загорал. Вот он коснулся пальцами глаз и вытащил оттуда что-то, отчего глаза из ярко-голубых, завороживших когда-то чистотой и цветом, сделались коричневыми.
А его волосы он потер их полотенцем, и светлые кудри обрели черный цвет.
Это это не Стефано!
Это кто-то совершенно незнакомый!
Повернувшись на бок, незнакомец зевнул. И пробормотал что-то, погружаясь в дремоту, а что, Эва не разобрала. И и запах ему не мешает, и само это место. А в качестве подушки он использовал камзол из зеленого бархата.
Но но разве так можно?
Эва растерялась.
И и вспомнились вдруг разом истории.
Нет, это это не может быть правдой.
Эти истории рассказывают всем барышням. О коварных соблазнителях, о но Стефано не пытался соблазнять! Нет! Его поведение всегда отличалось похвальной сдержанностью. Энни даже, признаться, сомневалась, влюблен ли он. Она читала в одной книге, в той, которые нельзя читать благопристойным девицам, но горничная книгу принесла за три серебряных, так вот, там мужчина всегда жаждал от возлюбленной поцелуев.
А Стефано он даже руку держал бережно, будто та хрупкая. Хотя Эва никогда себя хрупкой не считала. Маменьку это очень расстраивало. Она все пыталась повлиять и даже запретила есть что-либо кроме овсянки, но тут уж, слава богу, отец вмешался.
Не сразу.
Когда Эва в обморок упала и потом еще слегла с простудою, а целитель долго, муторно что-то такое говорил, а что именно, Эва не помнит. Но главное, с тех пор на столе кроме овсянки появились иные блюда.
Она сглотнула. Есть хотелось. С утра в рот ни крошки не лезло, а теперь вот захотелось.
А Стефано просто просто он тоже маскируется!
Конечно!
Его ведь станут искать. И и когда мама узнает, и его родичи, само собой. Он ведь наследник он постарался сделать так, что никто теперь не признает в этом странном страшном оборванце утонченного Стефано.
Эве даже задышалось легче.
Выдумала.
Опять она
Но мысли не отпускали. Почему тогда Стефано не рассказал о смене облика? Почему не предупредил? Она-то, проснувшись, могла бы испугаться.
Эва потрясла головой, и от этого движения ее повело в сторону.
Потянуло.
И
И она когда-то путешествовала. С маменькой. В маменькином же экипаже, который был куда комфортнее старого фургона. Правда, родительница не разрешала выглядывать в окно; и вообще, нужно было молиться всю дорогу. Может, поэтому Эва и не запомнила этой дороги.
А тут
Поля.
Огромные. И деревья. Тоже огромные. Невысокие ограды, сложенные из валунов. Ощущение пространства, такой вот незнакомой безумной свободы, когда хочется взмахнуть призрачными руками-крыльями и взлететь.
Нельзя.
Слишком опасно.
Улететь легко. Вернуться сложнее. И Эва сумела удержаться. Она всегда отличалась благоразумием. Правда, маменька почему-то не верила неважно.
Главное, она удержалась.
И зацепилась, если можно так сказать. Она сидела рядом с человеком, который держал в руках поводья. Поводья были старыми. Руки в грязных перчатках с обрезанными пальцами некрасивыми. Сам человек тоже. Где только Стефано его отыскал?
Впрочем, какая разница.
Главное, человек этот был готов помочь барышне, что оказалась в затруднительном положении. И Стефано, конечно. Лишь бы денег хватило нехорошо. Деньги пришлось взять из маменькиного секретера, те, что она оставляла на хозяйство. Но Эва потом вернет. Когда Стефано получит титул и маменька она может, в конце концов, забрать долг из приданого Эвы.
Жаль, что само приданое не золотые монеты в шкатулке. То есть оно, конечно, деньги, но лежит в банке. И управляющий Эве его не выдаст.
И даже мужу ее не выдаст, потому что дедушка так придумал.
Все они
В какой-то момент просто сидеть и смотреть стало скучно. А ничего другого Эва не умела. После Происшествия ей строго-настрого запретили обращаться к Дару.
И даже надели серебряный медальон.
Но Стефано его снял. Да побег это дорого. И им все-таки придется на что-то жить. Недолго. Ведь дядюшка Стефано стар и болен, и но Эва вернет.
Все до последнего пенни.
И правильно она поступила. Правильно
Глава 2, в которой приключение барышни продолжается, а у самой молодой особы появляются некоторые сомнения в правильности выбранного пути
Повозка останавливалась дважды. В первый раз она свернула с дороги, чтобы задержаться на какой-то ферме. Эва с удивлением разглядывала грязные дома, меж которых бродили тощие свиньи и неряшливо одетые люди. Здесь Стефано встретили как доброго знакомого.
Заросший черной бородой тип похлопал Стефано по спине, и они ушли в дом. А из повозки стали вытаскивать ящики. Обычные. Тот, в котором лежала Эва, не трогали. Только крышку подняли и человек, не Стефано и не кучер, другой, совершенно отвратительного виду, долго Эву разглядывал. И даже руки к ней потянул, что было невероятно омерзительно!
Эва едва не умерла от ужаса.
Но появился Стефано.
Грабли убрал, сказал он довольно грубо. Не про тебя.
Тю не больно-то и хотелось. Тот, третий, выглядел бледным и каким-то больным. Лицо его, испещренное мелкими шрамами, которые остаются от оспы, вызывало отвращение, как и редкие сальные волосы. Но может, того я заплачу
Стефано молча ударил.
И Эве даже задышалось легче. Хотя, конечно, благородный человек не станет пинать другого человека, выговаривая при этом совершенно неприличные слова.
Эва точно не знала значения, но была уверена: неприличные.
Так выражался папенькин конюх, когда пребывал в состоянии душевного расстройства. А Эва как-то подслушала. Не специально. Просто просто пряталась.
Вот и
Еще раз полезешь Стефано поднял наглеца за горло и тряхнул хорошенько. Тот висел в руках Стефано тряпкой. Я тебе грабли так переломаю, что до конца своей жалкой жизни шевелить не сможешь. Ясно?