Оказалось, что китайцы не грабили население, и, хоть и скромно, но заплатили за специи. Гвоздику, корицу и фрукты мы сразу погрузили на джонку. Мускатный орех на острове не произрастал. Увольнительный день закончился быстро и при двустороннем согласии. Аборигены и аборигенки оказались гостеприимны и добры, матросы любвеобильны и скромны. Под моим контролем, конечно.
Договорившись со старостой о том, что завтра их посетит ещё одна группа «туристов», мы, согласовав завтрашнее меню, отплыли на рейд.
И на следующий день всё прошло гладко. Даже с большим размахом. В этот посёлок пришли жители соседнего посёлка, и отдых у второй группы расслабляющихся матросов удался на славу. Китайцы не приближали аборигенов, жили особняком, и, естественно, не ловили для аборигенов диких куропаток и свиней, и не готовили из них и драгоценного риса такое вкусное лакомство.
Я рассказал Раулю технологию приготовления плова, но аборигены внесли в неё свои дополнения в виде каких-то овощей и фруктов.
Рауль сказал, что ему их плов понравился больше, чем та горсточка, что я принёс ему вчера.
Извините, капитан, но я не успел набрать больше. Там столько было народу, что даже не хватило нескольким нашим. Тем, кто задержался у женщин!
За пиршествами мы не забывали пополнять запасы воды, фруктов и засолить свинину. Живых животных в обратный поход решили с собой не брать. Слишком от них на борту грязно. А джонки сияли чистотой плотно пригнанного и отполированного дерева.
Три дня стоянки на острове пролетели, как в великолепном сне. На острове практически отсутствовали москиты и вредные насекомые, летали птицы с радужным оперением и чудесными голосами.
Островитяне, добрейшие люди, были и внешне по-настоящему красивы. У многих из них, при их очень смуглой коже, были глаза с синей, или зелёной радужкой. Женщины обладали точёными, почти идеальными фигурками и прекрасным весёлым характером.
Как я знал из своего времени, учёные так и не пришли к единому мнению, почему у жителей именно этого острова такие изумительные глаза. Тогда считали, что это наследие, полученное от европейцев, но сейчас я видел, что загадка спрятана намного глубже.
* * *
За эти три дня я присмотрелся к экипажу и с помощью Санчеса, того шестнадцатилетнего юноши, что вступил в спор с «греком», разобрался с неформальными группами в коллективе. Вернее, коллектива тут было два и в каждом минимум по три группировки.
Санчес с девяти лет жил на кораблях и был обычной «пороховой крысой», как называли мальчишек, приписанных к орудийной команде, и незаменимым трюмным. С его помощью экипаж шкерил25 от командиров спиртное. Мальчишка мог пролезть в таких узких местах, куда больше пролезть не мог никто. Санчес шкерил не только спиртное, но и иные запрещённые вещи, например, контрабанду.
Когда он вырос, то захотел стать настоящим штурманом, но так как с малолетства был приставлен к пушкарям, к профессиональным знаниям ими допущен не был, так и прозябая на побегушках. Канонирам был удобен такой его статус.
После пленения он стал гребцом на китайской джонке, и доживал свои последние дни, день за днём теряя здоровье. Его долгая жизнь под пайолами в трюмных миазмах не позволили правильно развиться его организму.
С просьбой перевести его в ученики матроса, термина юнга он не знал, он обратился ко мне в первый же день нашего знакомства.
Я, посмотрев тогда на его жилистую, но субтильную фигурку, не соответствовавшую его шестнадцати годам сказал:
Я обязательно дам тебе возможность научиться морскому делу, Санчо, но сейчас мне надо разобраться с твоими друзьями.
У меня нет друзей, понурился он.
Я имею ввиду тех людей, из которых нам сейчас нужно собрать команду. Нам совершенно не нужны такие баламуты, как те венецианцы. Слово капитана закон. Ты понимаешь?
Да, капитан!
Поможешь мне понять, кто может затеять смуту?
Что я должен делать?
Слушать, присматриваться. Расскажешь мне кто, что из себя представляет. Надо отсеять смутьянов и выбрать надёжных.
Тем же самым занимался Рауль и ещё один матрос с каракки с которым у меня завязались доверительные отношения. К концу третьих суток у меня было полное представление о профессиональных и моральных качествах всех вновь приобретённых членов моего экипажа, согласно которомы мы провели переформирование экипажей.
Не всем понравилось мое перераспределение, но люди были сытые и довольные, чтобы роптать вслух. В мои руки попала довольно внушительная казна посла, но ею, абсолютно уверенно, я мог распоряжаться лишь в рамках одной трети. Две трети мы были обязаны сдать наместнику короля. Но и этой суммы было достаточно, чтобы нанять на год ещё пять экипажей.
Однако никого из моряков нанимать за деньги я не собирался.
* * *
Слушайте меня! Крикнул я, собравшимся на палубе большой джонки людям. Завтра утром мы отчаливаем и идем на Малакку. Там я сдаю эти корабли, синцев и вас всех губернатору. Как я уже понял, не все из вас хотели бы такой участи. По разным причинам. Поэтому, кто желает, может остаться здесь. В этом райском уголке. Остальные, желающие вернуться на родину или наняться на корабли в Малакке плывут со мной, безропотно выполняя все мои приказания. Бесплатно. Только за еду и провоз.
В толпе раздался ропот.
Вы поймите, корабли, это моя добыча и если вы откажетесь, и я не смогу их доставить к губернатору, я их просто сожгу. Вас я освободил, а дальше, как хотите, так и живите, но нанимать мне вас не на что. Поэтому, либо принимайте моё условие, либо сходите на берег все.
Толпа загудела, но Рауль вдруг крикнул:
Мы с тобой, капитан.
Его поддержало сначала ещё человек двадцать, а потом и все остальные, с той или иной долей раздражения. Чтобы несколько разрядить обстановку я добавил.
Вы поймите, эти корабли мне самому нравятся, но лишь как произведения искусства. Они красивы, да, но как они покажут себя в управлении мы не знаем. К тому же я обязан сдать их губернатору. Да и не решил я, вернусь ли в Лиссабон, или останусь здесь, купив себе корабль, более понятной для меня конструкции. И тогда лучшим из вас я предложу на нём почётное место. Мне здесь начинает нравится. Тут прекрасные женщины! А что ещё для мужчины надо, чтобы встретить старость?!
Толпа понимающе взревела.
Утром пятого дня мы снялись с якорей.
На джонке вместе с послом, якобы для охраны, я поместил самых отъявленных негодяев или бездельников. На второй парусно-вёсельной джонке за вёсла сели свои, потому что китайцев я всех собрал на первой. Сам я шёл на бывшем посольском корабле.
Эта джонка мне нравился всё больше и больше. Восьмидесятиметровый корпус собранный встык из какого-то очень твёрдого и тяжёлого дерева не тёк и не являлся домом для древоточцев.
Как рассказали мне чинцы, здесь в бухте они лишь ободрали борта и днище от ракушек и пересмолили его. На борту было двадцать средних по размеру пушек и шесть малых, большие запасы пороха и ядер.
Каюта посла на большой джонке была огромной и шикарной. Управление джонкой оказалось лёгким. Не надо было ничего рифить, для чего лезть на реи. Почти плоские, как крылья бабочки паруса, хорошо держали ветер, создавая между собой подобия аэродинамических туннелей, ускоряющих прохождение ветра, а значит и увеличивая скорость корабля. При нормальном ветре мы шли не менее пятнадцати узлов, тогда, как каракка Людвига выдавала лишь десять-двенадцать.
Единственным неудобством было то, что парус нужно было поднимать около двух часов. Он был собран из бамбуковых циновок в форме четырёхугольников, поэтому был очень тяжёл. При спускании верхней реи, парус собирался снизу, как жалюзи. Но паруса не спускали, чтобы остановиться, а разворачивали плоскостью по ветру.