Даже не знаю с чем сравнить это ощущение будто иголкой ведут по стеклу!
Я-то про себя точно знаю да, психика Нарушена. Мягко говоря. Но ни к какому психоаналитику я не пойду! И пусть я осознаю, что не совсем адекватен
Это мое прошлое, мои воспоминания! И где-то в глубине души я, наверное, даже горжусь и молча рисуюсь ими перед другими вот, завидуйте, пресно-приторные, ОБЫЧНЫЕ: у вас таких воспоминаний точно нет! И никогда не будет!
Я псих? Мазохист? Шизофреник? Маньяк?..
Очень даже возможно.
Да что там возможно точно!
Плюс полный набор всех мыслимых и немыслимых Комплексов от эксгибиционизма до Мании Величия! (Да, я Велик, как никто! Я техногенный Гений! (Черт, звучит тавтологично Зато по сути верно!) И то, что я сделаю часть жестокой Игры, призванная подтвердить обоснованность хотя бы этой части моих Комплексов!)
Но в том, что я Неадекватен нет моей вины: меня таким сделали. Сознательно уродуя юную и так легко изменяемую, вылепливаемую как из пластилина, детскую психику. А повернуть стрелки назад я, наверное, смог бы
Но не хочу! Да, я не желаю быть нормальным!
Правильно, уже десять раз можно было бы излечиться гипноз, сеансы у психоаналитиков, водка, наконец как сделали или делают все те, кто Словом, остальные братья и сёстры.
Что пытаются «вписаться» в Социум.
А вот я не пытаюсь.
Или мне доставляет извращенную радость сознание того, какой я умный. И изобретательный. И, скорее всего я такой именно благодаря «обработке»
Нет, я не буду лечиться, и посещать психоаналитиков и терапевтов.
Потому что уверен все мои «лечившиеся» сотоварищи продолжают видеть кошмары. И просыпаться в панике, в насквозь пропотевшем белье, со сведёнными судорогой мышцами и перекошенным беззвучным криком лицом. Потому что какой психоаналитик, пусть даже с помощью гипнотерапии, поможет полностью забыть такое?!
Темнота карцера, связанное в козла* онемевшее тело, и чёртова соль под голым боком, разбитые в кровь губы и насыпанный в глаза перец разве это можно забыть?!
* человеку связывают руки и ноги, соединяя их за спиной.
А пинки в живот и пах окованным носком сапога, когда с замиранием сердца гадаешь: куда придется следующий удар? А мешок на голове, и верёвка на шее, которая то стягивает, то вновь пропускает сквозь горящее горло крохотную порцию воздуха?.. А панические мысли вдруг всё, такое пока короткое земное существование, вот так и закончится: если внезапно в голове мучителей сверкнет, разгораясь прихотливым отсветом адского пламени, некое воспоминание, или нахлынет припадок беспричинной ярости на весь мир? И кровожадный Зверь их подлинной, глубинной, Сущности, выберется наружу?!
Или они попросту отвлекутся, забудут на секунду ослабить давление удавки, поглощенные беседой, забудут что у них в руках чья-то Жизнь, и не позволят глотку воздуха ворваться в горящие, трепещущие и раздираемые удушьем, легкие А бочка бочка обитая изнутри заточенными гвоздями! так, что не прислонишься, не распрямишься, и даже не сдвинешься в томительные часы, (кажется что дни ожидания!) пока они не откроют крышку
А не сдвинешься чтобы не пораниться, не истечь кровью, и, потеряв сознание от слабости, не рухнуть на только и ожидающие этого отточенные острия, которые уже не позволят вырваться из цепких лап ее Величества мучительной Смерти!
И всё это в кромешной тьме, и абсолютной тишине, когда знаешь: кричи не кричи, никто не услышит, а палачи придут, только когда решат прийти. Сами. А не выживешь так и ладно. Там же, за садом, где уже восемь безымянных могил да никаких не могил, а тщательно закопанных и замаскированных ям с телами! они ночью выроют новую И закопают в случае чего. Сообщив, конечно, в полицию, что ты пустился в бега!.. Только Вера, фанатичная и слепая Вера в то, что вытерплю, и отомщу, когда вырасту, и поддерживала тогда, в так называемом детстве»
Когда хэрр Магнус Ханссон входил в свой банк, дождь только начинался. Шофер, открывший ему дверцу и подержавший зонтик, пока он дошел до парадного, откозырял на его кивок, и величаво и плавно, словно Линкор, двинул монументальную машину в гараж. Задержавшийся на крыльце Ханссон убедился, что зрители некоторые прохожие даже замедлили шаг! «оценили» его приезд по достоинству.
Это всегда так приятно знать, видеть, что ты произвел впечатление!
Первые крупные, «породистые», капли серыми точками начали возникать на асфальте улицы словно кто-то бесшумно, но неумолимо, вгоняет в мостовую гвозди
Хитро усмехнувшись в аккуратно подстриженные усы, хэрр Ханссон погладил отполированное его цепкими пальцами корневище экзотической секвойи, которую ему преподнесли на пятидесятилетие друзья, и которое уже двадцать лет верно служило в качестве рукоятки любимого зонтика: открывать монументальное полотнище не пришлось. Так что не придётся и сушить. Обратно его точно так же быстро и удобно доставит личный «Мерседес-Майбах», а уж дома дворецкий пошлёт кого-нибудь подержать над ним один из домашних зонтиков, пока он пройдёт до парадного входа особняка. Председатель правления четвёртого по объёму оборота Банка страны имеет право на маленькие личные удобства.
Доброе утро, хэрр Ханссон! на приветствие услужливо открывшего двери и склонившегося в почтительном поклоне отутюженного и набриллиантиненного швейцара он привычно чуть заметно кивнул: «М-гм». Нужно соблюдать и видимость близости к своим людям Но и в то же время дать им понять: он «хозяин». Никакого панибратства!
Уверенной походкой он прошёл по коридору к своему кабинету позади главного зала. Десяток служащих за перегородками из дерева и стекла уже вовсю трудились, перед каждым окошечком нетерпеливо постукивали каблучками, или хмуро сжимали в руках свернутые газеты, в ожидании, пока клерк выполнит нужные операции, ранние клиенты. Похоже, мрачное небо и обещанная гроза на популярность услуг его Банка не повлияла. Количество людей, расположившихся на диванах и креслах, позволяло надеяться, что сегодня оборот будет даже больше обычного.
А угадали они, похоже, с этой процентной ставкой.
Отлично. Колёса должны крутиться!
В своём кабинете, отделанном до середины высоты стен панелями из резного дуба, доставленными прямо из Англии, из разобранного старинного особняка викторианской Эпохи, Хэрр Ханссон позволил себе убрать сосредоточенно-деловитое выражение с морщинистого холёного лица. В настоящее, хоть и тускловатое, Венецианское зеркало посмотрелся уже торжествующий мальчишка.
Сегодня! Сегодня он, наконец, пожнёт лавры! Пятьдесят лет он шёл к этому!.. Проклятый старик!..
Как это он тогда сказал Магнусу? Обидные слова до сих пор гигантскими, словно слово «Голливуд» на зеленых холмах Калифорнии, огненными буквами, выложены на бетонной стене его ничего не упускающей памяти:
Вот когда будешь Швейцарским банкиром, тогда и будешь поглядывать на мою дочь!
Да, он поглядывал Да что там пялился, как восторженно пялится, словно на недосягаемый идеал совершенства, юный художник на «Мадонну» Рафаэля! Как голодный на дымящуюся индюшку, только что из гриля! Как
Ну, словом, как может смотреть сопливый юнец на недоступную, и от этого еще более восхитительно вожделенную, воплощенную Красоту с большой буквы!..
А вот сама эта «дочь» тогда, если честно, на него, зелёного и восторженного (и, разумеется, всего лишь одного из десятков!) почитателя, даже не глянула: для неё он был просто очередным мальчиком из обслуги: из вечно меняющегося штата садовников и слуг их фамильного загородного имения.
В череде обидных унижений и многочисленных крушений надежд, эта фраза старого хрыча явилась последней каплей. Шестнадцатилетний Ханссон в ту же бессонную ночь, сжимая во тьме кулаки, и шмыгая покрасневшим натёртым носом, всё для себя решил. Воспаленные горящие глаза не удалось даже на минуту сомкнуть так распухли веки! А уж Душа