Вопросов, нет, больничку выпишу, только С головой не шутят, может заглянешь?
Никак, брат, сил нет, отлежусь и
Ну, смотри А скажи-ка, боль какая острая там, тупая? По голове случаем не били?
Такая, знаешь, дикая, в левой части и в глаз отдает, а по голове, нет, давно не били.
Х-м, задумчиво протянул товарищ, еще какие симптомы, кроме боли?
Это важно? Почти простонал Егор.
Важно, Егорка, важно. Так, какие?
Слабость, усталость постоянная, засыпаю плохо. Как-то так.
Я не хочу тебя пугать, но зашёл бы ты ко мне, анализы сдал, кое-чем бы тебя просветил, проверил бы, надолго не задержу, пара часиков, а? Голова это такой орган Да и симптомы так себе.
Да знаю, знаю, голова не жопа завяжи, да лежи, через силу отшутился Егор.
Ну
Брат, не могу сейчас говорить, Егор еле сдерживался, чтобы не закричать, боль набирала обороты, а ему еще в отдел звонить и складно врать, загляну через недельку.
Он отключился и начал быстро набирать номер отдела.
Ваня, ты? Слушай, я приболел Нет, ничего серьезного, так Но, я на пару дней больничный взял Да пошел он в жопу этот следак, и шеф вместе с ним Всё, я сказал, всё! Послезавтра, край в четверг я на месте Всё, всё, всё. Шефу я сам отзвонюсь. Его, всё равно сейчас нет. Бывай.
Егор выдохнул и силой брякнул трубкой о кровать, боль была невыносима.
Мать твою так, да что с ним?
Пошатываясь, он поднялся и добрел до серванта. Где-то здесь была аптечка терпеть боль не было сил, надо ее чем-то заглушить.
Аптечки не было, превозмогая боль в голове и в сердце, и почему-то приступы удушья, он обшарил всю квартиру, но лекарств не было, если не считать за оные пачку дешевых презервативов.
Зато нашел кое-что поинтересней. Прозрачный пакетик размером с пол-ладони набитый какой-то травой рыхлой, неприятного зеленовато-бурого цвета и с характерным сладковато-дурманящим запахом. Пакетик был не слишком удачно прикреплен скотчем к днищу комодного ящика.
Кто его спрятал? Размышлять над тем, кто заныкал наркотик, мешали путающиеся от боли мысли. Ладно, с этим он потом разберётся.
Вариант? Не вариант? Где-то он слышал или читал, что трава помогает от головной боли. Попробовать, а чего ему терять?
На подгибающихся ногах Егор добрался до пальто, выковырял из кармана пачку сигарет. Волны боли накатывали на него морским приливом, с каждым разом становясь все сильнее. Дрожащими пальцами достал сигарету, распотрошил ее на колени, зубами выдернул фильтр, сплюнул прямо на пол.
Опыт забивания косячков у него был, по малолетству баловался, вместе с все тем же Гошей и парой дворовых дружков. Правда в отличие от остальных травка его не забирала и вместо веселого прихода или грустняка, он получал красные, словно у кролика альбиноса глаза и нос полный соплей.
Егор свернул сигарету, правда, не с первого раза. Самокрутка ходила ходуном в кривящихся от боли губах. Пальцы дрожали, ломая спичку за спичкой, но Егор справился. Сладковатый дым потек в него, как холодная струйка воды в пересохшее горло бедуина.
Вскоре, боль сдалась, не в силах справится с дурманом и, о чудо, сначала отступила, а потом и вовсе исчезла.
Егор облегченно откинулся на кровать. Оказывается счастье, это когда боль, грызущая почище голодных волков, уходит. Сразу и дышать становится легче, и дрожь исчезает, и тело перестает ежеминутно покрываться холодным, липким потом. Незаметно для себя Егор уснул.
Проснулся он от того, что захотел курить, бывало с ним такое. Просыпался он ночью от непреодолимого желания насытить организм никотином, как будто днем мало травил себя химической заразой.
Поднявшись, Егор подошёл к окну, приоткрыл форточку и, выковыряв из пачки сигарету закурил. Потянуло холодом, поежившись, Егор прикрыл деревянную створку, оставив лишь узкую щёлку. Пейзаж за грязными стеклами совсем не радовал. Свинцовый сумрак, голые деревья и минус тридцать на градуснике. Народу на улице почти не было, лишь одинокий дворник возился у мусорных баков. Докурив, он щелчком выкинул бычок за окно и, закрыв форточку, покрутил головой и плечами. Боли не было, ощущал он себя если не прекрасно, то вполне сносно. Голова ясная, тело легкое. Егор взглянул на часы, начало десятого, оказывается, проспал он почти три часа.
И что теперь делать? Задал себе Егор риторический вопрос. Больничный выписан, начальство предупреждено, кстати, да, начальство, оно то, как раз и не в курсе. Надо звякнуть, доложиться. Так, мол, и так в неравном бою с болезнью, пал смертью тьфу ты, не сглазить бы выбыл из строя, временно, на пару дней, боец в смысле капитан Егор Иванович Дымов. Документы, в смысле лист о нетрудоспособности прилагается.
Вот только телефона начальника он на память не помнил, а труба разряжена. Вот и первая задача, раздобыть зарядник для смартфона. Задача поставлена, выполняем. Зарядку он конечно не нашел, хотя и снова перерыл все шкафы в квартире. Зато нашел банку неплохого растворимого кофе, незамеченную вчера. С тоской посмотрел на темный экран смартфона, выходить на мороз, и искать кабель с адаптером совершенно не хотелось. Но и не предупредить шефа было нельзя. Лабров, Лаба, как его звали в отделе за глаза, такого пренебрежения к своей персоне не потерпит, и может капитально испортить жизнь Егору. Всякими мелкими придирками, дурацкими поручениями и дежурствами по отделу.
Прихлебывая свежезаваренный кофе, Егор набрал сначала Ваню Тюрина, но абонент был не абонент, потом Вальку Филатова, этот трубку взял.
Алло, вальяжно проговорил опер.
Здорово, Валентин, Егор сделал глоток горячего кофе, слышал последние новости?
О том, что ты заболел? В курсах.
Шеф, далеко?
Ты, Егор, не поверишь, но он тоже больничный взял.
Кто, за него?
Кто, кто? Хрен в пальто, кожаном. Зам его, по личному составу, кто же еще. Витюша.
У Егора отлегло от сердца, этой крысе тыловой, земли не нюхавшей, лично можно и не докладываться.
Ну, тогда, передай Вите свет Андреевичу, что я забиллютенил.
Будешь, когда? Сам знаешь дел невпроворот.
К четвергу, надеюсь, оклемаюсь. Ну, всё давай, адью. Егор, отключился, и с кофе и прикуренной сигаретой растянулся на кровати.
Лепота, он уже и забыл, когда вот так, с чашкой кофе и сигаретой лежал и отдыхал. Он прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной, кофе, хоть и растворимый, но на вкус вполне себе, и сигаретой. Но пролежал он так ровно до того момента, как кончилось кофе.
В голову полезли мысли о Людмиле.
Едва он вспомнил о ее равнодушном тоне, о безразличие к нему, к его делам, к их совместной жизни. О её измене. Чего уж там глаза закрывать, изменяет она ему, регулярно и достаточно давно.
Он почувствовал, как от круговерти мыслей в нем закипает гнев. К дьяволу всё, пора заканчивать эту чехарду развод и как говориться тапки по почте. Соберет вещи и сдристнет из квартиры. Куда? Да, вот хотя бы сюда. Отобрать на хрен запасные ключи, чтобы не водили сюда всяческую шушеру, да подшаманить хату, привести ее в более-менее приличный вид и можно жить.
Егор приободрился, давно надо было рубить к чертям этот Гордиев узел, чего тянул, непонятно. Всем, кроме него, похоже, было ясно, что с Людмилой у него всё кончилось. И любовь, и морковь и все остальные овощи тоже. И чего, так долго ждал? На что надеялся? Что вспыхнет былая любовь? Да полноте, какая к лешему любовь. Страсть, да и то поначалу. Ушла страсть, и его и её, как пар из носика выкипевшего чайника.
Егор вспомнил вчерашнюю знакомую, гладкость её кожи и земляничный аромат. А может к ней пойти. Раз делать нечего? Он свободен, ну почти, пусть Людмила об этом пока не знает, но он-то всё решил. Да и у Ольги сегодня выходной. От мыслей о медсестре, у него затеплило в животе, и сладкие волны возбуждения прокатились по телу. Он потянулся, и вправду чего тянуть? Она привлекательна, он чертовски привлекателен. Егор засмеялся в голос, вспомнив присказку из старого фильма, и тут же в голову, в левый висок, прямо за глазом, кольнула боль. Еще легкая, едва заметная, но он знал, еще час, много два и всю голову охватит тупая, мешающая думать и жить боль.