Затем мы создали полумрак: погасили свет и зажгли свечи. А потом в записи великого Святослава Рихтера слушали эту длиннейшую часть музыку бетховенского прощания с миром.
И произошло чудо.
После окончания музыки ребята стали единогласно и вполне серьезно утверждать, что «тот дядька» этой музыки не играл. Тот просто стучал по клавишам.
И что то было громко и скучно. Иногда тихо и скучно. А музыка, которую они услышали сегодня, просто прекрасна.
Что же случилось? Почему не подтвердились слова великого музыканта о «хорошей музыке в хорошем исполнении»?
Попытка ответить на этот вопрос книга, которую вы начали читать.
Так почему же книга, которую я замыслил написать как книгу о слушанье музыки, так много внимания уделяет поэзии?
Единственное, о чем скажу (или напомню) уже сейчас, это то, что наша речь вербальна.
То есть конкретные слова объективно изображают конкретные предметы и конкретные понятия.
Поэтическая речь значительный уход от вербальности, ибо часто в поэзии слова и понятия не соответствуют логике повседневной речи.
Мы как бы попадаем в такое измерение, где слова и понятия теряют свой обыденный смысл и становятся знаками, символами чего-то иного, несиюминутного.
Б. Пастернак пишет:
В этих строках все абсурд с точки зрения повседневной, вербальной, нормативной речи.
Ведь если какой-нибудь человек в обыденной жизни скажет, что он «бессмертный на время» или «причтен к лику сосен», то мы будем вынуж- дены предложить ему обратиться к психиатру.
Ибо, с вербальной точки зрения, человек, говорящий подобные вещи, некоммуникативен.
В поэтическом же варианте эти строчки обретают совсем иной смысл, приближающий их к музыке.
Я склонен считать, что поэзия находится на полпути между вербальностью обыденной речи и полной невербальностью музыки. (Я имею в виду, конечно же, музыку без слов.)
Поэтому для перехода в музыкальный Космос нам может очень помочь Космос поэтический.
Вот причина, по которой в этой книге одинаково много поэзии и музыки.
Вот причина, по которой в тот далекий вечер я читал ребятам из ГПТУ стихи.
И не только читал, но шел с ними по пути «Бессмертных на время».
Часть 1
Истоки
Глава 1
Сонатная форма и «мозговой центр»
Мне доводится проводить множество конференций от Высшей школы бизнеса Скандинавии.
Слушатели этих конференций руководители всевозможных фирм Швеции, Финляндии, Норвегии, Дании, начиная с таких сверхгигантов как Eriksson и Fortum и кончая скромными фирмами, все сотрудники которых могут поместиться в небольшом конференционном зале.
Представьте себе группу в 3040 человек, которая поселяется в одном из старинных замков Швеции, или в суперсовременном комплексе на горе над норвежской столицей, или среди сказочных озер в бывшем помещичьем доме в Финляндии.
В течение одной-двух недель им прочитываются лекции по экономике, конъюнктуре, психологии, происходит заседание «мозгового центра», обсуждение тактики и стратегии, реорганизации и оптимизации производства и т. д.
Но уже после второго дня работы участники конференции устают. Выясняется, что конъюнктура, к сожалению, не лучшая, мировые рынки, увы, не на подъеме.
Да и «мозговой центр» не может похвастаться новыми открытиями.
Но третий день конференции всегда мой.
Я прихожу со своей скрипкой, своими музыкальными идеями, мыс- лями, парадоксами.
Мы говорим об искусстве, открываем для себя тайны гениального творчества.
Мы обсуждаем «эффект Моцарта», говорим об «эффекте Бетховена», слушаем музыку.
Мы рассуждаем о творческих лабораториях гениев, о движущих силах гениального созидания в искусстве вообще, и в музыке в частности.
Мы даже совместно сочиняем мелодии, учимся медитировать, обращаясь к музыке раннего и позднего Средневековья, раскрываем глубинные принципы симфонизма.
Следующий за нашим музыкальным днем четвертый день соглас- но тысячам описаний, собранных мной на сотнях конференций, день самый результативный.
Открывается второе дыхание, «мозговой центр» работает на полных оборотах, физическое и душевное состояние и настроение участников на высоте.
По очень строгой многобалльной системе «мой день» получает самый высший балл, значительно выше, чем даже выступления крупного экономиста или политолога.
И я хорошо знаю, почему это так. Потому что,
во-первых, вся подлинная музыка, о которой мы говорим и которую мы слушаем, крупнейший источник энергии, питающей мозг, а во-вторых, количество научных открытий в Музыке последних тысячелетий не меньшее, чем в Науке.
Возьмем, к примеру, одно из величайших научных открытий в музыке последних трехсот лет.
Это СОНАТНАЯ ФОРМА.
Сонатная форма музыкальная форма, в которой написаны несколько десятков тысяч музыкальных произведений, в том числе:
все первые части всех симфоний Гайдна (их больше ста),
все первые части всех симфоний Моцарта (их больше сорока),
все первые части всех симфоний Бетховена, Шуберта, Брамса,
все первые части всех сонат, квартетов, трио, написанных гениями за многие годы.
И что самое удивительное величайшие творцы музыки XX века от Шостаковича и Прокофьева до Хиндемита, Стравинского и Шнитке, несмотря на все свои новаторства в музыкальном языке, сохранили, тем не менее, сонатную форму, которая и сегодня не исчерпала себя. Но почему же не исчерпала? Что в этой форме столь важного, вневременного, что она не устарела, пройдя через столько поколений создателей и слушателей?
Должен признаться, что в течение многих лет в своих попытках как можно глубже ввести моих слушателей в тайны музыкального восприятия я искал ответ на вопрос: как донести до них или, лучше сказать, привести слушателей к восприятию главной музыкальной формы, в которой создана величайшая европейская музыка последних трехсот лет, той самой сонатной формы?
Вообще-то сонатная форма в музыке сродни форме романа или повести в литературе. В романе это Экспозиция, Завязка и Развязка, а в сонате или симфонии эти же три основных раздела называются Экспозиция, Разработка и Реприза.
Но осмелюсь сказать, что знание трех разделов формы романа не столь важно, сколь знание трех разделов в музыкальном произведении. Ведь книга, состоящая из вполне конкретных слов, фраз, выражений, увлекает нас самим развитием и действиями полюбившихся нам героев литературного произведения.
В музыкальном же произведении эти герои предельно абстрактны.
Поэтому умение следить за «похождениями» героев в музыке связано в первую очередь со знанием музыкальной формы.
И в самом деле, если появившиеся в экспозиции книги герои нас заинтересовали, то мы с удовольствием и интересом последуем за ними дальше, в завязку, ибо нам интересно, какие отношения завяжутся между нашими героями в их столкновении, между ними и жизненными обстоятельствами, и тем более интересно, чем это столкновение закончится (развяжется). Тот же, кто познает и затем почувствует музыкальную форму, поймет, что слушать симфонию или сонату так же интересно и увлекательно, как читать самые интересные книги.
Поскольку я и читатель книг, и слушатель музыки, то осмелюсь сказать, что «читать» музыку еще интереснее и увлекательнее, чем книгу. (Хорошо представляю себе, как не согласны непосвященные, а посвященные утвердительно кивают.)
И я попытаюсь сейчас сделать первый шаг к тому, чтобы убедить вас в том, что музыка еще более информативна, чем литература. Только прошу непосвященных, читая дальше, перетерпеть несколько скучных предложений, но затем вы получите компенсацию за свои страдания (только обязательно прочитайте и эти предложения, пусть даже массируя сведенные от тоски скулы).