Повесть о том, как я за счастьем ходила - Воронцова Юлия Львовна

Юлия Воронцова

Повесть о том, как я за счастьем ходила

Завтра! Все начнется завтра!

Промозглая дождливая погода. В окно хлещет осенний дождь. Холодно и зябко. Я с ногами забралась в большое потертое старинное кресло. Тепло от камина согревало и успокаивало. Обложившись бумагами, быстро прочитывала их и делала какие-то пометки на полях.

Не то царапаешь,  отвлек меня от работы скрипучий баритон.

Вздрогнув, я посмотрела в камин. На небольшом черном трончике со всех сторон охваченный огнем, восседал обаятельнейший чертенок. Закинув ножку на ножку, поблескивая золоченым узором на черном лакированном копытце, неспешно ковыряясь ноготочком в острых зубках и философски закатив глазки, мой неожиданный гость изрекал:

Сегодня в моде писюльки о любви и этой мокрухе. Так это. Когда один другому насолил, а тот ему в морду бац, а другой, значит, отомщу. И пошло, и поехало. Бам! Бух! Бац! Аууу!

Между прочим, чертенка зовут Чек, и он довольно периодично материализуется в моем камине, с комфортом устраивается на своем огненном трончике, видимо, ему требуется некоторый подогрев, и развлекает меня своими нескучными беседами. Прямо как сейчас.

Я улыбнулась своим мыслям. Чек, надув губки, обиженно изрек:

Твои бы каракули и в лучших целях. Цены бы тебе не было.

И хлопнув в ладоши, исчез, оставив лишь лихо закрученный завиток дыма.

О Чеки стоит сказать отдельно. Это очень симпатичный и вылощенный чертик. Черная шкурка гордость хозяина поблескивает от чистоты и ухоженности, подстрижена и завита, расчесана на витиеватые проборчики и, вообще, имеет обалденно привлекательный вид. Ко всему прочему и копытца, и ногти, и зубы, и рожки черные, отшлифованные, с золотыми прожилками и узорами. Последний штрих в образе Чека это алый бант, щегольски завязанный на полнеющей талии.

Так вот, оставшись одна после эффектного исчезновения Чека, я почувствовала себя чертовски одиноко. Работа валилась из рук, а черный трончик, не исчезнув за своим хозяином, настойчиво манил и привлекал мое внимание.

А! Чем черт не шутит! подумала я и подошла к камину. Витиеватый дымок еще полностью не развеялся. Невинно протянув руки, я хлопнула его в самый закрученный локон. И

Боже! Если бы я знала, что творю, не пошевелила бы и пальцем. Но я не знала и пошевелила.

И это «И» перевернуло всю мою спокойную и размеренную жизнь одинокой, оставленной, вырастившей детей, отпустившей их, респектабельной особы чуть больше сорока пяти, но не добравшейся до пятидесяти, с привлекательной (как мне кажется) внешностью, в меру стервозной, отчаянной оптимисткой, мечтающей где-то глубоко-глубоко в душе удачно выйти замуж и остаток дней провести у камина, выполняя не очень нужную и не очень отягощающую, сидяче-востребованную работу.

Итак, это я Лия Арсеньевна. Без ста грамм не запомнишь. Но, как говорится, чем одарили, то и ношу. И именно меня в этот злополучно-счастливый день судьба решила пустить в расход ненасытному Случаю и Лихому Приключению в придачу.

Камин. Хлопок в самое уязвимое место спирали. И я обалдело озираюсь по сторонам.

Батюшки, и что это такое? И где я? И что это за три луны или солнца?

В общем, моя запутанная история началась в тридевятом царстве, в изумрудном государстве, на каменном утесе, где я воссела как воспаривший орел с круглыми глазами и ни одной здравой мыслью. Чуть пообвыкнув, неспешно осмотрелась по сторонам, оценивая окрестности любопытствующим взглядом. И первая здраво-целостная мысль, посетившая мою пустую голову, была о том, что это явно не дом!

И так как мысли-дверь со скрипом приоткрылась, то туда на полном галопе поспешили впечатления, чуть приотставшие в дороге.

Мир, приютивший меня в своем лоне, был по-настоящему красив. Изумрудно бархатная трава мягкими волнами омывала оранжевый утес, на котором я восседала как на троне. Небо цвета оливы переливалось в игристых лучах трех солнц, образовавших на небе неправильный треугольник. Центральное большое белое светило, лишь не намного подпрыгнув от линии горизонта, припудривало весь этот мир белесой изысканностью. Его лучи, скользя по поверхности, одаривали мягким теплом, купая все вокруг в колыбели изнеженности.

Два других солнца как драгоценные камни цирконий и турмалин в оправе зелено-белого золота сияли на небе, чаруя, но не грея. Их свет делал воздух этого мира игристо-сверкающим, чувства переводил на шкалу романтика, а на глаза одевал розовую пелену безмятежности.

Вот в таком, удивленном состоянии, я восседала на своем утесе, озираясь по сторонам, и лихорадочно пытаясь собрать свои разбегающиеся мысли в кучку.

Вдруг на небе, ровно в его свободной половине открылось оконце, и в нем нарисовалась огромадная рожа Чека. Посмотрев на меня круглыми глазищами, рожа возмутилась:

Ты откуда здесь взялась?

Чеки, понимаешь, я это, боязливо залепетала, а потом как гаркну.  Да в ладоши я хлопнула!

Чеки от неожиданности моргнул пару раз, а потом изрек, как плюнул.

Дура!

И со злостью захлопнул небесное оконце.

А я как сидела, так и осталась сидеть на своем утесе, как пригвожденная, и только горькая думка неспешно оформилась в моей безмозглой голове. Дура! Конечно дура! И когда любила, думая, что на всю жизнь. И, когда бросили, ревела от одиночества и обиды Дура, когда детей поднимала и работала на трех работах. Дура, когда родных пыталась уберечь от ошибок, объяснить, втолковать, а они из меня страшилку сделали семейную, бабу-ягу. Дура! Конечно дура! Вот и сижу на этом утесе, и даже слеза, ради поддержания компании, и то не наворачивается! Э-эх!

И пока горестная мысль деловито размягчала мое настроение, у утеса собралась белая тучка. Приглядевшись, я узрела в ней свой утес, а на нем и себя небесную.

Дура! Какая же я дура!  на полном серьезе заявило мне облако и продолжило стихами:

Меня дурой кликают,

А я соглашаюсь!

Во всё мордой тыкают,

А я улыбаюсь!

Моя челюсть так и отпала от удивления. Но, осознав услышанное и задохнувшись от возмущения, ответ пришел сам по себе, и я как заору:

А у нас по сказкам дура

Умницею славилась,

Вся история России

Дураками ставилась!

Вскочив каждая на своем утесе, подбоченясь и сверкая глазищами на соперницу, готовые с места и в карьер Но не тут-то было. С треском разверзлось небесное оконце, и возмущенное рыло Чека аж вывалилось в наше пространство.

Цыц! Бабы, молчать!

Не сговариваясь, медленно и натужно, мы повернули к нему готовые к словесному аллюру наши возмущенные моськи! Глубокий вдох и. Бац. Это, малость струхнувший Чеки, предпочел ретироваться, поспешно захлопнув сияющие небеса.

А мы, дружно закатившись смехом, еще несколько минут снимали спонтанную напряженность этого серебристо искрящегося мира.

Отсмеявшись и отслезившись, как-то само собой вспомнилось о банальном попить бы или выпить, да и закусить не мешало бы. И я предложила своей облачной подруге спуститься по склону вниз. Так, мирно беседуя обо всем и ни о чем сразу, мы неспешно начали движение каждая по своему утесу.

***

А в это время наш Чеки нервно пританцовывал на своих золоченных копытцах. Его нервозность никак не вписывалась в изысканно-утонченный колорит богатых апартаментов.

Почтенный старец, брюзжа и всем своим видом показывая возмущение и недовольство, с деловитой изощренностью палача-профессионала, слой за слоем снимал с Чеки шкурки, меха и прослоички, от чего черт чувствовал себя голеньким и беззащитным.

Зазноба?....И в изумрудном мире?

Да не зазноба. Баба!

И я говорю зазноба! И как она там очутилась?

Дак, эдак, я, это, трон, завитушка. А она хлоп! Кто ж думал?

Хлоп говоришь?  зашипел старец и задумчиво повертел в руках небольшой диск, аккуратно положил его на место и посеменил к стойке напротив.