— Смерть, — сказал он, ни к кому не обращаясь, — это избавление от врагов. Изгнание — это война и все та же смерть. Конец всему — смерть. И начало всему — тоже. Конец тому, что ушло, и начало тому, что должно быть.
Царь обвел глазами советников и раввинов. Остановил взгляд на Первосвященнике.
— Смерть взрослым мужчинам, изгнание — остальным, — сказал царь. — И если завтра Творец примет жертву, это будет означать, что наше решение справедливо.
Он сделал знак рукой, и писцы поднесли ему пергамент с текстом царского Указа. Утром следующего дня Первосвященник сообщил о том, что впервые за последнюю неделю Творец принял уготованную ему жертву.
В 5755 году от Сотворения Мира в главный аэропорт Иерусалима, столицы Израильской Империи, прибыл самолет с личным посланником Президента США, государственным секретарем Уорреном Кристофером. У трапа высокого гостя встретили премьер-министр Ицхак Рабин, глава оппозиции Беньямин Нетаньягу и императорский пресс-секретарь Хаим Рамон. Сыграли «Янки дудль» и «Атикву». По дороге в отель «Давид Амелах» Кристофер с восторгом смотрел на проносящиеся вдоль дороги леса, кварталы небоскребов Модиина и поля мошавов.
— Мы бы тоже могли достичь подобного благосостояния, — с легкой завистью сказал он. — Но вы же понимаете — мы нация эмигрантов. Разные ментальности — и это дает знать. Два американца — это уже три мнения…
— Я думаю, что вопрос о гарантиях император решит положительно, — сказал Рабин. — Есть только одно «но».
— Да, я знаю, — согласился Кристофер, — исламисты в Бостоне. Это серьезная проблема для нас. Честно говоря, между нами, господа, и не для протокола… Я думаю, что в свое время, когда ваш царь Иосиф решал ту же проблему, он был слишком мягок. История иногда предпочитает жесткие решения.
— Евреи не могут убивать женщин и детей, — сухо сказал Нетаньягу.
— А теперь мы имеем проблему исламистов в Штатах и проблему христиан в Центральной Европе, — пожал плечами госсекретарь. — А когда это докатится до ваших нефтедобывающих колоний на Аравийском полуострове, то…
Израильтяне переглянулись, обстановку разрядил пресс-секретарь Рамон.
— Посмотрите налево, господин Кристофер, — сказал он. — Высокая стрела, которую вы видите, это памятник вашему президенту Вашингтону, построившему первую синагогу в Новом Свете…
Оле хадаш Цви Хасин разлепил глаза и, помотав тяжелой головой, сказал:
— Государственная квартира на улице Кинг Джордж. Сына определить в компьютерный класс.
— Это не я решаю, — потупился директор Рувинский, поднимая к потолку колпак альтернатора. — Но я посодействую.
— Посодействую, — недовольно сказал Хасин, поднимаясь с кресла. — В конце концов, это мой предок был римским императором.
— Конечно… И, значит, в некотором смысле по вашей вине Израильская империя осталась в альтернативном пространстве-времени. Квартиру вам? А это не хотите?
Рувинский размахнулся, чтобы влепить ту самую третью плюху, от которой избавил иммигранта Хасина на Брайтон-бич. Но во-время вспомнил, что он — при исполнении.
Хасин живет в Иерусалиме. Ходит в иешиву. Время от времени приезжает в институт Штейнберга и просит, чтобы его еще раз подключили к аппарату. Это, мол, важно для истории Израиля. Вопрос — какого.