Глаза у женщины были ярко синими под чёрными вразлёт бровями, словно выписанными в каллиграфической прописи: тонкими у висков, с нажимом спускавшимися к переносице. Лицо чистое, белое, лишь от уголков глаз, словно лучики, расходились едва заметные весёлые морщинки.
На ней был тёмно-синий рабочий халат, плотно облегавший стройную фигуру, а на ногах чёрные туфельки, будто она пришла не на работу, а на танцы.
Здорово вам, начальнищки! сказала женщина и села на стул против окна, щурясь на солнце. Унущик, продолжала она, обращаясь к Лукашову, у меня корова отелилась, возьми ключики, а я дома останусь, пока у неё послед не отойдёт. Подою и сразу прибегу.
Это к нему, ответил угрюмый «унущик», кивнув в мою сторону.
Тебя сняли что ли?
Выгнали!
А вы, значит, новый заведующий? предположила незнакомка.
Да, Владимир Александрович Мельников, отрекомендовался я.
А я Зина Зинаида, заведующая складом.
А по отчеству?
Да просто Зина.
Как же? Вы старше меня
А сколько вам?
Двадцать три.
А мне тридцать восемь.
Ну вот. Неудобно мне называть вас только по имени.
А что такого? Всего пятнадцать лет разница. У Есенина жена была на двадцать лет старше него
Так то у Есенина, а у меня жена мне ровесница.
Зинаида Алексеевна она! Зинаида Алексеевна Ковылина, сказал Майер, а ты, Зинка, смотри, не испорть нам парня.
Отдайте ключи Александру Леонтьевичу, он сегодня ещё работает, сказал я. Вообще-то не положено, но раз вы ему доверяете
У нас много щаго не положено, а мы делаем, сказала Зинаида Алексеевна, поднялась, отдала Лукашову ключи и, улыбнувшись, посмотрела мне прямо в глаза. Спасибо табе, начальнищек.
Перекличка кончилась, и мы с Лукашовым пошли сдавать-принимать мастерскую. Он показывал мне станки и прочие числившиеся в мастерской объекты, я проверял наличие по описи, и как они работают. Члены комиссии главный инженер, инженер по эксплуатации и бухгалтер мастерской Мария Александровна через пятнадцать минут заявили о полном доверии нам, инженеры разъехались по своим делам, а бухгалтерша вернулась в нормировку, обсуждать с Антониной Ефимовной и техничкой Раисой Тихоновной сельские новости.
Александр Леонтьевич, а почему Зинаида Алексеевна называет тебя внучиком? спросил я, когда нас оставили одних.
Игра у неё такая. Девять лет назад нас сюда приехало из института три человека: я, Андрюха Горбунов и Ванька Яковлев. Зине было двадцать девять. Она ещё была замужем. Красивая до обалдения.
Она и сейчас красивая
А тогда ещё красивей. Старше нас на семь лет. Мы в шутку стали звать её бабушкой, она нас «унущики». Два унущика отработали три года и дали дёру, а я застрял.
Из-за неё?
Сейчас уже не важно
Так ты говоришь «была замужем», а сейчас, выходит, нет?
А ну её! Не поймёшь кто она: мужняя, безмужняя или ещё как. Ты в инструменталке вчера был? резко оборвал он, как мне показалось, неудобный для него разговор.
Нет, как-то мимо прошли с Константином Фёдоровичем.
Давай зайдём.
В большой комнате с зарешеченными окнами сидела за столом женщина большеглазая, с волосами, уже тронутыми сединой, с мягкими, оплывшими щеками, тонкими поджатыми губами и скорбно опущенными уголками рта. Ей было около пятидесяти лет. Перед ней стояла электрическая швейная машина, на которой она сшивала большие куски брезента.
Это Регина Кондратьевна Шнайдер, представил её Лукашов, наша инструментальщица. По совместительству верхонки шьёт, зимой чехлы на капоты, сейчас вот палатки на кузова. Скоро уборка. Сам знаешь, требования жёсткие: зерно возить только под палаткой, чтоб ни зёрнышка из кузова не выскочило. На дорогах будут пионерские посты, ребята там принципиальные: взяток не берут, без палатки мимо себя не пропустят.
Понятно, сказал я. Адам Адамович Шнайдер вам кто? обратился я к инструментальщице.
Муж. Он вчера с вами на сеновале работал.
Да уж! Я на скирде барахтался, высунув язык, а ему хоть бы хны: и за себя, и за меня сено укладывал.
Он с детства привык крестьянничать. А вы где живёте?
В общежитии.
Комендантша моя сестра.
А я только хотел спросить: она и вы Кондратьевны. Не частое отчество.
Вы женаты? спросила инструментальщица.
Женат, но жена приедет только через год. Она скоро должна родить, и мы так решили.
Плохо одному. Придёшь не варено, не прибрано.
А вы не скажете, у кого можно молока купить.
Да хоть у меня. Я живу на улице рядом с общежитием. Найдёте меня от магазина третий дом. У меня молоко чистое, и цена как совхоз принимает по двадцать копеек.
Спасибо. Во сколько прийти?
Стадо приходит в девять. К десяти я подою.
Мы вышли из инструменталки.
Добрая женщина, сказал я.
Добрая, согласился Лукашов. Только с Зинкой как кошка с собакой.
Что делят?
Давняя история Как-нибудь расскажу. А вообще бабьи дрязги сам чёрт не разберёт. Я стараюсь не вмешиваться. И тебе не советую.
А про какой трактор Удалов говорил?
Номер тридцать-четырнадцать. К-700А. Пойдём, покажу. В новой мастерской стоит.
Пока мы шли, Лукашов рассказал мне историю этого железного страдальца с тракторной фамилией тридцать-четырнадцать:
У Удалова была секретарша Женька Ветрова, в общем его любовница. В прошлом году перетащила из Барбашей брата Пашку. Барбаши гиблое место: болота, камыши, грязь девяносто километров отсюда. Пашка ну, одним словом, дурак. А она директору лапшу на уши: «Классный тракторист и человек хороший». Выпросила ему новый трактор этот самый тридцать-четырнадцать. В прошлом году в самую распутицу Пашка попёр на нём в Барбаши за своими пожитками и пропал. Через неделю является: «Я, говорит, застрял, пошлите кого-нибудь вытащить меня». Короче, в болоте утопил трактор. Директор матюгов ему отвесил, послал второй К-700. Приехали. А что ты хочешь, трактор больше недели без присмотра, всё снято: аккумулятор, стартер, фары, фонари, проводка выдрана, топливного насоса нет: короче, мёртвый трактор. Дёрнули, не идёт! Вернулись. Через неделю послали два трактора. А там уж и капот сняли, и крылья, и радиатор. Притащили не трактор, а остов. Поставили на машинном дворе. Запчастей нет, восстанавливать нечем и некому. Стоит, сирота. А осенью один чудак на букву «м» наехал на дисковую борону, порезал передние колёса. Директор дал команду: «Снимайте с ветровского!» он у нас с тех пор так и называется ветровский трактор. Сняли зябь-то надо пахать. Стоял он под снегом и дождём до нынешнего марта, как мамонт, упавший на передние ноги. Забоялся директор вдруг технадзор нагрянет. Что ты новый трактор! Не работал ещё! Затащили в новую мастерскую, упросили одного старого механизатора, пенсионера, Августа Яновича Берлиса заняться им. Четыре месяца мучился. Теперь немного осталось проводку установить.
Ветрова наказали?
Выгнали, а Женька сама ушла обиделась, в Райцентре сейчас работает, в ДСУ5.
Лукашов привёл меня в дальний угол новой мастерской, где во весь богатырский рост стоял возрождённый светло-жёлтый «Кировец».
Красавец! невольно сказал я.
Ну что, Леонтьевич? Я своё дело сделал. Когда мастер приедет? спросил грузный мужчина с одутловатым пористым лицом.
Это, Август Янович, не моя забота, вот новый заведующий, пусть он думает.
А в чём проблема? спросил я.
У нас слесарь по электрооборудованию не шарит по К-700 и КАМАЗам, приходиться приглашать парня из райцентра Сашку Костина. Он умница, но сейчас занят, нарасхват мужик. Ничего страшного год стоял трактор, нехай ещё три дня постоит.
А мне что делать? Сторожить его?
Август Янович, ты же знаешь, останется бесхозным, через неделю твои труды насмарку. Три дня ещё потерпи. Напишем тебе какие-нибудь хозработы. Вернее, он напишет. кивнул он на меня. Мне-то уже всё до фонаря!
Я правильно понял: у вас такой нехороший народ, что на три дня трактор нельзя оставить без глазу? спросил я, когда мы вышли из мастерской.