Потому что он видит то, что скрыто от других. И умеет толковать сны.
Форму Никита всё-таки заполнил. И почти сразу получил короткий ответ на почту: «Когда сможешь встретиться? Надо поговорить».
Никита свернул окно браузера. И вообще компьютер выключил. В голове звучали слова Полины: «С тобой что-то не так», и это пугало как ничто другое.
Его семья была обычной. Никаких скелетов в шкафу, мистики, свечей с полынью или причудливых снов. Мать преподавала в школе русский язык, отец брал частные заказы как электрик и высшей ценностью считал «правильное» образование. Оба уже пару лет как жили за городом, изредка бывая в городской квартире. Они гордились, что сын поступил на модную специальность в сфере ИТ, огорчались, что он зачем-то вбил себе в голову, что ему нужна своя квартира, а мать то и дело пыталась познакомить с дочерями своих подруг.
Никаких тебе призраков.
Никита так и не открыл обратно ту вкладку. Справившись с домашним заданием, еле дополз до кровати, чтобы тут же уснуть.
И пришли те самые сны: в них он стоял на кладбище меж могильных плит, и холодный влажный туман поднимался от земли, не давая увидеть выбитые на мраморе имена и даты. Никите всё казалось, за спиной кто-то есть, а вдалеке лает собака; ворот кладбища не было видно. Шаг, другой, туман поглощал все звуки, но вскоре Никита различил шорох голосов. Бормотание. Тихий злорадный смех.
Ты наш. Ты принадлежишь нам. Тебе никто не поможет. Ты наш
Он резко обернулся, протянул руку, чтобы схватить того, кто скрывался в тумане, но споткнулся о корни дерева но ведь только что оно здесь не росло? и упал на землю, больно ушибив колени.
Что-то процарапало его по спине. Толкнулось в затылок.
Никита не мог сделать ни вдоха, не мог шевельнуться: мышцы вмиг одеревенели и налились тяжестью. Голоса подступали, кружили, и глаза он никак не мог их толком открыть и рассмотреть, что же происходит. Или так мешал туман.
Он начал ползти, но что-то потянуло его назад за щиколотки.
Пальцы соскользнули с узловатых корней, и Никита, пытаясь зацепиться хоть за что-то, схватился за подвернувшийся камень с острыми камнями. Бесполезно только ладони ободрал, а его продолжали тянуть, и голоса сгущались, лезли вместе с туманом в уши, рот и нос, и всё чаще звучало: «Ты наш, ты наш, ты наш»
Никита проснулся в холодном поту и с адской головной болью. Ещё не рассвело, и комната была погружена во тьму, только светили в окна уличные фонари. Он еле поднялся, и то не сразу. Охнул от боли, не понимая, а где так саднит. И только дойдя до ванны и включив тусклый свет, увидел, что ладони ободраны.
Никита мрачно пил капучино.
Они с Полиной сидели за столиком в пабе недалеко от одной из московских набережных, где на крохотной сцене выступал Серафим. Он почти не изменился за последние два года, разве что начал носить рубашки по размеру и, видимо, хоть иногда причёсываться. А в остальном не изменился: такой же костлявый, взъерошенный, с кучей кожаных браслетов на запястьях.
Сложно было поверить, что он мог вообще публично выступать. В школе он запинался при ответе на любой вопрос учителя и предпочитал давать их письменно. Впрочем, мало ли что произошло за два года, что они не виделись. Сейчас тихим спокойным голосом Серафим рассказывал об истории готического романа, на проекторе за его спиной то и дело мелькали слайды, выполненные в той же лаконичной стилистике, что и сайт. Слушателей собралось немного, человек десять, но мало кто даже на пиво отвлекался.
Полина тоже слушала с интересом, а вот Никита едва мог сосредоточиться. Головная боль не давала покоя, пришлось даже занятия пропустить. Снизят баллы на зачёте, ну и чёрт с ним.
Когда всё закончилось, Полина энергично захлопала. Никита поморщился и сделал ещё глоток кофе. Тот не особо помогал, но хотя бы отвлекал от воспоминаний о снах. Уставившись на пенку с узором листика, пропустил момент, когда за их столик сел Серафим. И вздрогнул только от неожиданных слов:
Ты мой брат. Я уже говорил?
Серафим смотрел, склонив голову набок, и было в его позе что-то птичье. Интересно, он и в школе был таким бледным или всё дело в иссиня-чёрной рубашке и приглушённом свете? Не найдясь с ответом, Никита посмотрел на Полину с отчаянной надеждой, но Серафим наклонился и проговорил совсем тихо:
Я пытался сказать раньше, но призраки очень мешали, поэтому я не уверен говорил ведь? А теперь что, сны беспокоят сильнее?
Да, уверенно ответила Полина. И голова у него постоянно болит. Сможешь что-то сделать?
Это прошлая жизнь. Она тревожит
Почему?
Никита собирался сказать совсем другое. Что он не верит ни в каких призраков, что всё это байки из склепа, которые рассказывают с фонариком под одеялом, что он вырос из загадок. Таблетки помогут. Сдаст ещё анализы, сходит к врачам но слова застряли в горле. Губы пересохли. И вопрос сорвался раньше, чем Никита смог подумать как следует.
Серафим пожал худыми плечами:
Ты ведь всё равно не веришь. Я не смогу помочь.
Подожди. Ты сказал, я твой брат. Как это? Трагичная история про разлучённых близнецов или что-то типа того?
Нет, конечно, фыркнул Серафим. Но ты был моим братом в прошлой жизни. Я тоже вижу сны. Как тебя хватают призраки и тащат в могилу, как вскрывают твои вены, и кровь течёт и уходит в землю. А я стою и ничем не могу помочь. Вот так.
Серафим резко схватил бокал с сидром, который ему недавно принесли и жадно сделал глоток.
Никита не знал, смеяться или послать этого парня. Полина кусала губу и переводила взгляд с одного на другого, но молчала. Её пальцы теребили пакетик с сахаром, который скоро точно порвётся в клочья от такого обращения.
Ладно, если допустить, что вся эта история хотя бы отчасти правдива
Никита выдохнул и сосредоточился: представил, что у него вообще есть брат. Что тот носит чёрные рубашки и рассказывает про готические романы. Что дёргает себя за мочку уха, когда кто-то проходит за спиной. Внутри ничего не отозвалось. Если у них и было какое-то прошлое, оно не проявлялось.
И всё-таки Никита не поднялся и не ушёл. Остался сидеть в компании того, кто называл себя медиумом, ведьмы с глазами, очерченными углём, и недопитой чашки капучино. Может, вот так и узнаёшь о прошлой жизни? В маленьком пабе, среди гомона голосов и от бледного юноши с прозрачным взглядом, похожим на птицу?
И правда какой-то готический роман. Никита хотел яростно допить кофе одним глотком, но чуть не поперхнулся. Боль вонзилась в виски, сдавила. Показалось, стол и пол накренились, а стены поплыли, и картины на стенах, будто воск, начали стекать к полу. Голоса вернулись, зашумели.
Никита дёрнулся, но вдруг ощутил руку на предплечье. Сосредоточился: на него в упор смотрел Серафим, и его голос прозвучал твёрдо и уверенно:
Я держу. Не поддавайся им.
Никита кивнул, сам не зная чему, и сосредоточился на лице Серафима. На складке между тонких бровей, на прозрачных глазах, на поджатых губах. И что бы это ни было, оно отступило.
Вот так, Серафим медленно отпустил его руку. Мне это не нравится. Я мог бы пережить, что ты не знаешь, как мы связаны, но если тебя это уводит плохо.
Помоги ему. Пожалуйста.
Полина нервно провела рукой по волосам, резко выдохнула. Никите даже стало стыдно: это он что, чуть в обморок не упал? При всех-то? При Полине? Позор какой. Но раз так
Вчера мне снилось, как я ободрал ладони. Проснулся и вот, он повернул руки, демонстрируя мелкие ссадины и порезы.
Серафим всем телом подался вперёд, чуть не уткнулся носом в пальцы Никиты и рвано выдохнул. Резко выпрямился, пошарил в рюкзаке, который висел на одной лямке на стуле, и достал кулон, похожий на тот, что оставил тогда на майском солнце.
Дерьмо какое, бормотал себе под нос, они могут тебе навредить. Носи не снимая, хоть немного отведёт от тебя призраков. Мне пора. Приезжайте на выходных, адрес я пришлю.