Выпили еще.
Слушай, Мил, я вот что подумала: а может, они и правда втроем в баню отправились, да еще подружку прихватили для моего Витьки? засомневалась уже и Дашка. Что делать-то, Мил?
Не знаю, подруга. Потому к тебе и приехала.
Так, ладно, встряхнулась Даша, хватит кисляка мочить. Для начала позвоню-ка я Витьке.
Телефон никто не брал.
Странно, задумалась Дашка. Молчит. А ну-ка ты позвони Димке.
Димкин телефон тоже безмолвствовал.
Выпили, горестно помолчали.
Значит так, подруга, решительно заявила Дашка. Объявляется боевая тревога! Чтобы отбить интерес к противнику, надо что делать?
Что? спросила Мила.
Привлечь интерес к себе. Во-первых: никакого уныния и растерянности, во-вторых: ежедневная боевая раскраска, в-третьих: полностью меняем имидж. По себе знаю, действует безотказно
Да я ей все глазенки наглые выцарапаю! не слушая подругу, гневно выпалила Мила.
Ни в коем случае! возразила Даша.
Это еще почему?! возмутилась Мила. Она будет вешаться на моего мужика, а я буду бездействовать?
Этим ты только подорвешь свой авторитет у Димки.
Зато деморализую противника. Решительно заявила Мила.
Тут разом зазвонили оба телефона. Звонили мужья. Оказывается, они были в парной, а туда, как известно, с телефонами не ходят. Но узнать, с кем мужики были в парной, так и не удалось.
Мам, ваше время истекло. Можно пойти погулять? не вовремя явился Лешка.
Еще полчаса подаришь?
Пятнадцать минут. Время пошло.
Ладно, исчезни. Слушай, Мил, а вообще мне эта ситуация, ой как не нравится. Надо принимать какие-то радикальные меры.
Согласна. Меры, это само собой, но очень хочется глаза ей выцарапать.
Выбрось это из головы. И вообще: никаких выяснений и скандалов. Делай вид, что ничего не происходит. Кстати, кто такая эта девица? Может, я в Управлении что-нибудь узнаю про нее, или удастся как-то перевести ее на другой объект. У меня вообще-то неплохие отношения с кадровичкой.
Дашка в свое время тоже заканчивала Репинку. Там же, будучи студентами, они все четверо подружились, а потом и переженились. Но в лихие девяностые она не стала уповать на удачу свободного художника, а окончила курсы бухгалтеров и устроилась в Управление культуры. Скоренько обросла связями, полезными знакомствами. Помогла устроиться и Миле с Димкой. Только Витька отказался: он к тому времени работал художником-декоратором в Александринском театре, подрабатывал иллюстратором по разным издательствам и журналам, и был вполне доволен своим положением.
Валерия Краснова.
Опаньки! Ну, тебе повезло, подруга! Наслышана я про эту Валерию. Это же племянница самого управляющего. Тут скорее тебя куда-нибудь переместят, чтобы не путалась под ногами. Н-да, это даже серьезнее, чем ты думаешь.
Ну и ладно, выцарапаю ей глазенки и со спокойной душой уволюсь.
Мила! Как можно? Ведь ты же интеллигентная женщина!
Я в первую очередь женщина, а все остальное потом. И мужика своего я так просто не отдам!
* * *
Ночью за бочками с машинным маслом, Люська окотилась. Родились четыре котенка. Все здоровые, голодные, горластые. Они жадно накинулись на ноющие от приливающего молока титьки, мочаля их своими беззубыми, горячими ртами. Деловито приведя себя и котят в порядок, на куске ветоши Люська нежилась от затихающей боли, от сладкого сопения чавкающих и толкающихся теплых комочков. Ей стало так сладко от материнского счастья, что она задремала, истомленная болью и любовью, скрутившись клубком вокруг своих деток
Часа через два молоко закончилось, а котята продолжали тянуть и тянуть опустошенные соски, вытягивая из нее душу. Чтобы молоко прибыло, надо было поесть и попить. Люська выбралась из своего убежища и пошла к цеховому сторожу Володьке, зная, что тот обязательно покормит ее. Бывало, что он отдавал ей свой последний кусок колбасы. Она могла бы и перетерпеть, но против материнского инстинкта не попрешь. Когда есть молоко, тогда и котята сытые. А когда они сытые, они молчат. А когда молчат, значит в безопасности, и есть надежда, что их не найдут и не утопят.
«Может, спит», понадеялась Люська на удачу. Но Володька не спал, а сидел над кроссвордом. Люська бесшумно подкралась к своей миске, где еще с вечера лежал кусок дешевой вареной колбасы. Но этот номер у нее не прошел.
Люсенька! обрадовался Володька. Ты где пропала? Даже колбаску не съела?.. О! заметил он пустое и обвисшее Люськино пузо, да никак ты окотилась? То-то, смотрю, и носа не кажешь. Ну, хитра! Небось, своим умишком думаешь, что все обойдется? Эх, Люся, Люся, ты уж не обижайся на меня. Гладил он ластившуюся к нему кошку. Если всех твоих котят оставлять, вас бы уже больше чем китайцев было. Что ж делать, вздохнул он, поглаживая Люську, жизнь жестокая штука. Чаще бьет, чем гладит
«Заметил, гад! злобилась на сторожа Люська. Ничего, подожду, может, заснет. Спать-то он горазд. Ему бы пожарником работать, а не сторожем». Но Володька и не собирался спать. Он исподволь следил за кошкой, делая вид, что отгадывает кроссворд. Люська видела всю его хитрость. Она терпеливо выжидала, потому что знала, стоит ей только отойти, Володька тут же пойдет за ней. Она не торопясь, съела кусок колбасы, попила водички, и сидела, облизывая мордочку. Наблюдала за таким ненавистным сейчас сторожем. Она ждала, когда тот отвернется, чтобы тенью прошмыгнуть между станков и нагромождений ящиков с заготовками И тут она услышала только ею одной различимый звук: пищали голодные и замерзшие без ее тепла котята. Инстинкт взял верх над ее терпеливой хитростью. Люська опрометью метнулась на склад ГСМ Сторож поспешил следом.
Напрасно Люська торопливо вылизывала котят, согревая их своим дыханием, напрасно подсовывала им свои набухшие соски, пытаясь закрыть горластые рты Володька засек писк и по звуку вычислил их местонахождение. В складе ГСМ зажегся свет, и перед Люськой предстал Володька с ведром. «Все-таки нашел!» от горя у Люськи оборвалось сердце.
Ну-ка, Люсенька, покажи своих деток, притворно ласковым голосом приговаривал Володька. Ой, да какие же они у тебя красивые, да крупные!
«Есть в кого: папашка-то вон, какой здоровый! Да я и сама не из мелких, вот детки крупненькие и получились», гордилась Люська малышами.
Она отлично понимала, что сопротивление бесполезно, и судьба ее деток уже предрешена, но все-таки пыталась защитить их, чуть ли не усаживаясь на них сверху.
Ты что же делаешь, дура! Задушишь же! Уселась, корова, бурчал Володька, отгоняя Люську и вытаскивая котят из-под нее.
«А ты, живодер!» мысленно огрызалась Люська. Она пыталась морально воздействовать на своего «благодетеля»: жалобно заглядывала ему в глаза зелеными глазищами, и мурлыкала-мурлыкала-мурлыкала, думая этим задобрить его. У нее скатилась горькая, как ее жизнь, слеза, но даже это не разжалобило сторожа. Тот старался не смотреть на кошку, и злился, что ему приходилось исполнять роль палача. Но если он этого не сделает, то нет никакой гарантии, что Люську вместе с котятами вообще не увезут куда-нибудь из цеха. А так хоть она останется.
Да не смотри ты на меня так! не выдержал он. У самого кошки на душе скребут. Говорил ведь, что кота надо заводить в цеху. Так нет же. «Коты мышей не ловят!» Правильно, всем кошку подавай, а я отдувайся. У них, видите ли, рука не поднимается. Как будто для меня это удовольствие, злился Володька.
Смотри-ка, Люсь, три кошечки и один кот самый здоровый. А красавец-то, какой! Прямо, вылитый ты! Русский голубой! Оставить его, что ли тебе на смену, ты-то уж старая?
«Сам ты старый! Я, может, еще и тебя переживу. Нашел тоже старую Неужели я так плохо выгляжу? еще больше расстроилась Люська. Ну, конечно, уже не первой свежести. Да и частые роды не красят, организм изнашивается, и всякое такое. Старая Зато выносливая. Вон кладовщица говорит, что русские голубые самые выносливые из кошек. В любых условиях выживают. А у нас, вообще, что люди, что кошки самые-самые! Ведь ни одна персидская не смогла бы жить в таких условиях, а я ничего, живу, да еще и деток рожаю. Вот только такие душегубы, как ты, их топят и топят, а если и оставляют, то только котов. Так скоро всю русскую голубую породу переведут. Одни персы, египетские да всякие вислоухие уроды и останутся. Чтобы вам деньги на них делать. Небось, за их каждым котенком, как за родным дитем ухаживают, а мои бедолаги Никак не возьму в толк: чем мои котятки хуже?..» травила себе душу Люська.