В шесть утра подъём, ночью уже не жарко, температура опускается до десяти градусов и бежать по прохладке комфортно, но день обещает быть жарким. После водных процедур построение и завтрак. Бочковой чай, кружок сливочного масла, серый хлеб без ограничений и каша. Потом усиленная строевая до обеда, полчаса на приведение себя в порядок и с песней в столовую. По пути учимся отдавать честь встречным офицерам. На обед жидкий супчик, на второе куски свиного сала с жидкими прослойками мяса и перловая каша. После обеда изучение уставов и беседы с офицерами.
Дрючат нас не по-детски, сержант из старослужащих говорит, что это нам пригодится там, за ленточкой. У нас двухмесячная спецучебка. Первые два года Афгана, туда сразу отправляли необстрелянных молодых солдат. Теперь догадались дать минимальную подготовку и время на акклиматизацию.
Товарищ, старший сержант! Разрешите обратится, это один из наших обратил на себя внимание замкомвзвода.
Обращайтесь, рядовой.
А почему тогда мы только строевой занимаемся, а автомат разве-что издалека видали?
Не переживайте, вот пройдёте курс молодого бойца, тут без строевой никак. А потом вас начнут гонять, будет усиленная огневая и тактическая подготовка. Ещё настреляетесь.
Ну, пострелять перед присягой удалось только разок. И то, поговаривают из-за баптистов. Или евангелистов, поди их разбери. Дело в том, что эти ребята не отказываются служить, но их религия запрещает брать в руки оружие. Вот начальство и пытается таких выпасти заранее, и сослать куда Макар телят не гонял, в стройбат Забайкальского округа, говорят, что для этого нас и вывели утром на стрельбы.
Дистанция детская 25 метров. Пять мишеней и столько же новобранцев получают оружие и выходят на рубеж стрельбы.
Три офицера контролируют всю ситуацию. А под навесом сидят срочники и снаряжают патроны.
Это новый автомат АК-74 под патрон 5.45. Пришёл на смену АКМ, совсем новенький, воронение как с завода.
Я любовно провёл ладонью по прикладу, настоящее боевое оружие.
Ну это издевательство. Нам дали шмальнуть по несколько одиночных, команда разрядить оружие и уход с рубежа. Стрельба производилась из положения лёжа. Я даже не понял, понравилось мне или нет. Конечно, от спортивного оружия отличается. Но разве можно за минуту почувствовать оружие.
На ужин пюрешка и сухой минтай. Первые дни не мог заставить себя есть, потом втянулся. Выбора то нет. Отбой в 22.00, перед этим личное время. Я подшиваю свежий воротничок, нам выдали два комплекта формы. ХБ и парадку, вот последнюю и готовлю. Через день присяга, сержант зверь, докапывается до каждого пустяка.
Мы много слышали про дедовщину, но здесь её нет. Во-первых, мы все одного призыва. Во-вторых, сержанты отлично понимают, куда нас готовят и не дёргают попусту. Возможно, они тоже пойдут с нами.
А ночью я лежу на койке, закинув руки за голову.
Как-то резко меня выбросило из детства и юности во взрослую самостоятельную жизнь. Такое очевидное будущее, окончание столичного ВУЗа, наверняка неплохие перспективы в спорте, которые помогут мне получше устроиться в жизни. Любимая девушка, свадьба, и так далее. Не плохо, да?
А вместо этого старая одноэтажная казарма времён царя Гороха и душманы на горизонте. Поговаривают, что большая часть пойдёт в автобат. По крайней мере те, кто имеют технические наклонности. Я сам уже смирился с тем, что попаду в Афганистан. Даже немного тянет, а какой парень не хочет повозиться с настоящим боевым оружием. Ну и романтика, конечно, как представлю, как я в парадке с парочкой медалей на груди возвращаюсь домой. Вот Катька будет восхищаться. А сестрица перестанет вечно кривить моську. А Палева поймёт, как ошиблась.
Но вот иногда на меня накатывают более пессимистические мысли. Это первый год войны носил романтический флёр, интернациональная помощь братскому народу и всё такое. А потом, на второй год по городу поползли слухи о погибших парнях-земляках, о похоронах в закрытых гробах и стало ясно, что не всё там так, как нам рассказывают.
После присяги был праздничный ужин и нам дали свободный вечер. Парни слонялись по территории, настроение у всех приподнятое, скорее бы в войска. Отбой в субботу позже, в 23.00.
А ночью проснулся от ужаса в поту с гулко бьющимся сердцем.
«Что это было, Влад?»
«А это парень один из вариантов твоей судьбы, не берусь утверждать, что окончательный, но очень возможный, пятьдесят на пятьдесят».
Я встал и сунул дрожащие ноги в солдатские грубые тапки из дерматина. Умыл лицо и постоял на улице. С трудом успокоился и поплёлся в кровать, но до утра так и не уснул.
Я нахожусь в кабине грузовика на месте сопровождающего. Водила, молодой парень смолит сигарету и всматривается в дорогу. Я же зажал автомат между коленями и кемарю. Монотонный гул двигателя и задний борт фуры перед нами действует усыпляюще.
Неожиданный грохот и меня кидает на водителя. Идущий перед нами грузовик заваливается влево на откос и мне видна наша горящая БМПэшка, идущая во главе колонны. Что-то орёт водитель и пытается открыть дверь, я вываливаюсь на горячую землю и отползаю в сторону. Позади слышу гулкий звук, начал работать крупняк БТРа. Но опять грохот взрыва, и он замолкает. Обернувшись, вижу разгорающийся огонь и безвольное тело солдата, пытавшегося вылезти из десантного отсека. Несколько человек палят вверх, я тоже пытаюсь высмотреть врага. Делаю очередь в ту сторону, рядом цвиркнула пуля и я заторопился спрятаться под наш грузовик. Высовываясь, стрелял в мелькавшие на склоне фигуры, второй рожок заканчивается, нужны патроны.
Дальше вдруг вспыхнуло солнце. Потом мне приснились мои близкие. Наша квартира, зал, накрытый стол и немудрёная снедь на нём. Мама вся в чёрном с измождённым и похудевшим лицом. Её поддерживает Таня, то же в чёрном платке. Отец сидит на стуле, голова поникла и трясётся, будто плачет. Крупные сильные руки безвольно висят между ног. Отец поднимает голову и смотрит на телевизор, закрытый чёрной тканью. А на нём стоит моя фотография в форме, перевязанная чёрной ленточкой, и дрожит пламя свечи.
Сцена абсолютно реальна, такое ощущение, что я тоже там нахожусь.
Мама, папа, я здесь, я живой, почему они меня не слышат, почему заранее похоронили? И тут я начал удалятся от них, сопротивляюсь, тяну руки, пытаясь их удержать и не получается.
Так и проснулся. А потом, под утро вспоминал, как в прошлом году хоронили Игорька Васильченко. Он вместо спортроты пошёл в десант и сразу попал в Афган, сам вызвался. Это был 1981 год. Даже фотку мне прислал, стоит в красивой парадке с аксельбантами и голубом берете, гвардейский значок на груди. Улыбка на всю физию. А через восемь месяцев его привезли в гробу. Наши ребята были на похоронах, писали мне об этом. Вот также его мать валялась на земле и выла как животное. Сопровождающие говорили, что произошло несчастье, взорвалась граната на учениях, но отец Игоря им не верил.
«И что предлагает моя совесть и честь?»
«Смотри, парень, я бы хотел твоих внуков увидеть. То, что я знаю про эту войну два последующих года будут самыми сложными в плане безвозвратных потерь. И, в основном, они будут среди автобатов, которые перебрасывают грузы гарнизонам через горные перевалы. И конечно огребут роты сопровождения. Да, спецназ и разведка, там прежде всего потери. Но и вам достанется».
Столкнулись две глыбы в моём сознании. Мой дед воевал, его брат погиб в самом начале войны, батя добросовестно отслужил три года. Наши ребята, рвущиеся навалять америкосам и их приспешникам.
А с другой стороны, послезнание через семь лет бесславный уход наших частей из Афганистана, благодарный братский народ быстренько перережет горло своему правителю и продолжит привычную войнушку, все против всех. А за что положили жизни простые ребята, призванные на чужую войну? А ради кого могилки с рыдающими матерями?