Прах человеческий - Павлов Юрий

Кристофер Руоккио

Прах человеческий

Посвящается Мэттью, Эндрю, Морган, Дилану, Ариэль, Ким и Ральфу. Моим братьям и сестрам родным и обретенным

Глава 1

Паруса Харона

Заря.

Заря пробивалась над темными водами. Белое солнце Колхиды золотилось низко у горизонта. Соленый ветер сдувал со лба непослушные волосы, жалил лицо.

Я застыл у могилы Гибсона.

Валка ушла со всеми. Они отправились в старый прибрежный лагерь, а я остался стоять на коленях в грязи перед возведенным нами курганом. Древняя традиция предписывала, что тело лорда должно быть омыто катарами, забальзамировано, а органы удалены и помещены в погребальные урны. После этого наследникам положено провести три дня в бдении возле почившего, поочередно отлучаясь на сон или вовсе отказываясь от сна. Гибсон как-то рассказывал, что мой отец справился с обрядом в одиночку, преклонив колени в часовне Обители Дьявола перед телом лорда Тимона, моего деда. Сам я помню, как лежала в порфировом гроте моя бабушка леди Фуксия. Нам с братом не позволяли к ней заходить, но мы ослушались. В том пурпурном зале я впервые повстречал Смерть, и ее зловоние с тех пор не покидало меня.

У нас не было ни катаров, ни погребальных урн, ни даже трех дней на бдение возможно, это и к лучшему. Гибсон хотя и был палатином, но умер схоластом. По канонам его ордена схоласты должны быть кремированы, а их прах развеян по ветру.

Прах.

На кремацию тоже не хватило времени.

Оно вышло, истекло, кончилось.

Кажется, я уснул, сидя на пятках на утрамбованной земле. Или меня посетило очередное видение?

Передо мной раскинулся незнакомый океан, уходящий к горизонту вдоль усыпанного костями берега. Рыцари в зеркальных доспехах несли дозор у постели с красным шелковым балдахином, на которой умирал человек. Я лежал в такой же постели. С Селеной. С Селеной и Валкой. С одной лишь Валкой.

Один.

В полном одиночестве.

Напротив села женщина в золотых одеждах, с глазами, похожими на черные солнца. Картина сменилась, и я увидел Дораяику Шиому Элушу,  идущего среди колонн Вечного Города в сопровождении Вати и Аттаваисы. Затем передо мной возникло улыбчивое лицо императора и, как в калейдоскопе, раздвоилось. Я моргнул и обнаружил, что на меня смотрят двое: я сам и принц Александр, сидящие на золотых тронах. Океан отступил, вода побежала прочь от моих ног, и я узрел мрак. Темный квадрат, обрамленный светом. Он был чернее самой черноты, чернее камней Анитьи, чернее Ревущей Тьмы.

Окно в ночь.

Почему простое окно пробудило во мне такой страх и грусть?

Я прищурился.

Помню, как все это время меня трепал соленый ветер, пригибая к земле высокую траву, росшую вдоль утесов. Белые барашки волн рыжели в полуночном сиянии газового гиганта Атласа, лимб которого низко нависал над горизонтом, затмевая любую луну.

 Адр, пора,  хлопнули меня по плечу.

Отвернувшись от кургана Гибсона, я неожиданно увидел Паллино. Старый мирмидонец улыбнулся. Он был седовласым, как в день нашей первой встречи, а один глаз закрывала потертая кожаная повязка.

 Ты уже вдоволь насиделся, Адр.

 Старина, как ты подкрался ко мне?  спросил я, привстав на колено.

Лишь тогда я вспомнил, что Паллино погиб,  и его образ растворился в воздухе. Я зажмурился и снова открыл глаза.

Рядом никого не было.

Ноги затекли. Я попытался подняться, но все тело заныло. Болью отозвалось искалеченное плечо, и я оперся о землю левой рукой с полыми костями, чтобы помочь себе встать. Я чувствовал себя измотанным. Наверное, хуже было только в первую ночь на «Ашкелоне», когда мы с Валкой сбежали с Актеруму. Я вспомнил Актеруму и Паллино, погибшего там с тысячами других солдат, вспомнил коронацию Дораяики и это омрачило новый день, как бывает, когда серые тучи погребают бледное солнце.

Я потянулся и положил ладонь правую, трехпалую на верхний камень на кургане Гибсона. У меня не нашлось слов для прощальной речи или обещаний. Что вообще я мог сказать такого, чего он еще не слышал, не знал?

Ничего.

Я лишь смахнул с камня росу, обнажив едва заметную надпись, сделанную мной рыбацким ножом. Улыбнулся, глядя на нее, и подставил лицо солнцу.

Время пришло.

Первой меня увидела Валка. Возможно, она, как и я у могилы Гибсона, несла дежурство в старом лагере, не прерываясь на сон.

Валка без слов обняла меня и обхватила холодными пальцами мое лицо.

 Как ты?  спросила она, когда мы отпустили друг друга.

Оглянувшись, я увидел Имру удивительно похожую на Сиран в дверях жилого модуля, оставленного здесь столетия назад Красным отрядом.

 Призраки совсем замучили,  с улыбкой ответил я.

 Ты сам выглядишь как призрак,  заметила Валка, отвлекая меня от юной хранительницы Фессы.

 Ночь выдалась длинная.

Я обнял ее за плечи и снова постарался улыбнуться.

Валка сделала шаг назад. Ее золотистые глаза внимательно, оценивающе осмотрели меня.

 Тебе бы вымыться. Я уже почти все погрузила в лодку. Имра говорит, можем отправляться, как только будешь готов.

 Я готов. Вымоюсь на «Ашкелоне». Ни к чему задерживаться. В Империи уже знают, что мы здесь?

 Наверняка,  кивнула Валка.  Мне пришлось представиться по имени, чтобы вызвать Гибсону врача. Они это точно заметили.

Я бросил взгляд на море, на серую громаду у светлеющего горизонта остров Раха и повернулся к Имре:

 Боюсь, я подверг ваш народ опасности.

Севрастийка произнесла на своем языке то ли молитву, то ли проклятие об этом я мог лишь гадать и махнула рукой, как будто что-то выбросила.

 Они нас не потревожат. Им нужны вы.

 Тем более уезжаем как можно скорее.

Я бы не простил себя, если бы с островитянами что-то случилось.

 Куда вы теперь?  спросила Имра.

Мы с Валкой молча переглянулись. После визита на Фессу и другие острова я собирался прямиком на Ээю и в атенеум Нов-Белгаэр, но неожиданная встреча с Гибсоном, дожившим до моего возвращения вопреки всем надеждам и логике, поколебала нашу решительность. После стольких лет на «Ашкелоне», после того черного дня на Эуэ и моих долгих мучений на Дхаран-Туне я никак не мог заставить себя вернуться в Империю, отдаться на ее суд и произвол.

Я не хотел покидать Гибсона.

Но твердо знал, что должен.

Не сводя глаз с Валки, я ответил Имре:

 Отправимся в город. Устроим сюрприз. Высадимся прямо в Нов-Белгаэре и поговорим со схоластами

Я запнулся, вспомнив, что Гибсон бормотал в горячечном бреду. Он говорил о своем сыне настоящем сыне и принимал меня за него. Он звал каких-то Алоиса и Ливия и считал, что находится на Белуше, самой страшной имперской планете-тюрьме.

 Атенеумом по-прежнему руководит примат Арриан?  обратился я к Имре.

 Арриан?  переспросила она, сдвинув темные брови.

Это представлялось вполне вероятным. Когда мы в прошлый раз прилетали на Колхиду, Тор Арриан был еще молод; вдобавок он сам из дома Авентов приходился родней императору. Безусловно, за столетия примат не мог не состариться, но умирать ему было еще рановато.

 Имя знакомое. Императорский кузен или вроде того? Мы с горожанами мало контактируем, но, кажется, он до сих пор там.

 Хорошо.

Представ перед членом императорской семьи, я бы усложнил задачу для Капеллы и других ведомств, готовых воспользоваться любой возможностью устранить меня.

У генерал-губернатора Ээи был телеграф, напрямую связанный с кораблем императора. Я мог бы, минуя Имперский совет и отдельные министерства, послать сообщение лично кесарю по линии, о которой он сообщил мне, когда мы впервые отправились на Колхиду. Телеграф был и на «Тамерлане», а вот на «Ашкелоне» его не было.

 Мой арест должен получить как можно большую огласку,  заявил я.

 Арест?  недоуменно спросила Имра.

Она, очевидно, думала, что в Империи все на одной стороне и готовы горой стоять друг за друга.