До темноты было еще часов семь, не меньше, и все это время надо было как-то скоротать. Ни есть, ни спать я не могла очень уж разволновалась, и на одном месте сидеть у меня не получалось ноги дергались, норовя сорваться с места, словно под звуки сказочных гуслей-самоплясов.
Пойду куда глаза глядят! решила я, продолжая фольклорную тему, и открыла дверь.
Постоять на пороге, меланхолично бормоча: «Налево пойдешь коня потеряешь, направо пойдешь сама пропадешь», не довелось. С направлением взгляда и последующего движения помог определиться сосед тот самый, из апартаментов которого я вчера упорхнула в фантазийном образе индийской принцессы. Определенно, мое карнавальное сумасшествие было заразительным: на парне, выступившем в коридор, красовалась военная форма, знакомая миллионам российских телезрителей по бессмертному сериалу «Семнадцать мгновений весны»!
Хайль растерявшись от неожиданности, брякнула я, но тут же спохватилась (сказалось патриотическое воспитание) и отважно надерзила соратнику Мюллера и Бормана:
Вернее, Гитлер капут!
Натюрлих рассеянно согласился ряженый.
Мундир у него был отутюженный, сапоги начищенные, а физиономия чисто выбритая, но безрадостная.
Что-то фрица сильно беспокоит, с удовольствием констатировала моя Тяпа.
Победы Советской армии? предположила исторически грамотная Нюня.
Швайне хунд! тихо выругался эсэсовец, посмотрев на часы.
Никак опоздали к краху Третьего рейха? мимоходом съязвила я.
В конце коридора гигантской грушей замаячила коричневая с зеленым фигура корпулентной дамы в гостиничной униформе.
Девушка! встрепенувшись, на чистом русском воззвал к ней карнавальный Мюллер. Это вы горничная? Ну, сколько вас ждать?! Я же сказал у меня времени мало, полный цейтнот!
Точнее сказать полная задница! выругалась хмурая горничная себе под нос я бы не услышала этого, если бы как раз не проходила мимо. Че творится с замками, ниче не понимаю, хоть вовсе слесаря не отпускай! За два дня третья сломанная дверь!
Похоже, у герра офицера возникла проблема с обороной рубежей! без тени сочувствия заметила бойкая Тяпа. Ха, то ли еще будет при взятии Берлина!
Ой, девушка, возьмите! горничная неожиданно обернулась ко мне.
Что взять Берлин? не успев сменить пластинку, хихикнула моя Тяпа.
Вот, письмо.
Тетя Груша протягивала мне бумажный конверт белый, почти квадратный, с логотипом отеля и аккуратной надписью, исполненной мелким витиеватым почерком: «Для г. Ивановой».
Что это еще за некультурное «гэ»? с претензией заворчала привередливая Нюня. Надо писать не «гэ», а «гэ-жэ», то есть госпоже!
Небось прислали счет за починку сломанной двери! заволновалась Тяпа. В этих «приличных» отелях вечно норовят содрать с постояльца три с половиной шкуры за каждую дополнительную услугу!
С подозрением рассматривая конверт, я прошла по коридору в маленький холл и остановилась, дожидаясь лифта.
На сей раз никаких девочек по вызову в холле не наблюдалось.
Спят еще, хмыкнула циничная Тяпа.
Зато у барьера, отгораживающего окопчик дежурной по этажу, стояли два господина в деловых костюмах. Если бы не стандартный прикид респектабельных бизнесменов-финансистов, я бы решила, что вижу перед собой еще пару ночных мотыльков из богатой коллекции нашего замечательного отеля: уж очень сильно джентльмены отличались по типажу. Один ухоженный блондин с изящными манерами, другой дюжий молодец, похожий на молотобойца, ряженного банкиром, которому в качестве жизненного принципа идеально подошел бы юмористический девиз: «Куй железо, не отходя от кассы». Этот второй производил неслабое впечатление даже со спины, и не только потому, что она у него была шириной с двустворчатый шкаф. Свои темные очки он развернул наоборот, стеклами назад, и под черными окулярами затылок смотрелся зверовидным, в сплошной щетине, безносым лицом, а складки на загривке походили на длинный безгубый рот. Выглядело это пугающе, однако у меня почему-то не возникло желания увидеть настоящую физиономию эффектного господина. Что-то подсказывало, что и она мне несильно понравится.
Девушка, вы не с шестьдесят седьмого? прервав доверительную беседу с колоритными банкирами, громко спросила меня дежурная такая же грушевидная и буро-зеленая, как горничная.
Конечно, нет! возмутилась я, вообразив, что тетя Груша-2 бестактно интересуется годом моего рождения. Я с восемьдесят первого!
Тут как раз подоспел лифт, я вошла в него и, пока неторопливые двери съезжались, как половинки театрального занавеса, успела услышать крик дежурной:
Клав, ты письмо в шестьдесят седьмой уже отдала?
По тому, как разнотипные господа вытянули шеи в ту же сторону, я поняла, что ответ на прозвучавший вопрос их очень живо интересует.
Токма что! донеслось из глубины правого коридорного рукава.
Ц-ц-ц! сухо поцеловались створки лифта.
Кабина пошла вниз.
Танечка, а ведь это ты из шестьдесят седьмого номера! удивленно и пока еще не испуганно сказала Нюня.
И что? напряглась я.
Письмо! напомнила Тяпа.
Я посмотрела на конверт, «токма что» врученный мне горластой горничной Клавой. Похоже, «банкиры» интересовались именно этим письмом! С какой, интересно, стати?
Пожалуй, это не счет за починку двери, поменяла свою версию Тяпа. И вряд ли эти «банкиры» пришли предложить тебе кредит для погашения задолженности. Не пора ли открыть конвертик?
Только не здесь! воскликнула Нюня. Вдруг эти двое торопятся тебя догнать?
Красные цифры в окошке над вторым лифтом, действительно, менялись с убыванием. Я не осталась посмотреть, кого привезет кабина, шустро шмыгнула в ближайшую открытую дверь и оказалась во внутреннем дворике.
Там было тихо, спокойно и безлюдно. На лавочке под цветущим сиреневым кустом сиротела, трепеща страницами, забытая кем-то газета, на фигурной плиточке дорожки, ведущей к невидимому за зеленой изгородью бассейну, медленно просыхали чьи-то мокрые следы. Я присела на скамейку, взяла газету, развернула ее и спряталась за бумажным экраном, как это делают шпионы в кино. Посидела так пару минут, ожидая погони с криками: «Где эта, из шестьдесят седьмого?!» и «Держи ее, держи!», но благодушное спокойствие моего оазиса осталось непотревоженным. На третьей минуте я почувствовала себя пугливой дурой и отменила режим маскировки. Я убрала в сторону газету, открыла адресованный мне конверт и достала из него небольшой бумажный листок.
Сверху его украшал логотип отеля с адресом и телефонами, а снизу красовался незабываемый автограф Раисы Лебзон хитрый вензель, который Райка придумала для себя еще на первом курсе, а затем пять лет доводила до совершенства на скучных лекциях, предпочитая каллиграфические упражнения прозаическому написанию конспектов. Стенограммы более или менее вдохновенных речей наших преподавателей делала только я, чем и испортила себе почерк. А вот Райка руку берегла и выписывать красивые буковки не разучилась: над изящным вензелем из двух стильнючих закорючек тянулись ровные строчки: «Тнюха, номер оплачен до конца недели. Не вздумай съехать!»
Строчки-то были ровные спасибо линованной бумаге, а вот буковки в словах клонились в разные стороны. Это не только придавало каллиграфическому шедевру моей подруги своеобразную прелесть, но и наводило на мысль об алкогольном происхождении ее писательского вдохновения. Определенно, в момент сотворения записки Раиса была нетрезва: на бумаге она потеряла буковку в моем имени точно так же, как глотала в подпитии гласные в устной речи.
Да не о том ты, Танька, думаешь! досадливо одернула меня Тяпа. Пьяная она была или трезвая не суть важно. Ты вникни в смысл ее слов. Райка черным по белому написала: «Не вздумай съехать!» Выходит, она предполагала, что такое желание у тебя возникнет?