О-о-о с досадой выдохнула я.
Мои девочки говорили, что я всегда смотрела исподлобья, как бы сквозь ресницы, пряталась за ними от всех и всего, ждала очередной подставы от мира. Скрывала вечно терзавший меня страх.
За столом вам вроде все знакомо, но нет привычной ловкости и изящества. Как держать столовые приборы. Как резать мясо или разделывать рыбу Вы вздрагиваете каждый раз, когда прислуга меняет блюда, наливает чай
Вы правы, у меня была иная жизнь, согласилась я, печально кивая.
Я мыла тебя Эмарию с рождения, она привыкла к моим рукам, как к своим, для вас же я совершенно посторонний человек. Вам настолько неловко сидеть обнаженной при мне, что вы не знаете куда деть глаза, невольно закрываетесь ладонями. Да и руки я несколько раз ловила вас за изучением собственных рук, будто они для вас чужие, незнакомые и непривычные. Пришлось признать, что Эмария все же добилась желаемого, ушла к родителям, женщина говорила на одном дыхании, будто боялась, что, если за раз не успеет, просто не сможет. Горло сожмет от кошмарных предположений и догадок.
Поверьте, вы не представляете, как я сожалею о вашей потере, хрипло призналась я. Ее память при мне, я знаю, как ей было страшно, как непосильно одиноко, что она не захотела здесь оставаться проще оказалось уйти.
Скажите, вы посланница Смерти? наконец моя собеседница решилась на откровенный разговор.
В ее глазах было столько самых противоречивых чувств: страха перед чем-то запредельным, сожаления, любопытства и боли утраты.
Впрочем, я испытывала те же чувства, мне было жизненно важно кому-то рассказать о случившемся со мной, о моих девочках, об их потере, хотелось выплеснуть свою боль хоть одной живой душе. Поэтому сама не заметила, как внутреннюю плотину прорвало, тихонечко, почти шепотом, но буквально захлебываясь эмоциями, рассказала о себе все. Под конец мы сидели, прижавшись друг к дружке, плечом к плечу, держась за руки, и оплакивали утраты. Опустошались до самого донышка, больно, зато обрели спокойствие. И какое-то единство.
У вас похожие имена, Эмария и Мария, с печальной улыбкой заметила рисса Лишана, ее голова покачивалась верх-вниз, верх-вниз, будто кивала своим мыслям.
Дома меня все звали просто Машей, шмыгнув носом и вытерев глаза, поведала я.
И сразу ощутила, как от рук по лицу пробежалось приятное тепло. Ага, похоже, магия стирает последствия истерики.
Няня бывшей хозяйки тела светло улыбнулась:
Лея Ромалия Эмарию называла ласково Рия. Но Маша тоже по-доброму звучит, мило, душевно.
Если хотите, если вам так будет легче, можете называть меня Машей. А другим скажем, что меня иногда родители коротко звали и теперь я хочу, чтобы так обращались. Хотя бы дома
Рисса Лишана несколько мгновений растерянно смотрела мне в глаза, кивая. Явно неврология на фоне стресса. Затем опять мягко улыбнулась:
Да, так мне будет действительно легче, благодарю вас, лея Маша.
Если честно, мне тоже, обрадовалась я.
Тяжело тебе придется, девочка, без поддержки-то, неожиданно с горечью заметила она. Рисс Мурдяк редкостный мерзавец, а он опекун Эмарии.
Будучи знакома с его мерзкой натурой по воспоминаниям несчастной девушки, которую он толкнул к черному пузырьку с отравой, я решила и сама не унывать, и пожилую женщину успокоить:
Вместе мы непременно справимся!
Наши посиделки с няней прервал короткий стук в дверь. Затем в приоткрывшийся дверной проем просунулась рыжая вихрастая голова племянника дворецкого. Найдя меня взглядом, Глерик доложил, что к лее Эмарии приехал опекун и хочет ее видеть. Ожидает в гостиной.
Доложи ему, что сейчас буду, кивнула я этому крупному безобидному тридцатилетнему детине с разумом подростка.
Я встала, мягко пожала плечо няни, а она неожиданно всполошилась, едва слышно зашептав мне:
Будь кроткой и тихой, чтобы рисс Мурдяк не сказал и не сделал, сейчас только от него зависит твоя судьба! И старайся не смотреть ему прямо в глаза.
Я настолько отличаюсь от прежней, что даже он способен заметить? напряглась я.
Да, ты взглядом бросаешь вызов, еще и этих золотистых искорок в глазах раньше не было, значит ты еще сильнее привлечешь к себе его внимание. Не надо этого делать, торопливым шепотом советовала Лишана. Он страшный, очень страшный человек. Будь предельно осторожной лея Маша.
Она была такая теплая, родная и, несмотря на мое разоблачение, заботливой, что я поддалась порыву и крепко ее обняла, шепнув:
Сделаю все возможное, нянюшка!
За дверью я на минутку остановилась, успокаивая дыхание и старательно собирая уверенность и спокойствие. Золотые искорки в глазах Да, у Эмарии их не было. А у меня проявлялись, только когда сильно волновалась, причем, я это лишь вчера отметила. Выходит, и няня тоже, а может и другие. Действительно, надо быть осторожнее: мало ли о чем эти искры говорят? Вдруг признают во мне подменную душу? Хотя в истории Хартана о подобных случаях не упоминали, вроде бы.
У окна в гостиной меня ждал высокий, худощавый, немного сутулый мужчина. Я остановилась в дверях рассмотреть его и столкнулась с очередным проявлением моей магии. Видимо из-за того, что я наконец потянулась к ней, начала использовать, когда лечила няню, мы с ней сроднились что ли. Я острее чувствовала окружающий мир и людей, их энергетику. Поэтому сразу же ощутила, что в моем троюродном кузене со стороны матери риссе Родиге Мурдяке нет ни капельки магии. То есть, он обычный человек, который проживет почти привычный мне, землянке, век. А еще он ведет совершенно нездоровый образ жизни, чем может этот самый век значительно сократить.
Чертов опекун обернулся ко мне с демонстративной, неторопливой и самодовольной уверенностью хозяина жизни. И впился в меня блеклыми голубыми глазами. Я же свои прикрыла веером ресниц и уткнулась взглядом в комод, в метре от него. Как выглядит этот мужчина, сживший со свету светлую душу, я прекрасно запомнила. Темноволосый, лет тридцати, не лез бы в чужую кассу и к Эмарии, был бы ничего, несмотря на фамилию. А так мне не нравилось, нет, не так, было противно в нем абсолютно все: вытянутое лицо, нос с широковатой переносицей и тонкими широкими крыльями, губы, узкие и «злые» с претенциозной ниточкой усов, острый подбородок. По-моему, его мерзкий, вороватый нрав лез ото всюду, проявлялся в каждой черточке, манерах.
Даже оделся, как распоследний хлыщ, в шелковый синий сюртук, прямые штаны из тонкой шерсти, туфли с большими серебряными пряжками. Все пальцы в кольцах, на груди жабо и большая брошь. Это смесь моды двух разных веков, дорого, заметно, но так оденется тот, кто, несмотря на принадлежность к древнему роду, не уверен в себе, не самодостаточен, у кого напрочь отсутствует чувство стиля и меры, даже если есть средства. В общем, дальняя непутная ветвь, десятая вода на киселе.
Приветствую вас, рисс Мурдяк, кротко проблеяла я.
Лея Эмария, мне доложили, что ты чем-то отравилась и провела три дня в беспамятстве. Что произошло? с места в карьер, без хотя бы формального приветствия заявил этот хам.
Я краем глаза отметила, как придирчиво и внимательно он меня осмотрел, и подобралась. Раз ему доложили о моем состоянии только сейчас, спустя шесть дней, значит доносчик живет не в моем доме, а каким-то боком узнал, что у нас случилось. Это хорошо. Но Мурдяк забыл об этикете и элементарной вежливости и тыкает это очень плохо. Ведь он рисс, хоть и состоятельный, а я лея аристократка и наследница титула, по достижении совершеннолетия стану полноправной баронессой. Значит, несоизмеримо выше его по статусу, даже будучи бедной как церковная мышь.
Я плохо себя чувствовала, магия шалила, пришлось принять зелье от головной боли. Но, видимо, перепутала и мне стало еще хуже. Хвала Высшим, оправилась! я говорила медленно, подбирая слова, привычные этому миру, самой Эмарии.