Скачать книгу
Если нет возможности читать онлайн, скачайте книгу Любовь. Что о ней говорят философы файлом для электронной книжки и читайте офлайн.
авт. сост. Наталья Плужникова
Фридрих Ницше, Эрих Фромм
© Н.Н. Плужникова, автор-составитель, 2024
© Издательство АСТ, 2024
* * *
Предисловие
На тему любви написаны тысячи книг и сказано столько слов, что невозможно объять, наверное, все их количество силой человеческого мышления. Нет единого определения любви, но многообразие интерпретаций понятия любви говорят нам о разноплановости и многоликости этого феномена. Самые яркие образы любви можно найти в мировой и отечественной литературе. Например, образы Ромео и Джульетты, или Тристана и Изольды, или Руслана и Людмилы. Однако осмыслить любовь как целостный духовный феномен, который представлен во всем многообразии, стало возможным в философской традиции. Именно философия позволяет нам взглянуть на любовь вдумчиво, представляя ее как бриллиант, сияющий множеством граней.
Любовь предстает в качестве фундаментальной универсалии культуры, которая позволяет увидеть глубину человеческой природы и человеческих чувств. Любовь есть всегда стремление того, кто охвачен чувством, возвести объект обожания в максимальную ценность и важнейшую жизненную детерминанту. Как в мировой, так и в отечественной философии объектом любви выступает не только отдельный человек, но и семья, Родина, природа, Бог, мир в целом.
Наиболее ярко целостный характер понимания любви проявился в русской философии. Русские мыслители связывали любовь не только с богатством души, но и с богатством национальных традиций. В творчестве Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, как и у других русских религиозных мыслителей, любовь выступает необходимым условием человеческой жизни. Отечественные философы подчеркивают деятельный характер любви, которая творит и преображает человека, проявляется в его поступках и отношении не только к другому человеку, но и к самому себе.
Что касается различных философских подходов в понимании феномена любви, то европейская культурная традиция в этом особо не отличалась от культурных традиций Древнего Китая и Индии. Любовь и на Востоке, и на Западе изначально понималась как космообразующий принцип мироздания. Об этом свидетельствует многообразие бинарных мифов о сотворении мира, о прародителях космоса и Вселенной, всего существующего порядка. В древнегреческой мифологии это Уран и Гея, в древнеиндийской Пуруша и Пракрити, в древнекитайской Инь и Ян. Сакральное единство двух начал в древних мифологических системах порождает из первородного хаоса космос, структурирует мир. Таким образом, гармония и любовь противоположностей составляют основу рождения мира как упорядоченного космоса, а любовь становится организующим принципом мироздания.
Если в мифологических системах любовь еще не становится предметом осмысления, то первые ее классификации и типы были предложены античной философией. Концепция Платона сыграла ключевую роль в определении понятия и создании первой классификации любви. Данная концепция стала источником для западноевропейской системы понимания любви в целом на основе античной традиции ее разделения на земную (плотскую) и духовную (небесную). Такая дихотомия получила развитие в различных вариациях и интерпретациях последующих поколений философов.
Думается, что в настоящее время, которое, как и начало ХХ века, характеризуется экзистенциальными и общечеловеческими кризисами, глобальными эпидемиями, человечество испытывает острый дефицит этого чувства. Философская мысль в этом плане может стать определенным утешением и средством обогащения, насыщения опустошенного внутреннего мира современного человека, так остро нуждающегося в любви. Любовь это неизменный духовный принцип, присущий природе человека, который направляет и упорядочивает ее, способствует социализации человека, освоению культурных норм и норм взаимодействия с другими людьми. Любовь позволяет человеку чувствовать не только другого, но и самого себя, чувствовать себя человеком. Вместе с тем любовь это ценностный принцип, определяющий существование не только внутреннего мира отдельного человека, но и семьи, и страны, и общества вообще. Поэтому любовь представляет собой сложный и многоаспектный феномен, специфика которого состоит в диалектическом единстве противоположных начал: индивидуального и социального, телесного и духовного, земного и космического. Этим обусловлено многообразие подходов к понятию любви в историко-философской и культурной традициях, многообразие ее типологий и классификаций, которые предложены читателю в настоящей работе.
1
Любовь в античном мире
Первые попытки рационального осмысления феномена любви в европейской культуре мы находим в античной философии, в Древней Греции и Древнем Риме. Безусловно, мифологические сюжеты о любви существовали и в Древнем Китае, Древней Индии, Месопотамии и Древнем Египте. Однако именно античная культура попыталась описать любовь не просто как часть жизни отдельного человека. Она представила любовь в качестве особенного феномена, который принадлежит не только индивидууму, но и структуре бытия в целом.
Философия, находившаяся в центре античной культуры, давала представление о любви как важной сфере жизни, в которой человек может достичь более высокого уровня понимания мира. Любовь рассматривается как духовная сила, которая способна изменить и преобразить человека, обозначить его как личность. Впервые на это обратил внимание известный греческий философ Сократ, который считал, что истинная любовь вдохновляет человека на поиск истины, способствует духовному росту и преодолению эгоистических устремлений.
В античности любовь рассматривалась также и как особая эстетическая категория. Античные философы Платон и Аристотель говорили о связи любви с прекрасным. Так, согласно Аристотелю, любовь может воспламенить и вдохновить художника на создание произведений, отражающих красоту мира. Ведь в любви заложен потенциал, особая энергия, позволяющая человеку раскрыть и высвободить свой природный талант, раскрыть себя в творчестве.
Одно из наиболее известных выражений любви в античной философии это понятие эроса (Эрота, как называли его древние греки). В античной культуре эрос рассматривался в целом как стремление к объединению с кем-то или чем-то извне для обретения полноты и гармонии. Эрос это не только эмоциональное состояние; это то, что способствует самопознанию и достижению высшей истины.
Рациональное понимание феномена любви и первая ее классификация на отдельные виды в античной философской традиции восходит к Платону. До Платона о любви писали и другие древнегреческие философы (Гиппократ, Демокрит, Сократ). Однако именно у него мы встречаем первое целостное понимание любви и ее типологию, связанную с философской теорией идей.
Согласно Платону, существует идеальный и совершенный мир мир идей (мир образов), который оформляет земной мир (мир несовершенный) по своему образу и подобию. Для объяснения различия между двумя мирами, идеальным и материальным, Платон использует так называемый «Символ пещеры», уподобляя земную жизнь человека пребыванию в пещере:
«Посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная глянь-ка невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.
Это я себе представляю.
Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.
Странный ты рисуешь образ и странных узников!
Подобных нам. Прежде всего, разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?
Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?
А предметы, которые проносят там, за стеной? Не то же ли самое происходит и с ними?
То есть?
Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?
Непременно так.
Далее. Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени?
Клянусь Зевсом, этого не думаю.
Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов.
Это совершенно неизбежно.
Понаблюдай же их освобождение от оков неразумия и исцеление от него, иначе говоря, как бы это все у них происходило, если бы с ними естественным путем случилось нечто подобное. Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх, в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Да еще если станут указывать на ту или иную мелькающую перед ним вещь и задавать вопрос, что это такое, и вдобавок заставят его отвечать! Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?
Конечно, он так подумает.
А если заставить его смотреть прямо на самый свет, разве не заболят у него глаза и не вернется он бегом к тому, что он в силах видеть, считая, что это действительно достовернее тех вещей, которые ему показывают?
Да, это так.
Если же кто станет насильно тащить его по крутизне вверх, в гору, и не отпустит, пока не извлечет его на солнечный свет, разве он не будет страдать и не возмутится таким насилием? А когда бы он вышел на свет, глаза его настолько были бы поражены сиянием, что он не мог бы разглядеть ни одного предмета из тех, о подлинности которых ему теперь говорят.
Да, так сразу он этого бы не смог.
Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет.
Несомненно.
И наконец, думаю я, этот человек был бы в состоянии смотреть уже на самое Солнце, находящееся в его собственной области, и усматривать его свойства, не ограничиваясь наблюдением его обманчивого отражения в воде или в других, ему чуждых средах.
Конечно, ему это станет доступно.
И тогда уж он сделает вывод, что от Солнца зависят и времена года, и течение лет, и что оно ведает всем в видимом пространстве и оно же каким-то образом есть причина всего того, что этот человек и другие узники видели раньше в пещере»[1].