Шейх молча выслушал приговор магуша, и поначалу усомнился в истинности жестокого пророчества, полагая, что сделано оно было под воздействием опиума, к курению коего склонен был прорицатель. И хотя, владыка Аламута не проронил ни слова, Ахарджуб словно бы проник в его мысли:
Неверие пробуждает сомнение размеренно произнёс незрячий магуш, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. Сомнение порождает слабость, а слабость ведёт к погибели наставительно вещал он, продолжая таращиться перед собой невидящими очами, а потом вытянул вперёд иссохшую старческую руку. Дотронься до моей ладони и стань на время моими глазами.
Предводитель исмаилитов покорно исполнил просьбу прорицателя, и, едва их кисти соприкоснулись, перед взором шейха аль-Джебала возникла отчётливая картина Погожий солнечный день. Перед воротами Аламута толпится множество воинов-степняков, сидящих на низкорослых мохнатых лошадях. Из крепости выходит какой-то человек, лица которого не видно он словно нарочно прячет его, низко наклонив голову и, опустившись на колени лобызает копыта коня предводителя кочевников Потом появляются знакомые очертания стен Ламасара. И здесь всё повторяется защитники покорно отворяют ворота перед смуглолицыми всадниками Повсюду происходит одно и то же считавшиеся неприступными, крепости одна за другой сдаются без боя Единственно, Гирдкух стойко сопротивляется, но после продолжительной безуспешной осады враги всё же подтаскивают по труднопроходимым горным тропам метательные машины,
*Хиджра переселение Мухаммеда и его приверженцев из Мекки в Медину, совершившееся согласно мусульманской традиции в сентябре 622 года. Год Хиджры стал первым годом исламского лунного календаря. 654 год от Хиджры соответствует 1256 году от Р.Х.
и начинается решительный штурм. На осаждённых обрушиваются пылающие глиняные шары, начинённые огненным составом. Цитадель охвачена пожаром. По приставным лестницам на стены карабкаются люди. Сверху на головы им летят камни и стрелы. Но падают горящие ворота, и сотни чужых воинов, размахивая кривыми саблями, устремляются внутрь крепости, истребляя всех, кто пытается заступить им путь
Видение исчезло. Ала ад-Дин Мухаммад обнаружил себя по-прежнему стоящим посреди небольшой комнаты магуша. Слепой прорицатель, как ни в чём не бывало, курил наргиле, размеренно раскачиваясь из стороны в сторону. Получив, пусть и неправдоподобное, но зримое свидетельство неизбежного краха, поражённый увиденным шейх впал в глубочайшую задумчивость, из которой его вывел скрипучий голос провидца:
Предначертанное в книге судеб да сбудется, и не в силах людей изменить предопределенное свыше предостерёг он напоследок.
Так и не произнеся ни слова, владыка Аламута развернулся и вышел прочь. Что ж, в который уже раз, получил он подтверждение достоверности предсказаний всевидящего слепца. Да, многое из того, о чём поведал Ахарджуб, не поддавалось разумному объяснению, но от того-то оно и становилось вернейшим доказательством правдивости сказанного. Откуда безграмотному, не ведающему Корана зороастрийцу знать летоисчисление от Хиджры? Он не мулла и не улем Кое-что слышать о монголах он, конечно, мог. Наверняка до Эсфагана уже докатились слухи о явившихся из диких степей кочевниках, которые захватили недавно не столь далёкий Хорасан, истребив едва ли не половину населения. Возможно, молва донесла до тамошних мест имя верховного вождя моголов Чингис-хана воистину, держа уши открытыми, услышать можно многое Но Хулагу? Как мог проведать о нём слепой старик, обречённый доживать свои дни в вечной темноте, сидя в четырёх стенах? Мыслимое ли дело, без помощи магической силы назвать имя безвестного покуда внука предводителя монгольского войска!
К тому же, своим пророчеством магуш только подтвердил худшие опасения шейха. Монголы! Эти дикие, воинственные кочевники! Исмаилиты, имевшие глаза и уши повсюду, где обитало хоть сколько-нибудь их тайных или явных сторонников, были осведомленны о монголах куда лучше остальных, но мало кто хоть что-то знал о Хулагу сыне Тули-хана, внуке Чингиса. Он, ведь, пока всего лишь, ребёнок Сам Ала ад-Дин Мухаммад наслышан был и о Чингис-хане, объединившем в единый кулак разрозненные племена воинственных степняков, и о его сыновьях, и о внуках, ибо, не первый уже год с тревогой поглядывал на восток. Давно уже предвидел он, зреющую подобно гнойнику и готовую вот-вот выплеснуться из безводных монгольских степей в сторону запада угрозу. Несомненно магуш рёк истину, скрытую от глаз всех прочих едва ли кому-то по силам измыслить сказку, столь схожую с правдой А ещё он говорил, что мне не суждено узреть страшный конец, вспомнил шейх. Значит, до указанного срока я не доживу Что поделаешь нити людских судеб в руках Всевышнего Да и не обо мне речь, а об участи государства Решительно отбросив последние сомнения в правдивости пророчества, он устремил взгляд в непроглядную ночь, опустившуюся на окрестные вершины, и воздел руки к небесам:
Всё, что свершается, вершится по воле Аллаха смиренно промолвил шейх, а потом, опустив голову, пробормотал. Но где сказано, что он воспрещает кому-либо влиять на течение событий земных?
Итак, известно, когда и как прекратит своё существование единственная угодная Аллаху держава. Это произойдёт не сегодня и не завтра, однако страшный конец предрешён. Неисчислимые орды кочевников волной накатятся с востока. Они пронесутся, словно смерч, сметая всё на своём пути, подчиняя народ за народом, либо уничтожая, тех, кто не пожелает покориться. Исмаилитам общей участи не избежать наступят и для них чёрные дни. Аламут одним из первых падёт под железным натиском язычников. Потом захвачены и разрушены будут остальные крепости Монголы подобны сорвавшейся с гор лавине Кому по силам остановить их? Есть ли путь к спасению? мысленно вопрошал шейх, однако горные вершины молчали, не давая ответа. Тогда он вновь обратил взор к усыпанному светящимися точками бездонному чёрному небу. Поначалу казалось, что оно лишь безучастно смотрит мириадами глаз на расстилающиеся внизу складки горных хребтов, но шейх умел ждать. И в какой-то миг а, может, ему это только почудилось одна из ярчайших звёзд небосклона вдруг замерцала, как бы посылая тайный знак. Лицо седьмого шейха аль-Джебала озарилось догадкой.
Видящий да увидит, мудрый да уразумеет прошептал он, и, обращаясь к далёкому светилу, громко промолвил. Я внял тебе, Калб-аль-Акраб!
Теперь он знал, что делать. Хулагу ещё нескоро станет ханом. Сейчас он, вероятно, только учится сидеть на коне говорят, кочевники приучают своих детей к верховой еде с малолетства. Времени впереди достаточно. Три десятилетия срок, пусть не слишком большой, но и не малый, а, стало быть, нужно попытаться изменить то, изменению подвержено. Чингис-хан, не знающий иной жизни, кроме скудного кочевого существования не чета нынешним изнеженным азиатским властителям, презревшим ратный труд ради покоя и неги. Он воин, завоеватель, обуреваемый жаждой власти и наживы. Но, если не дети, то внуки его вольно или невольно станут иными. Такое случалось уже не единожды. Рано познав вкус изобилия, они уподобятся тем, избалованным благополучием правителям, которых сокрушил в битвах их славный дед. Звон золотых монет со временем сделается милее их слуху, нежели звон сабель А, значит, мне понадобится золото, очень много золота Губы шейха скривились в горькой усмешке: слыханное ли дело, чтобы владыка Аламута, сам исправно взимавший со всех иных плату за страх, вознамерился откупиться от грядущей беды? Воистину, времена меняются