Ларчик открывался просто: в этом институте преподавал сам отец. За два десятка лет он заработал себе имя и связи, которых вполне хватило бы для устройства беспроблемной карьеры единственного наследника. Свою кандидатскую Андрей Викторович защитил еще в середине шестидесятых и этим ограничился. Причину он в беседе с Олегом обрисовал уклончиво: были, мол, трения с начальством плюс интриги завистников.
У тебя все данные есть, чтобы меня превзойти, сказал он.
Насчет данных отец в принципе не преувеличивал. С малых лет Олег отличался прекрасной памятью. Научившись читать очень рано, он глотал и усваивал огромные объемы информации. В институтской библиотеке, куда его привел папа, Лапшин-младший прослыл вундеркиндом. Школьные предметы тоже давались ему легко, разве что с химией возникли сложности. Но поскольку речь о медали не шла, пересдавать ее на «пять» он не стал. На медаль, как заранее знали в обоих параллельных классах, тянули активиста и секретаря комитета комсомола Илюшу Судакова.
Илюша ныне, после окончания юрфака, был офицером налоговой полиции. Олег, сдав экзамены на «отлично», поступил на исторический. Визиты к репетиторам и собственные усилия оказались не напрасными.
Всё в твоих руках. Тут мы тебе не помощники, подвел первые итоги отец.
Следующей целью, согласно Большому плану, был красный диплом, дававший право сразу поступать в аспирантуру. Получилось, как выражался его детский футбольный тренер, на тоненького. Допустимо было иметь три четверки, и третью Олег схлопотал на предпоследней сессии. Его подвела история стран Азии и Африки, по которой он даже шпаргалки заготовил, но не рискнул ими воспользоваться.
Может, еще раз придете, с другой группой? спросила Алина Юрьевна Маслова, листая зачетку.
Гуманизмом она обычно не грешила, но почему-то пожалела его.
Нет, спасибо, вежливо ответил Олег.
Лапшин не был уверен, что сумеет повторно пропустить через себя подробности восстания сипаев и конституционную реформу султана Абдул-Хамида. После двух лет армии, между первым и вторым курсами, его память сделалась чуть хуже. В той войсковой части, где он отдавал долг Родине, самым увлекательным чтивом был устав гарнизонной и караульной службы.
Удача, впрочем, не отвернулась от него. Заветный диплом открыл дорогу к новому этапу Большого плана. Андрей Викторович похвалил сына сдержанно, зато мама светилась от счастья.
Ни о чем не думай, только занимайся! категорично заявила она. Мы тебя обеспечим.
Под ее словами была практическая основа. Времена настали смутные и трудные. Прилавки магазинов, тотально опустевшие к декабрю девяносто первого, в январе следующего года наполнились товарами, но цены кусались больно. Институт, где преподавал отец, очень пригодился всей семье. На его заочном отделении учились главным образом председатели колхозов и директора совхозов, по определению люди крайне занятые. За помощь при написании курсовых и дипломных работ, сдаче экзаменов и зачетов они охотно благодарили чем Бог послал, то есть продукцией своих хозяйств. Эта практика существовала и во времена социализма, и мама как-то проговорилась, что именно из-за конфликта на почве не афишируемых экономических отношений Андрею Викторовичу не дали хода в доктора наук.
Поэтому призрак голода ни разу не маячил перед Олегом. Условия для научных штудий действительно сложились прекрасные. Но вопреки всему Большой план вступил в зону турбулентности
Глава вторая,
в которой речь идет о нелегком ремесле писателя
На свежем воздухе Олегу стало получше. Боль в голове утихла, на смену ей пришла общая слабость. Лапшин был равнодушен к спиртному, но волей-неволей ему приходилось пить с коллегами. Шерхан злоупотреблял этим частенько на взгляд окружающих, даже слишком. Свою слабость он с обезоруживающей улыбкой объяснял так: «Ну никак не могу иначе. Вот булькну чуток, открою книжку и странствую по иным мирам». Арсений Витальевич крепко подсел на переводные произведения в жанре фэнтези, потоком хлынувшие на российский рынок. Олегу казалось, что лаборанту, который в свои сорок пять выглядел заметно старше, больше ничего и не надо от жизни.
«Интересно, чего еще Юлька хочет?» подумал он, на ватных ногах бредя по бульвару. Энтузиазм приятеля и его лихорадочная активность по составлению всё новых сборников периодически начинали раздражать его. Кошечкин, в сущности, эксплуатировал одну и ту же тему, связанную с опричниной Ивана Грозного. Хотя он проделывал это столь изящно, что до сих пор никому как следует не надоел. Из многочисленных статей должна была вскоре вырасти толстая книга.
Олег, здравствуйте!
Голос был знакомым, и Лапшин повернул голову.
Добрый день, Валентина Сергеевна.
На свидание спешите или просто оттуда удрали?
Оттуда, улыбнулся Олег.
Валентина Сергеевна была мамой Юлиана. Отец Юльки умер, когда будущему знатоку опричных дел исполнилось пять. Замуж она больше не вышла и воспитывала сына одна. Кошечкины жили в самом центре, неподалеку от университета, в так называемом обкомовском доме. В действительности дом был местом обитания разных людей: после его сдачи в конце сороковых состав жильцов разбавила вузовская элита, а в начале девяностых несколько квартир приобрели и отремонтировали по своему вкусу известные всему городу коммерсанты водочные «короли».
Плохо себя чувствуете? участливо спросила Валентина Сергеевна.
Почему?
Глаза у вас красные. Ночами не спите, защита покоя не дает?
Да, волнуюсь немножко.
При этих словах Олег чуть отвернулся в сторону, чтобы ненароком не дыхнуть на Юлькину маму.
Не волнуйтесь, и это пройдет.
Валентина Сергеевна, невысокая худенькая женщина в сером платье, с простой прической и умеренным макияжем, по внешнему виду сошла бы за еще одну лаборантку. Между тем, она была профессором на факультете романо-германской филологии. Юлькин отец считался восходящей звездой биофака, к своим тридцати годам став доктором наук и лауреатом какой-то важной премии (Олег позабыл, какой). «Такие у меня гены», приговаривал Юлиан, смешно теребя курносый нос. Генами он, впрочем, нисколько не кичился.
Сейчас, конечно, ничего не пишете?
Тезисы добиваю, сказал Олег.
Тезисы предстоящего выступления он выдавливал из себя по капле. Выходило, на его взгляд, криво и косо, а еще до ужаса банально. Когда при участии Трофимыча формулировали тему, казалось, что предусмотрено и вероятное продолжение. Взятый в рамках Большого плана курс производил надежное впечатление. Как гласил плакат, висевший у Лапшина в школе: «Дорога верная у нас: сначала в ПТУ, потом в рабочий класс!» Разумеется, в данном случае речи о пролетариате не было и быть не могло. Имелось в виду последующее написание докторской. Заведующий кафедрой с высоты своего опыта учел восприятие и проходимость еще не написанного труда в академических лабиринтах.
Я не про тезисы. Литературу забросили? уточнила Юлькина мама.
Забросил окончательно, честно признался Олег.
Может, напрасно?
Может.
«Растрепал всё-таки», подумал Лапшин. Мечта о писательстве была у него с детства. Первый рассказ, насквозь наивный и беспомощный, он сочинил в четыре с небольшим года, в гостях у дедушки с бабушкой. Дед так и объявил, передавая его родителям с рук на руки, вместе с тетрадкой: «Забирайте писателя». Это было нечто, навеянное военными кинофильмами и крайне скупыми дедовскими воспоминаниями. Раненый в зимнем бою под Курском и потерявший два пальца на правой руке, Николай Семенович долго лежал в госпитале и был комиссован подчистую. Тетрадь в линейку, в которой маленький Олег карандашом выводил печатные буквы, увы, не сохранилась.