Фасад Мартовского дворца смотрит на юг, так? принялся объяснять Харш. А башня Утвар стоит позади дворца. Таким образом, вылети принцесса из северного окна, ее полет закроет сама же башня.
Фиц с минуту не шевелился, а потом со всей силы ударил себя по морщинистому лбу.
Ну, Ид, твоей проницательности можно только позавидовать.
Ты все сфотографировал?
Да, я закончил.
Хорошо.
Ид Харш, штурвал по ипостаси, метко крутанул рукой и щеколда за спиной Фица щелкнула, заперев северное окно изнутри.
И каков твой дальнейший шаг по поиску сбежавшей принцессы? спросил Фиц.
Дальнейшего шага нет. Я уже отыскал беглянку в Прифьювурге и передал адрес ее пребывания советнику короля. Изумленное выражение на лице друга приятно потешило самолюбие сыщика. Сегодня мне оставалось только определить место побега, чтобы пресечь новые попытки принцессы к бегству.
Эта девица, должно быть, презирает тебя, Ид, хмыкнул Фиц. Ты дважды за этот год нарушил ее планы. Когда капитан Миль уже повысит тебя до лейтенанта?
Харш предпочел оставить без ответа этот вопрос, который больно кольнул его в районе селезенки.
А что за напарника капитан отдал тебе в подчинение? Как его там брат, сват Чват! Точно, его зовут Чват. И кто он по ипостаси?
Материализатор, без энтузиазма пробормотал Харш, начиная спускаться по рыхлой лестнице.
Странный выбор профессии для материализатора, сказал Фиц, с чем Харш был согласен. И почему же ты, Ид, притащил сюда меня, а не своего прямого помощника?
Чват занят. У него сегодня много работы, перепечатывает протоколы.
И этой бесполезной работой снабдил его ты сам, усмехнулся Фиц.
Возможно.
Харш не желал сейчас обсуждать своего юного помощника. Он только что с успехом закончил очередное дело, и единственное, чего он сейчас желал, была рюмка выдержанной на меду настойки.
Граффы спускались вниз в полумраке, крепко держась за холодные поручни. Фиц, в отличие от Харша, был изрядным любителем потрепать языком, и весь путь до самого низа он неустанно болтал.
Уже послезавтра первая суббота сентября. День Ола. Пойдешь?
Определенно, дал краткий ответ Харш.
Тебя небось и на ковровый прием пригласили, а?
Пригласили.
Ты молоток, Ид. В твои-то годы и столького добиться. А вот я
Харш любил Фица как брата, которого у него никогда не было, но душевные сантименты не мешали ему на время отключать слух, пока Фиц растекался в бесконечных, как эта лестница, опусах. Под воодушевленные перечисления Фицом его заслуг перед Граффеорией Харш размышлял о том, что бы такого еще поручить юнцу Чвату, дабы тот не мешался ему под ногами до конца дня. Хорошо, что Фиц напомнил ему о скором Дне Ола, ведь из-за своего сумасшедшего графика Харш совершенно потерялся в датах.
Именно в первую субботу сентября, названную впоследствии Днем Ола, пять сотен лет назад Великий Ол выкопал из недр земли белое сердце Граффеории Белый аурум. Своей находкой Великий Ол одарил граффов восемью дарами и обрек их на вечные чудеса. Белый аурум он поместил на зорком поле месте, откуда и был выкопан чудородный камень. Для этой цели на зорком поле Великий Ол построил восхитительной красоты дворец, нарекаемый Мартовским, в честь месяца рождения великого первооткрывателя. По сей день Белый аурум томится в просторной галерее дворца, и по сей день граффы ежегодно отмечают знаменательный для них день.
В этом году главный праздник Граффеории организаторы обещали отметить с размахом. Несмотря на то, что Ид Харш не претендовал на звание главного поборника граффеорских традиций, День Ола он любил. В детстве он приходил на фонтанную площадь с мамой и отчимом, они втроем смотрели шоу иллюзионистов и объедались сахарной ватой; в юности он приходил с Фицем, вместе они бегали по площади, разгоняли голубей и неопытных эфемеров; а во взрослом возрасте приходил один, чтобы вспомнить давно минувшее детство. И послезавтра пойдет, только теперь не на площадь, а в сам дворец, в качестве особого гостя. Ида Харша пригласили на ковровый прием, как и еще сотню граффов, которые блеснули своими заслугами перед страной.
Вот шуму-то устроили по поводу Дня Ола, продолжал болтать Фиц, когда они вышли наружу. Поговаривают, что иллюзионисты на расходы не поскупились и подготовили нечто особенное. Хочешь знать мое мнение? У иллюзионистов этих губа-то не дура. Если бы мне платили столько же, сколько платят им, я бы тоже старался. А ты, Ид, как, предвкушаешь их шоу?
Я предвкушаю отдых, Фиц, сказал Харш чистейшую правду. А до королевских иллюзионистов и их фокусов мне дела нет.
На изумрудные рукава шинели капнула вода. Подняв голову, Харш увидел, как над Граффеорией бродят серые тучи. Он поднял воротник, кивнул Фицу в сторону проспекта, и граффы устремились к стоявшему на остановке трамваю.
Глава 4
Коллекционер и другие сложности
После полудня столицу Граффеории настиг дождь. «Чешуйки дракона» приняли на себя весь удар с характерным звуком учащенной дроби по крышам хлестало не переставая. До полудня Ирвелин Баулин успела прогуляться по королевской площади, пройтись по мостовым и улице Сытых голубей улице ресторанов, где круглые сутки витали ароматы пирогов и жареной рыбы, и забежать на почту. Не прошло и суток, как Ирвелин вернулась в Граффеорию, а Агата Баулин уже выслала дочери первое письмо.
О преимуществах ипостаси отражателя исписано много страниц. Одно из этих преимуществ пришлось Ирвелин как раз кстати, когда ровно в полдень, забрав письмо, она вышла из здания почты под проливной дождь. Встав на крыльце в окружении других граффов, Ирвелин прикрыла глаза и хорошенько сконцентрировалась. Вскоре она ощутила, как прямо над ее головой возник щит. Невидимый, как стекло, и прочный, как железо, щит был своеобразным зонтом, который мог противостоять и дождю, и ветру. Вступив на влажную брусчатку, Ирвелин побежала на Робеспьеровскую под завидующие взгляды граффов с другими ипостасями. В парадную дома она вступила пусть и сухой, но изрядно озябшей: от холода отражательные щиты не защищали пункт номер два в перечне их недостатков.
В гостиной Ирвелин с нетерпением принялась за письмо. Вскрывая коричневый конверт, она уже начала умиляться маминой чувствительности, однако прочитав записку, которая оказалась до безобразия короткой, лишь нахмурила от обиды брови и кинула письмо под стол.
«Моя милая Ирвелин! Не забудь связаться с господином Дугли Дуглиффом. С любовью, твоя мама».
Дугли Дуглифф, столь любезно упомянутый в письме, был заведующим в театре комедии и хорошим знакомым Агаты Баулин. По мнению госпожи Баулин, звонок этому граффу откроет для Ирвелин небывалые перспективы карьеру младшего пианиста в оркестровой яме театра.
В планах Ирвелин действительно маячил поиск работы. Ее накопления пока надежно позвякивали в рюкзаке, но, по мрачным законам этой вселенной, над которыми даже Граффеория не властна, наступит день, когда ее накопления закончатся. Если Ирвелин не хочет сидеть на пронизанных ветром бульварах и просить милостыню (а она не хочет), то в ближайшие недели ей нужно будет куда-нибудь устроиться. Только вот перспектива быть пианистом в оркестровой яме была сравнима для Ирвелин с настоящей ямой. Она не командный игрок, в ансамблях Ирвелин играла из рук вон плохо. Она творец-одиночка, не считающий нужным согласовывать свой ритм с кем-либо еще. Поэтому звонок Дугли Дуглиффу откладывался на неопределенный срок, а любезное письмо госпожи Баулин, которая прекрасно знала о нелюбви дочери к игре в оркестрах, отправилось в мусорку.