Еще раз оглянувшись, я смахнула перчатками снег с парапета и, игнорируя кричащее в ужасе сердце, перелезла через ограду. Сапоги неприятно соскальзывали с моста, но я никак не могла отпустить перила и прыгнуть. Борись, Аллочка! Борись! Страха нет. Есть только ты решительная, сильная, открытая сумасшествию.
Твою мать! мужской рык раздался над самым моим ухом как раз тогда, когда я поверила в себя и оторвалась от металлической ограды моста.
Опора ушла из-под ног, и я уже готовилась нырнуть в снежную кашу, но резкий рывок дернул меня назад. Грудь больно уперлась в крепкую хватку мужских рук. Не успела я ни удивиться, ни возмутиться, как меня одним махом вернули на мост и затрясли как тряпичную куклу так, что я зажмурилась, чтобы не потерять сознание от головокружения.
Ты больная?! заревел знакомый голос.
Несмело открыв глаза, я увидела взбешенного Гордеева. Он все еще крепко сжимал мои плечи, пронизывая меня насквозь холодным серым взглядом. Черные волосы слегка колыхались на ветру, а брови максимально сдвинулись к остро очерченному носу, что говорило об одном обладатель этого красивого лица в ярости и, возможно, сам сейчас перекинет меня через ограду вниз.
Что ты, мать твою, делаешь?! переспросил Гордеев, тряхнув меня еще пару раз, словно надеясь выбить из меня дурь.
Совершаю безумство! жалобно вскрикнула я, вырываясь из хватки нежданного спасителя.
Тот схватился за голову в своей привычной манере и отошел в сторону, широкими шагами меряя мост. Распахнутое шерстяное пальто то и дело вздымалось на ветру, и Гордеев, психуя, одергивал его обратно.
Облизнув тонкие губы, он резко выдохнул и снова подошел ко мне, трясущейся то ли от порыва ветра, то ли от несброшенной порции адреналина.
Безумство?! буквально прошипел он, с трудом удерживая в себе поток ярости, Твою мать! Тебе что, пятнадцать?!
Почти тридцать, пискнула я, кутаясь в ворот дубленки.
Тридцать! Безумство, если у тебя нет тонометра в этом возрасте, а не сигать с моста! Гордеев снова перешел на крик, и я в ответ лишь пробурчала еле слышно:
У меня есть тонометр.
И вообще все эти шуточки о надвигающемся тридцатилетии здорово портили мне настроение.
Мужчина шумно выдохнул, издав то ли рык, то ли неразборчивое гневное бурчание. Еще раз глянув на меня, он ненадолго задержался взглядом на моих ногах в колготках.
Твою мать, Аллочка, многозначительно протянул он и, схватив меня за руку, потащил в сторону так, что я едва успела схватить свой телефон, установленный на парапете.
Куда вы меня ведете? нерешительно протянула я, послушно шагая за нелюбимым коллегой.
В машину. Ты дрожишь. коротко ответил он, даже не оборачиваясь на меня.
Пропустив проезжающий мимо автомобиль, мы перемахнули через дорогу на красный свет светофора, и не успела я возмутиться тому, что из-за Гордеева мне приходится нарушать правила дорожного движения (а я не люблю нарушать правила!), как тот раскрыл передо мной дверь машины, припаркованной у книжного.
Когда виновник моего неудавшегося прыжка сел за руль, я смерила его взглядом, полным презрения.
Не надо было, буркнула я, даже не уточняя, что именно ему не надо было делать.
Гордеев потер переносицу и покачал головой.
Надо было позволить тебе броситься с моста? хмыкнул он.
Я не собиралась бросаться, оправдалась я, потирая замерзшие руки, Там внизу был снег.
Зачем так сложно? Пойдем! Я просто кину тебя в сугроб! Гордеев снова вспыхнул и отвернулся от меня, будто смотреть на такую глупую овцу было невыносимо.
Я промолчала и, надув губы, тоже отвернулась к окну, за которым виднелся мост.
Последние три дня была плюсовая температура. Под мостом полынья. Ты ушла бы под воду вместе со снегом, процедил Гордеев, изо всех сил стараясь звучать спокойно.
Я молчала, вглядываясь в очертания моста. Что, если он прав? Я действительно чуть не совершила безумство, от которого могла бы встретить Новый год в больнице. И это в лучшем случае.
Один человек сказал, что я скучная, тихо призналась я.
Степанов? сухо осведомился Никита Дмитриевич, и я кивнула, повернувшись к нему. Тебе так важна его оценка?
Наши глаза встретились, и даже в темноте я заметила, как во взгляде Гордеева мелькнул интерес.
Он тебе нравится, удивленно произнес мужчина, а я лишь отвела взгляд, АллочкаТвою мать. С моста из-за этого не бросаются.
Я не бросалась, напомнила я, Я только хотела снять на камеру, как я совершаю безумство.
Не безумство, а глупость, фыркнул Гордеев, а я в ответ тяжело вздохнула.
В машине повисла гнетущая тишина. Гордеев смотрел в одну точку перед собой. Я же пробежалась взглядом по украшенной витрине книжного магазина, стараясь избегать смотреть на суровый профиль коллеги. Я отвела глаза и наткнулась на запечатанную в пленку книгу, неряшливо брошенную на приборную панель.
Неужели Гордеев после работы заехал в книжный и уже на выходе заметил непутевую Аллочку, висящую на перилах моста? Наверное, он выругался излюбленным «твою мать!» и, закинув книгу в машину, побежал спасать меня?
Улыбнувшись этой мысли, я осторожно подвинула книгу к себе, всматриваясь в обложку в духе научной фантастики. Я удивленно глянула на Гордеева. Вот уж не ожидала, что он читает нечто подобное. Мне казалось, что он предпочитает заумные книги о продуктивности, чтобы знать, как доставать коллег с большей эффективностью.
Что? спросил он в ответ на мой взгляд, Я всегда покупаю книгу на выходные.
Так вот чем занимается по выходным человек, который держит в ежовых рукавицах весь офис. А я-то думала, он кормит ручных крокодилов, живущих в его ванной.
Ничего, я отодвинула книгу и потянулась к ручке двери, но Гордеев заблокировал выход.
Я отвезу тебя, вызвался он, Где ты живешь?
Это необязательно, я затрясла головой, боясь представить, что мне придется добрых полчаса провести в замкнутом пространстве с Гордеевым.
Просто скажи адрес, мужчина неприязненно сморщился, и я, сдавшись, просто назвала улицу и дом.
Машина тронулась с места и выехала на Невский проспект. Я тут же отвернулась к окну, всматриваясь в красоту предновогоднего города. Все-таки хорошо, что я сейчас в теплой машине Гордеева, а не в скорой помощи с мокрыми фельдшерами, которым пришлось вытаскивать меня из промозглого канала.
Спасибо, тихо произнесла я, не оборачиваясь, но все-таки глядя на лицо Гордеева в отражении моего окна. На его тонких губах мелькнула едва заметная улыбка.
Я могу тебе помочь, вдруг произнес он, Со Степановым.
Как это? удивилась я, поворачивая голову к коллеге.
Мужчину можно заинтересовать более простыми способами, Аллочка, со знанием дела произнес он, на светофоре кинув на меня хитрый взгляд. Красный свет светофора отразился в его серых глазах, и я поежилась от того, как угрожающе в тот момент выглядел Гордеев.
Мне придется за это продать душу? на выдохе произнесла я, с недоверием посматривая на мужчину.
Нет, конечно, фыркнул он, Но ты тоже можешь мне помочь.
Чем? я нахмурилась, ожидая, какую цену он назовет, Стучать на коллег я не буду!
В начале месяца Забелин объявил об открытии филиала весной, ответил Гордеев, Руководитель будет выбираться между мной и первым замом Самойловым. Помоги мне получить должность, а я сделаю так, что Степанов приползет к тебе на коленях.
Я рассмеялась вслух и, закатив глаза, отвернулась. Ну конечно! Что еще могла сделать Аллочка! Я ведь племянница генерального директора, и мы даже носим одну фамилию. Если Гордеев думает, что я приду к Геннадию Петровичу и скажу: «дядя Гена, повысь Никиту», то он сильно ошибается в силе моего слова.
Дядя из тех, кто не берет в расчет связи. Он взял меня к себе, когда я ушла с последней работы, и сразу предупредил, что я буду продвигаться по карьерной лестнице своими силами без надежд на семейные узы. Кто же знал, что мне так понравится быть простым офис-менеджером, что я не подумаю, куда-то двигаться.