С вариантом «развилки во времени» мы знакомимся в одноименном рассказе французского фантаста Ж. Клейна. Автор как бы переосмысливает обычную схему его герои из будущего пытаются воздействовать на настоящее, тем самым создавая возможность «разветвления мира». Этот фантастический прием освещает рассказ о судьбе талантливого человека в условиях буржуазного общества трагическим светом.
Самопроизвольное возникновение развилки во времени мы наблюдаем в рассказе известного английского фантаста Д. Уиндэма «Другое «я»". Оно связано здесь с выбором человеком своего жизненного пути. Фантастический прием позволяет автору провести героя по двум различным линиям жизни бескомпромиссной и соглашательской и сравнить их итоги.
Испанский писатель Гарсия Мартинес в «Двойниках» принимает существование двух параллельных миров уже как аксиому и, опираясь на нее, рассказывает незатейливую, смешную историю о маленьком человеке, его нескладной жизни в нашем мире и эфемерном успехе в мире параллельном.
Наконец, у американского фантаста Д. Биксби («Улица одностороннего движения») мы видим множество параллельных миров. Биксби рассказывает о человеке, потерявшем право распоряжаться собственной жизнью и пытающемся это право отвоевать.
Гипотезу временной петли отлично иллюстрирует рассказ «И снова в путь» одного из старейших американских фантастов Лестера дель Рея. Здесь повествование о человеке, вынужденном снова и снова повторять уже известный путь, ведется в лирических, слегка грустных тонах.
Молодые польские фантасты А. Марковский и А. Вечорек в рассказе «Consecutio temporum» показывают иной, трагический аспект той же ситуации и попытку человека вырваться из временной петли.
Рассказ американского фантаста послевоенного поколения А. Бестера это один из вариантов «опровержения» возможности временных путешествий. Дополнительный интерес его состоит в том, что, сохраняя всю увлекательность настоящего фантастического произведения, он в то же время пародирует штампы коммерческой фантастики, ее стандартные образы, традиционные сюжетные ходы и сомнительное «философское» глубокомыслие.
Другой американский фантаст того же поколения Д. Финней в рассказе «Боюсь» возвращается к волнующей его теме бегства людей от своего времени.
Бегство от своей эпохи, от действительности ведущий мотив произведений западных фантастов, посвященных путешествиям во времени. Бегут в прошлое герои Р. Бредбери, Р. Силверберга, А. Бестера и многих других. Чем объяснить этот навязчивый мотив? Чем объяснить, что западные фантасты все реже решаются отправлять своих героев в будущее, что они охотнее предпочитают говорить о приключениях в далеком прошлом, придумывать головоломные парадоксы и эффектные противоречия, чем ставить социальные проблемы настоящего?
Дело в том, что будущее страшит многих и многих вдумчивых фантастов капиталистических стран. Глядя в будущее, они видят в нем нарастание непримиримых противоречий буржуазного строя, все увеличивающееся отчуждение человека, его экономическое и духовное угнетение. Не зная выхода из тупика, западные фантасты выражают свое неприятие капиталистического будущего пассивным протестом, уходом в прошлое, в игру ума.
Но все чаще лучшие из них сознают, что только активным вторжением в действительность можно изменить грядущее. В их произведениях все чаще начинает звучать голос предостережения, призыв к людям осознать свою ответственность за судьбы своего времени.
Именно эта мысль пронизывает рассказ Д. Финнея. Она звучит и у Ч. Оливера и У. Тенна. Это мысль о современности, о праве людей свободно творить свободное грядущее. Как бы далеко ни уносились герои фантастических путешествий, читатель при этом неизменно думает о нашем времени, в нем пробуждается чувство протеста против уродств капиталистического строя, стремление к борьбе за светлое грядущее, достойное человечества.
Р. Нудельман
П. ШУЙЛЕР-МИЛЛЕР
ПЕСКИ ВЕКОВ
I
На уступ упала длинная тень. Я положил кривой нож, которым скоблил мягкий песчаник, и, сощурившись, посмотрел вверх, в сияние вечернего солнца. На краю ямы, свесив ноги, сидел человек. Он помахал рукой.
Привет!
Наклонившись вперед, он приготовился спрыгнуть, но мой крик остановил его:
Осторожней! Вы их раздробите!
Он разглядывал меня, соображая что к чему. На нем не было шляпы, и позолоченные солнцем белокурые кудрявые волосы светились как нимб.
Ведь это же окаменелости, разве не так? удивился он. Сколько я ни видел ископаемых остатков, все они были окаменелыми, а значит твердыми. Так как же я могу их раздробить? Что вы такое говорите?
То, что сказал. Это мягкий песчаник и кости в нем очень хрупкие. К тому же они очень старые. В наши дни динозавров уже не выкапывают киркой и лопатой.
Угу, он задумчиво потер нос. Сколько им лет, как вы полагаете?
Я устало поднялся на ноги и начал стряхивать с бриджей песок, понимая, что мне не отделаться от расспросов. Кем он был репортером или одним из двадцати с лишним фермеров, живших по соседству? От этого зависело, что ему ответить.
Спускайтесь сюда. Тут нам будет удобнее говорить, позвал я его. Здесь рядом, в сотне метров есть спуск.
Мне и тут удобно, он откинулся назад, опершись на локти. Что это за зверь? Как он выглядел?
Я почувствовал, что окончательно проиграл. Прислонившись к стене ямы, чтобы укрыться от солнца, я начал набивать трубку. Когда из вежливости я протянул ему пачку табаку, он покачал головой.
Спасибо, у меня есть сигареты, и он закурил. Вы ведь профессор Белден, не так ли? Е. Дж. Белден. Е. означает Ефрат или что-то в этом духе. Впрочем, это ни в малейшей степени не мешает вашим раскопкам. Он выпустил облачко дыма. А чем вы орудуете?
Я протянул ему нож.
Это специальный нож для того, чтобы зачищать вот такие кости. Образец, созданный у нас в музее. Когда мне было столько же лет, сколько вам сейчас, мы пользовались ножами, которыми мясники разделывают туши, костылями из шпал всем, что попадалось под руку.
Он кивнул.
Я знаю. Здесь копал еще мой отец. Одно из его увлечений. Когда он лишился ноги, то перешел на коллекционирование марок. Внезапно он переменил тему разговора. Это чудище, которое вы откапываете, как оно выглядело? При жизни, я имею в виду.
Я уже очистил почти половину скелета. Обводя его контуры ножом, я пояснил:
Вот это череп. Это шея, позвоночник и то, что осталось от хвоста. Здесь была его левая передняя лапа. Можно различить остатки гребневидного выроста на черепе и приплюснутую морду, похожую на утиный клюв. Это один из многих видов траходонтов утконосых динозавров, обитавших в воде. Они кормились у берегов водорослями и всякими побегами; некоторые из них увязали в трясине и тонули.
Понятно. Здоровая скотина: передние лапы слабые, а задние сильные и хвост, как у кенгуру. Когда он уставал, садился на хвост. На голове рыбий плавник, и голова с клювом, как у утки. Он был покрыт чешуей?
Сомневаюсь, ответил я. Вероятнее всего, у него были бородавки, как у жабы, или панцирь из костных щитков, как у аллигатора. Мы нашли к югу отсюда отпечатки кожи одного из его родственников, и они были именно такими.
Он снова кивнул эдакий всезнающий и всепонимающий кивок, который всегда выводит меня из себя. Нащупав что-то в кармане пиджака, он вытащил не то маленький кожаный бумажник, не то записную книжку и порылся в ней. Потом наклонился, и что-то белое, планируя, опустилось возле моих ног.
Похоже на этого? спросил он.
Я поднял белый лист. Это был увеличенный снимок, сделанный малоформатной камерой. На нем был виден берег реки или озера, заросший камышом, узкая песчаная отмель, а дальше резные листья, похожие на листья древовидных папоротников. В воде, с сочным стеблем лилии, торчащим из приплюснутой пасти, стояла точная копия того животного, чей окаменевший скелет лежал у моих ног. Это был траходонт. Сходство было поистине поразительным тяжелый зазубренный гребень, глянцевитая кожа с неровными пятнами темных бугорков, маленькие передние лапы с перепонками между пальцами.