Эту тенденцию отмечаю не я один. Достаточно хотя бы почитать заголовки СМИ. То и дело тревожность и депрессия объявляются национальным бедствием для подростков и юношества в обзорах Time и New York Times Magazine. И хотя диагностические признаки ОКР и посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) претерпели некоторые изменения в последней редакции «Руководства по диагностике и статистике психических расстройств» (DSM-5), этого явно недостаточно для объяснения лавинного нарастания числа таких диагнозов, установленных подросткам и лицам моложе 30 лет. При этом в отчете Child Mind Institute за 2016 год уже утверждается: «Каждый пятый ребенок страдает от психических расстройств или проблем с обучением, и 80 % всех психических расстройств зарождается в детстве». Согласно данным National Institute of Mental Health, у половины наших подростков диагностировано психическое расстройство, а из их числа у 20 % оно серьезно подрывает основы нормальной жизни.
Это великое множество страдающих детей и родителей нуждается в ответах. Но что, если в результате борьбы с тем, что некоторые называют эпидемией психического нездоровья, мы ищем ответы не в том месте? Что, если болезнь кроется не в головном мозге наших детей, а где-то еще?
В своей практике я копал очень глубоко, разыскивая это «где-то еще», если оно вообще существует, и часто сталкивался с тем, что у внешне психиатрических проблем открывалась чисто биологическая подоплека. Например, я отмечал:
что ОКР и тик развивались после стрептококковых инфекций;
депрессия была симптомом дисфункции щитовидной железы;
тревожность и хроническая усталость были результатом дисфункции надпочечников;
замедленную психическую деятельность, когнитивную дисфункцию и психоз провоцировал дефицит витамина В
12
нарушения поведения, особенно повышенная возбудимость, связаны с заражением острицами;
вызывающее оппозиционное расстройство (ОВР), панические атаки и приступы ярости плоды болезни Лайма и бартонеллеза.
синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ), расстройства поведения и настроения с истериками провоцируются аллергией;
депрессия, летаргия, страх разлуки, перепады настроения, паранойя и шизофрения связаны с повышенной чувствительностью к глютену;
частые эпизоды раздражительности и усталости возникают из-за реакции на гипогликемию (понижение уровня сахара в крови);
тяжелые металлы (свинец, хром) порождают интоксикацию, проявляющуюся в форме СДВГ, когнитивных дисфункций и эмоциональной нестабильности;
аутоиммунное воспаление головного мозга, вызванное инфекцией (АВГМИ), которое было ошибочно принято за: расстройство настроения, тревожность, страх перед разлукой, ОКР, тик, бессонницу, депрессию, дисграфию (нарушение способности к письму), дискалькулию (нарушение способности к математике), ночное недержание мочи, галлюцинации, расстройства пищевого поведения, проблемы с памятью и нервные срывы.
Во многих случаях, стоило мне выявить скрытые причины, и лечение меняло свои приоритеты, помогая детям вернуть психическое здоровье, физическую выносливость и уверенность в своих силах. А в случае особенно тяжелых и разрушительных симптомов у меня возникало ощущение, что я лечу всю семью, а не только ребенка.
Я никогда не мечтал стать Шерлоком Холмсом, одержимым поиском детских нейропсихиатрических проблем, не поддающихся традиционным методам лечения. На самом деле дорога к этой книге открылась в 1998 году на двухдневной конференции по проблемам аутизма. Я уже был практикующим врачом с 15-летним опытом работы и годом ранее опубликовал свою первую книгу, The Road to Immunity. Во время работы над нею я заинтересовался, так называемыми, факторами переноса, крошечными белками (короткими цепями аминокислот), обнаруженными в молозиве, предшественнике зрелого молока богатом питательными веществами секрете молочных желез, появляющемся у женщины сразу после родов. Поскольку давно было задокументировано, что молозиво способствует укреплению иммунитета у грудных детей, я захотел уточнить, нельзя ли использовать эти белки против таких состояний, как аллергия и аутоиммунные расстройства, а также аутизм диагноз, все чаще встречающийся в новом тысячелетии. О моих исследованиях стало известно организаторам конференции, и я получил приглашение выступить. Увидев, что на мой доклад отведен почти час в последний день, я был уверен, что прочту его перед пустым залом: большинство участников встречи либо уже отправятся по домам, либо начнут отмечать окончание мероприятия в баре. Но когда я оказался у кафедры, то с удивлением обнаружил, что меня готовы слушать сотни людей. В те дни конференции по теме аутизма могли собрать аудиторию из тысяч слушателей: родителей, врачей, ученых всех, кто был встревожен участившимися случаями детского аутизма и искал любую информацию, которая могла бы оказаться полезной. Я подробно рассказал о своем исследовании, получил краткие аплодисменты и отправился домой, не имея понятия о том, как кардинально изменилась моя карьера.
Практически в течение всей ночи я отвечал на звонки от родителей, чьи дети страдали аутизмом. Тогда совсем мало врачей занималось такими пациентами, в том числе использовавших интегративный подход. Я вообще-то тоже почти не имел с ними дела, но был готов попробовать. Это оказалось нелегко. Не было какой-то одной причины, вызывавшей аутизм. Как не было и лечения. Однако благодаря интегративному подходу мне часто удавалось облегчить симптомы, а иногда даже добиться значительного прогресса. Сообщество родителей детей-аутистов многочисленно и сплоченно. Они тесно контактируют между собой и делятся ресурсами. И когда стало известно, что в моей практике пациенты демонстрируют невиданные прежде результаты, ко мне потянулся поток больных со всех концов страны, а вскоре и со всего мира.
При таком большом количестве пациентов я увидел, что аутизм нельзя считать единообразным заболеванием, но скорее правильно будет говорить об «аутизмах». Стало ясно, как важно различать типы факторов, спровоцировавших у детей это состояние. Один случай детского аутизма может быть результатом аутоиммунного расстройства, другой нарушений метаболизма, и в то же время может оказаться, что у третьего ребенка улучшение наступит после того, как будет учтена его реакция на глютен. Я стал экспертом по выявлению и ликвидации нерационального питания, токсикозов, оксидативного стресса, системных нарушений и хронических воспалений.
Вдобавок, поскольку частым коморбидным состоянием для аутизма является тревожность, я сделал приоритетной задачей поиски способов понизить у таких пациентов нервное напряжение и возбуждение: постоянно штудировал результаты самых последних исследований и по возможности внедрял их в схемы лечения. Многие из пациентов имели братьев и сестер, которые, не будучи аутистами, также демонстрировали симптомы тревожности. Когда их родители видели, как мои методы облегчают состояние их больных, часто просили меня заодно заняться и другими своими детьми, проявляющими признаки тревожности.
По мере того, как в общей популяции продолжала расти частота случаев тревожности, а новости о моих успехах продолжали распространяться, ко мне начали обращаться родители детей, не страдавших аутизмом. Это были школьники и подростки, невероятным образом превратившиеся из довольных жизнью и хорошо социализированных личностей в озлобленные, агрессивные, заторможенные версии себя самих, демонстрирующие симптомы от простой тревожности и депрессии до неконтролируемых тиков и ОКР, психозов и неуправляемых приступов ярости или агрессии. И во многих случаях, в сотрудничестве с профессиональными психиатрами, мне удавалось им помочь. Моим секретным оружием оставался интегративный подход, помогавший разобраться, имеем ли мы дело с обычным подростковым комплексом или действительно с психическим заболеванием, и не являются ли его симптомы на самом деле вторичным продуктом скрытой инфекции, воспаления, аутоиммунного расстройства или другого медицинского состояния, даже несмотря на то, что изначально результаты анализов говорили о чем-то ином.