Здравствуй, мальчик. Правда.
Мальчик.
Офигеть. Просто «здравствуй, мальчик».
Я отхожу в сторону, впуская Нажинского. О чём с ним говорить понятия не имею. Всё, чего мне хочется это вцепиться ему ногтями в лицо.
Зачем вам столько вещей? спрашивает, указывая на два чемодана, сумку и рюкзак. Я же сказал, что обеспечу всем необходимым. Возьмите только документы.
А моих динозавров можно? спрашивает Рома, грустно глядя на собранный рюкзачок и игрушками.
Других куплю.
Но это мои любимые. Смотри: вот тирекс, вот карнотавр, вот кархародонтозавр.
Смотрю, ты знаешь достаточно сложные названия, кажется это не попытка взаимодействия, а что-то сродни удивления. Но Ромку ужасно воодушевляет.
Я много знаю! восклицает он. И про места их обитания, и ещё про разные виды. И про палеозой, пермский период, мезозой.
Ромка просто влюблён в динозавров. Иногда мне кажется, что дети трёх-шести лет знают о динозаврах больше, чем палеонтологи.
У меня энциклопедия есть мне Дед Мороз в прошлом году подарил. Я её тоже взял. Хочешь, покажу? Ромка бросается к своему рюкзачку.
Не нужно, обрывает его Нажинский, глядя на часы. Нам пора выезжать: уже девятнадцать пятьдесят шесть.
Мы возьмём свои вещи, они нам нужны Ярослав Юрьевич.
Назвать Нажинского по имени я не решилась.
Хорошо. Но поехали уже.
Он, к моему удивлению, берёт одну сумку и чемодан. А потом кладёт их обратно, забирает Ромкин рюкзак с динозаврами, забрасывает его на плечо, снова берёт сумку и чемодан.
Надо же, а я уж подумала, самой тащить придётся.
Надеюсь, детское кресло есть? спрашиваю уже у машины на улице, стараясь игнорировать любопытные взгляды соседей в окна.
Есть, я купил.
Хорошо, что ты всё можешь купить, да? бормочу себе под нос, пока Нажинский складывает наши вещи в багажник машины.
Надеюсь, он не услышал.
Я усаживаю светящегося восторгом Ромку в дорогую тачку его папаши, пристёгиваю, а потом залезаю и сама рядом. На переднее совсем не хочу.
Через несколько минут машина трогается, а я прикрываю глаза. Мы с Ромкой едем в неизвестность.
8
Мам, я писать хочу, шепчет Ромка мне, потирая сонные глазки.
Нам нужна остановка, говорю громче, чтобы Нажинский на переднем сидении услышал. Роме нужно в туалет.
Мы на скоростной трассе, отвечает, не отвлекаясь от дороги. И уже дважды останавливались.
И что теперь, ему описаться?
Ну памперс бы надела.
Ему четыре, какой памперс?
Уже четыре с половиной, мам, тихо поправляет меня Рома.
Да, зайчик, киваю ему и сжимаю руку. А потом снова обращаюсь к Нажинскому, рискнув назвать его просто по имени: Нам нужна остановка, Ярослав. Он ребёнок, и терпеть не может. Да и вредно терпеть.
В отражении зеркала вижу, как он поджимает губы, но всё же сбавляет скорость и съезжает на обочину в промежутке между ограждениями.
Я выбираюсь из салона и помогаю вылезти Роме. Нажинский тоже выходит, разминается, смотрит на часы на руке в нетерпеливом ожидании, пока мы там сделаем все дела.
Мам, дашь печенье? Ромка прячет зябнущие руки в рукава. Есть теперь хочется.
Не сорите в машине, говорит мужчина, а я подкатываю глаза, отвернувшись.
Помогаю Ромке забраться в салон, и пока он мостится в кресле, прикрываю двери оборачиваюсь к Нажинскому.
Зачем вам вообще ребёнок? говорю сердито. К чему всё это? Дети мусорят, шумят, у них есть масса своих потребностей. А вы занятой человек, которому всё это мешает, в тягость. Тогда ради чего? Мы ведь не трогали вас, я ничего не просила и не предъявляла. Та ночь вышла случайно, и я никаких претензий к вам не имела и не собиралась иметь.
Последние два дня, как Нажинский появился в нашем городе, я задавалась этим вопросом. Что ему надо от нас? Зачем ему Рома? Но, кажется, он и сейчас мне не собирается давать ответ.
Садись в машину, София, мы и так уже потеряли много времени, отрезает он после пары секунд молчаливого созерцания меня, и сам садится снова за руль.
Ну а мне ничего не остаётся, как тоже забраться в салон.
Я даю Ромке сушку и прошу есть аккуратно. Мощусь поудобнее рядом с детским креслом, наблюдая через лобовое, как впереди бежит лентой дорога среди заснеженных обочин. Редкие жёлтые фонари тускло подсвечивают мягко и бесшумно падающие лапастые хлопья снега.
Меня начинает клонить в сон. Эмоционально тяжёлые два дня и прошлая ночь почти без сна дают о себе знать. Ехать долго, в интернете пишут, что около пятнадцати часов, и мне, честно говоря, немного тревожно. Дорога длинная, однообразная, и уснуть за рулём может любой, даже такой робот, как Нажинский. И проехали мы только около четырёх.
Но всё же меня утаскивает в дремоту. Сном это назвать сложно, я вроде бы и слышу какие-то звуки, сознание фиксирует движения или вздохи Ромы во сне, но до конца я как бы не присутствую.
Просыпаюсь я от того, что Ромка начинает вертеться в кресле, а потом просыпается тоже.
Мы ещё не приехали, мам? спрашивает сонно.
Нет малыш, ещё в пути.
Я пить хочу.
Минуту.
Я достаю из рюкзака бутылку с водой и даю ему. И только тогда обращаю внимание, что за окном уже почти светло, хотя и очень пасмурно. И мы едем через город. Я узнаю Москву. Конечно, за те два года, что я здесь прожила, я не успела побывать во всех уголках города. Это, наверное, и за десять лет не успеть. Но я узнаю её дух. Её особую ауру, которая отличает столицу от других городов.
Долго ещё ехать? спрашиваю у Нажинского.
Меньше часа, отвечает он.
Через отражение в зеркале вижу, что он по прежнему собран и внимателен, но чуть покрасневшие глаза выдают усталость.
Я даю Ромке сушку, он грызёт её почти весь этот час молча, глазея в окно.
Уже в семь утра мы подъезжаем к большому жилкомплексу. Доехали раньше, чем я думала. Наверное, Нажинский гнал безбожно. Хорошо, что я уснула и мне не пришлось трястись от страха. Я боюсь скорости.
Мы подъезжаем к шлагбауму, и через несколько секунд он поднимается, пропуская машину внутрь двора.
Утро тёмное, пасмурное, снежное, но это не мешает впечатлиться от благоустройства и красоты вокруг. Стеклянные двери в подъездах, неоном подсвеченные крыши высоко под небом где-то. Сколько тут этаже? Двадцать? Тридцать?
Дом стоит буквой «Г», а во дворе разбиты аллеи с лавочками и беседками, детские и спортивные площадки.
Ого! Ромка теряет дар речи, прилипнув к окну машины и глядя на дом. Прямо в небо, мама!
Да, малыш, очень высоко.
Но совсем неудивительно, что Нажинский живёт в таком месте. «ГеоГорИнвест» одна из крупнейших игроков на рынке страны в сфере поиска месторождений полезных ископаемых. Очень прибыльный бизнес.
Когда я стажировалась в его холдинге, то мне говорили, что каких-то пятнадцать лет назад небольшая фирма из Донецка дышала на ладан. Нажинский-старший взял большой кредит и приобрёл некачественную технику. Пошли крупные убытки. Дело уже двигалось к банкротству, и отец Нажинского этого не пережил. Слёг с инфарктом и спустя месяц умер в больнице.
Никто не мог даже предположить, что его двадцатипятилетний сын станет председателем правления, проведёт очень разумный ребрендинг, выведет фирму в Россию и за пять лет поднимет до холдинга, успешно конкурирующего с крупнейшими игроками в сфере на рынке страны.
Нажинский съезжает в подземную парковку. Останавливается и выходит из машины. Я тоже вываливаюсь. Разминаю затёкшие шею и ноги, потом отстёгиваю и вытаскиваю Ромку, пока Нажинский достаёт из багажника наши чемоданы.
Странно всё это. Я не знаю, о чём с ним говорить, поэтому разговариваю только с ребёнком. А тот в свою очередь безотрывно следит за каждым движением отца.
Ты тут живёшь? спрашивает у него.
Да. Но это парковка, а живу я в квартире.
А машина тут живёт? Рома с восторгом осматривает БМВ и осторожно касается его пальцем.