Официально, это извращение. Гомосексуалистов презирают, особенно пассивных.
Но почему, Поль? недоумевала Клотильда. Это же личное дело каждого!
Наш уровень цивилизации не подразумевает наличие у человека прав. Только обязанности перед государством, которые, впрочем, никто не собирается выполнять. Кстати, на Ближнем Востоке, где уровень цивилизации еще ниже, к гомосексуализму вообще относятся нетерпимо.
Но ведь вы же не Восток!
Мы Азия.
Это вы-то с Анной Азия? засмеялась Клотильда. Посмотри на себя и на нее. Тогда и мы с Даниэлем Азия. Верно, Даниэль?
А что ты думаешь о нашем президенте? спросил Норова Даниэль.
Судя по тому, как он заботится о своей внешности, он очень тщеславен, заметил Анна.
Я об этом не думала, а ведь это верно! отозвалась Клотильда. По-вашему, он сильный человек или нет?
Вопрос прозвучал несколько по-женски.
Разве в современной Европе может появиться сильный лидер? отозвался Норов. Европа давно одряхлела, сила и красота уже много лет как вышли здесь из политической моды, настало время убогих и увечных. В политиках, правда, смазливость все еще поощряется, но это рудимент. Я все ожидаю: какая из европейских держав первой изберет президентом умственно отсталого инвалида?
Клотильда вновь засмеялась.
Tu es mechant, шутливо упрекнула она. («Ты злой»).
Добрый русский это противоречие в терминах, отозвался Норов.
Русские злые? подняла брови Клотильда. Не замечала.
Русские недобрые, возразил Норов. Это гораздо хуже.
Когда они прощались, Клотильда спросила:
Вы будете завтра в Броз-сюр-Тарне?
Еще не знаю, зависит от Анны, ответил Норов. Я предложу ей.
А что там особенного? заинтересовалась Анна.
Там лучший рынок в регионе, ответила Клотильда. А завтра еще и блошиный рынок, французы их очень любят, вам будет любопытно. Обязательно приезжайте! А обедать приходите ко мне! Я оставлю вам стол, договорились?
Глава четвертая
-Значит, ты избил самого Жерома Камарка? весело спросила Анна на обратной дороге. «Сто сорок восьмого маркиза»! «В полный рост»! Долго же ты искал, кого поколотить! Кстати, ты заметил, как Клотильда при нем меняется? Такая властная сильная женщина, и вдруг становится послушной, даже краснеет, как девочка!
Она влюблена в него, согласился Норов. Но ей идет. Женщине вообще идет влюбленность.
А мужчине? Я имею в виду, не похоже, чтобы он был влюблен в нее.
У него серьезный роман с самим собой. На других уже ничего не остается.
Давно стемнело, они ехали узкой деревенской дорогой, непрерывно петлявшей, машин навстречу не попадалось, черный лес окружал их с обеих сторон, и Норов временами включал дальний свет. Анна, посерьезнев, замолчала, о чем-то думая, вглядываясь в темноту.
А ты?.. вдруг спросила она. Ты когда-нибудь любил? Так, чтобы сильно, по-настоящему? Или это нескромный вопрос?
Норов бросил на нее быстрый взгляд. Ее круглые, обычно ясные глаза были сейчас тревожными и темными.
Случалось и мне, проговорил он, стараясь придать своему тону легкую шутливость и уйти от серьезного разговора. Только это было очень давно.
Давно? настойчиво переспросила она.
Он догадался, что именно ей хочется услышать, и на секунду помедлил с ответом.
Очень давно, все-таки выговорил он, наконец. Лет сорок назад даже больше.
Краем глаза он заметил, что высокие скулы на ее лице проступили резче. Она ждала иного.
Мне кажется, в России эпидемия давно началась, только это скрывают, перешел он на другую тему. Сестра еще зимой говорила, что у них всю область накрыла волна какого-то очень заразного гриппа. Болели все подряд, даже школы на неделю закрывали. И резко увеличилась смертность от пневмонии. Сестра Норова заведовала в Нижнем Новгороде хирургическим отделением в областной больнице, а ее муж, тоже врач, кардиологическим отделением в железнодорожной клинике. Она думает, что это и были первые волны вируса, просто его никто должным образом не диагностировал.
Уже зимой? рассеянно спросила Анна. Было заметно, что не это сейчас ее занимает.
В Китае этот грипп официально начался в конце осени, а реально раньше. Петербург и Москва кишат китайцами, про Дальний Восток я уж не говорю. От Москвы до Нижнего рукой подать. Скорее всего, мы переняли эстафету у них первыми, еще раньше европейцев.
Но китайцы объявили карантин, а у нас молчат.
Зачем пугать баранов? Их надо стричь, а меры предосторожности дорого стоят. Сестра говорит, что больницы совершенно не готовы к эпидемии: средств индивидуальной защиты нет ни у врачей, ни у медсестер, тестировать нечем.
Анна не отозвалась и некоторое время они ехали, молча; фары рассекали темноту; салон машины отделял их от черного, холодного леса.
Мы же пообещали друг другу всегда говорить правду, виновато проговорил он.
Да. Спасибо. Хотя, знаешь, я не уверена, что всегда хотела бы знать правду.
«Тогда лучше не спрашивать», подумал он, но вслух этого не сказал.
* * *
Как-то в спортивном лагере в палатке пловцов стали пропадать вещи из тумбочек. Воровали все подряд: продукты, привезенные родителями, сувениры и дорогие игрушки, не брезговали и мелочью, вроде значков и блокнотов. Ребята начали следить друг за другом; возникла неприятная атмосфера взаимной подозрительности.
Старшие организовали собственное расследование. Собирать улики и анализировать факты у них, разумеется, не хватало ни терпения, ни ума, все-таки они были спортсменами, а не сыщиками. Они предпочитали действовать силовыми методами: отзывали в лесок кого-нибудь из младших и там допрашивали с пристрастием. Наступила очередь и Павлика, которому в ту пору исполнилось одиннадцать лет, и он входил в младшую группу.
Трое парней отвели его на облюбованную ими опушку. Саня Пантюхин, высокий широкоплечий шестнадцатилетний перворазрядник, сел на пенек, двое других на поваленное дерево. Павлик остался стоять, сильно волнуясь. Мальчики из его группы рассказывали ему про эти допросы; их там били, некоторые возвращались в слезах.
Ты слышал о том, что у нас завелась крыса? жуя травинку, лениво начал Пантюхин.
Он был очень сильным парнем, дельфинистом, пользовался авторитетом и у тренеров, и у ребят; Галька всегда назначала его ответственным за разминку, а иногда даже поручала провести тренировку целиком. Мальчики из младшей группы, в которую входил Норов, его не любили за командный тон, резкость и тычки, которые он раздавал направо и налево. Между собой они звали его Пантюхой.
Слышал, ответил Норов.
Он был натянут, как струна, и чувствовал, как колотится сердце.
Ну, и что ты об этом можешь нам сказать?
Ничего.
Плохо, блин, что ничего, проговорил Пантюха и сплюнул. А может, это ты воруешь?
Сидевшие на дереве, впились в Норова взглядами, желая смутить. Павлик знал, что за этим обвинением последуют побои, так было с другими мальчиками. Он внутренне сжался.
Я не ворую! выговорил он.
Пантюха поднялся с пенька и стукнул его.
Лучше признайся по-хорошему! проговорил Пантюха тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Где то, что ты стырил?
Я не брал! выкрикнул Павлик, отступая.
А кто брал?
За этим вопросом последовала новая затрещина. Норов еще попятился.
Ты! вдруг с ожесточением выпалил он неожиданно для себя.
Пантюха остолбенел.
Ты меня что ли обвиняешь?! Меня?!
Тебя! Ты вор и трус!
Норов и сам не понимал, что выкрикивал от ненависти и страха.
В следующую секунду он уже валялся ничком, а Пантюха, сидя на нем, рывками впечатывал его лицо в жесткую неровную землю, прикрытую редкой травой.
Ты знаешь, что я с тобой за такие слова сделаю?! Ты у меня землю жрать будешь!
Было больно, рот был полон земли, но Норов молчал.
Кончай, Сань, а то он Гальке вложит, предостерег один из ребят.