Все воскресенье граф пропадал то в кабинете, то в бильярдной и совсем не видел воспитанницу, а она, соскучившись в стенах особняка, вышла в сад.
Огромный и многоликий, как дом, сад лорда Рэдклиффа мог похвастаться чем угодно от чопорных английских пионов и хризантем до экзотических растений, имен которых Офелия даже не знала. Впервые гуляя здесь еще накануне, девушка предчувствовала, что всей душой полюбит дорожки, клумбы, живые изгороди и фруктовые деревья; она станет любоваться развалинами и, стащив из библиотеки книгу, а с кухни кусок бисквита, коротать часы в античной беседке. И могла ли она угадать, что за поворотом о чудо! ей откроется зеленый лабиринт, совсем как у кузины из Саффолка, только больше, а глубже в зарослях прудик. Здесь, на просторе, поселилось теперь ее сердце, здесь была жизнь и расцветут прекрасные розы Пока на кустах лишь тугие бутоны, но будут всполохи алые и пунцовые, но краше всех белоснежные, гладкие, как его умащенные лосьонами щеки
Любуетесь цветами, мисс Лейтон? услышала она за спиной голос Рэдклиффа, который подкрался к ней незаметно.
Офелия обернулась к нему и разглядела, какие у графа глаза: выразительные, рыжевато-карие, как сердолик. Раньше она не замечала, а теперь невольно залюбовалась ими.
Как странно: кругом тюльпаны, крокусы и азалии, а вы стоите у нераспустившихся роз. Впрочем, я сам больше всего люблю именно их и жду каждый раз мая.
Да Они восхитительны.
Офелия поспешно отвела взгляд.
Розы один из немногих моих капризов, признался лорд Рэдклифф. Особенно белые. В нашу промышленную эпоху бредить ими не модно знаете, всем подавай что-нибудь из ряда вон выходящее. Цветы красят в синий и носят в петлице. На худой конец, можно засушить с травами, как на Востоке. Но розы, я считаю, бессмертны глядишь и понимаешь, почему их всегда воспевали трубадуры.
Офелия слушала и, чтобы занять руки, гладила стебель самого большого цветка. Она сто раз оставалась наедине с кузеном Генри, тесно жалась к нему во время их шалостей, но с ним не ведала, что от мужчины может исходить такая потаенная сила. Виноват его одеколон или, быть может, само его тело впитало запах пряностей Индии? Ей бы найти благовидный предлог и, извинившись, поспешить в дом, но он словно держит ее взглядом у проклятых цветов.
Ай!
Она надавила на шип, и на пальце проступила красная капля. С досадой Офелия прижала ранку ко рту.
Я вас заболтал! А вы не будьте доверчивой и не забывайте, что даже у роз есть шипы, ехидно усмехнулся Дориан и, хотя Офелия инстинктивно почувствовала, что он хочет податься вперед и взять ее за руку, он заложил ладони за спину и зашагал к дому. Даже носового платка не подал, как поступил бы на его месте любой джентльмен.
Офелия ощутила на языке соленый вкус крови.
«Не будьте доверчивы, не будьте доверчивы!» вспомнилось ей.
Глава 4
Есть ива над потоком, что склоняет
Седые листья к зеркалу волны[12]
У. Шекспир «Гамлет»Кругом вода ледяной плен, из которого больше не выбраться. И как не пытайся ослабить путы, смерть уже смыкает скользкие, как у водяного, пальцы на горле. Еще немного, и
На часах высветилось 07:00, и будильник визгливо закричал на всю комнату. Подскочив на кровати, Эмма Ричардс схватила ртом воздух, будто только что вынырнула из глубины моря. Сердце бешено колотилось, лоб покрылся испариной.
Да отключи уже этот чертов будильник! проворчал Себастьян, поднимаясь на локте, и, несколько раз моргнув, посмотрел на жену. Сон как рукой сняло. Эм, ты чего? Эй
Отдышавшись, молодая женщина наконец нажала кнопку, и трезвон прекратился.
Ничего, родной, она слабо улыбнулась супругу. Просто приснился кошмар.
* * *
В начале апреля погода чудо как хороша! Весь день Офелия была вольна делать, что хочет: по утрам она отправлялась на долгие променады по окрестностям, оставляя позади нерасторопную компаньонку, ходила в церковь и трудилась в саду, где Рэдклифф выделил для нее полоску земли; после обеда рукодельничала или сочиняла письма домой. В те вечера, когда опекун наведывался в имение, он, как повелось, приглашал девушку в Сиреневую гостиную. Там, устроившись у очага, они проводили час за беседой, пока тетушка Карлтон клевала носом над извечным вязанием. На столике между ними стояли две чашки с причудливым восточным узором, и от чая в них (который Рэдклифф, разумеется, поставлял сам) исходил пленительный аромат.
С первой встречи многое между графом и его подопечной переменилось, и, хотя неловкость не исчезла бесследно, беседы их перестали походить на пристрастный допрос. Особенно девушке нравились рассказы Рэдклиффа о путешествиях или искусстве, теперь она находила его не по возрасту знающим и не считала юнцом, который играет отцовскую роль. Временами он казался ей куда старше, чем был, будто его годы и наружность служили маской для Сфинкса, застывшего в песках времени. Однажды Офелия поймала себя на мысли, что не представляет, каким он был в детстве и каким может быть в старости.
Дориан же стал с ней безупречно любезен и больше не пытался смутить. Она почти простила ему прощание с Пиббоди и, поддаваясь его ученым речам, не замечала вызова в привычной полуулыбке и твердости в пальцах, обнимающих чашку. Не она это он ее изучал.
Однажды разговорились о пении.
Мы с мамой часто играли и пели, и для вашего батюшки я выступала, когда он приезжал, поделилась Офелия. Он меня даже хвалил и говорил, что хорошо бы нанять мне наставницу.
Вкус батюшки неоспорим, но я хочу лично удостовериться, что вы достойны подарка, сказал Дориан, и направился к комоду за нотами. Я буду рад вас послушать. Помните, как меня впечатлила ваша игра?
Девушка предпочла бы об этом забыть, но послушно подошла к инструменту. Репертуар, как и ожидалось, отличался вкусом и разнообразием; одни партитуры были новыми, другие служили не одному поколению Рэдклиффов. Когда Дориан выбрал популярный романс, Офелия облегченно вздохнула: она знала его назубок, и уж если строгая тетушка Трентон удостоила его аплодисментами, можно надеяться, что она не ударит в грязь лицом перед графом.
Рэдклифф сел аккомпанировать, и девушка, повернувшись к нему боком, чтобы не отвлекаться, старательно начала. Она завела песню робко, но вскоре увлеклась, расхрабрилась. Исчезла и гостиная, и опекун девушка перенеслась домой, где они с матерью проводили часы за любимым занятием. Голос ложился на музыку плавно, Офелия растворялась в нем. Только на финальном аккорде, забывшись, посмотрела на Рэдклиффа, встретила его взгляд и чуть не сфальшивила.
Вы меня поразили, мисс Лейтон, произнес Дориан, сняв пальцы с клавиш и выждав, затем опять замолчал. Стало так тихо, что послышалось дыхание задремавшей миссис Карлтон. На Офелию нашло беспокойство, будто что-то должно было случиться.
Не сводя с нее глаз, Дориан снова заговорил:
Ваш голос шестое чувство. Он сладок, но далек от невинности: его чары опасны. Вы поете романс, а сами влечете, как сирена, как Лорелея. Вот оно! Лорелея волшебный дух Рейна. В Германии есть скала с именем этой колдуньи: ее песня, исполненная печали, сулит морякам погибель. Раз услышав ее, они теряют курс и их корабли разбиваются. Она топит их, пусть ненароком Вам знакомо стихотворение Гейне[13]?
Офелия могла только покачать головой.
Дориан заиграл протяжную мелодию и начал читать по-немецки вполголоса. Она не ошиблась, что он прекрасно читает стихи. Она смотрела и слушала, как зачарованная, его напористые «к», эти «з», тягучие «о» и глубокие «а» для нее все было чуждо. Зачем не учила она немецкий? Офелия не вдыхала в сумерках прохладного рейнского воздуха, не видела горных вершин, но ее вела музыка, и когда добавлялись переливы в верхнем регистре, мелодия была точно море, что накатывает на германские берега. Когда же внезапно музыка замирала, Офелии чудилось, что она видит саму колдунью.