Итак, линия жизни Жизнь будет длинной, даже слишком для поэта. Но коротковатой для такой, как вы.
«Так вот вы, сударыня, к чему, очнулась Бася. Ну ладно, развлекайтесь, так и быть».
Ваш так называемый брак Слушаете? Распадется очень скоро.
«А у вас и вовсе никакого не будет. Будете дуть свой коньяк с кем придется».
Потом вагоны, поезда
«Казенный дом не позабудьте. Только казенный дом будет, скорее, у вас, при вашем-то образе жизни. Венерологическая клиника».
Матросня, солдаты Лидия не говорила, а шипела. О, вы с ними выпьете из чаши наслаждений!
«Вас не перепью. Выискалась тут, несчастная и одинокая».
И никогда, никогда, никогда, шипение сменилось криком, вы не вернетесь в проклятую свою Варшаву!
Басино терпение лопнуло.
Сама вы проклятая! Хотела сказать «идиотка», но сдержалась. Прощайте.
И громко стуча каблучками по паркету, направилась в прихожую. Лидия, расхохотавшись, прокричала ей вслед тоном Екатерины, прогоняющей графа Орлова:
Картошка на тумбочке, не позабудьте! И знайте, ваш Юрочка ничем не лучше Блока.
Бася с сожалением взглянула на картошку. Приготовить под селедку Юрка был бы счастлив. Муж последнюю неделю обессилел. Не хотел ничего, даже самого прекрасного.
Бася надела пальто, не торопясь застегнула все пуговицы, спокойно намотала шарф. Из комнаты тем временем неслось:
Незаконный плод чрева твоего сгинет в корчах! В руинах прóклятой богами, обреченной на заклание столицы!
Бася хмыкнула снова на «ты»? Ну да, стилистическое чутье, поэтесса. Что там за столица ей пригрезилась Петроград, Москва, Берлин? Вероятнее всего, Париж. Самая подходящая для двух француженок. Хлопать дверью Барбара не стала.
Выйдя на улицу, расхохоталась. Пыталась взять в руки себя, не могла. Так и прошла полпути, притягивая взоры пешеходов, и не замечая ничего ни кучек еще не оттаявших нечистот, ни первых луж, ни даже того, как окликнули с грузовика: «Эй, веселушка, давай-ка с нами на Деникина!»
И это дурацкое сравнение Юрия с Блоком!
3. Статуя Свободы
На Аделину Бася наткнулась возле подворотни. Та Барбару словно не заметила, резко свернула в сторону, бросилась мимо забитого парадного к Остоженке и немедленно споткнулась о кучу, которую только что успешно обогнула Бася. Испугавшись, что девочка упадет и куда! Бася кинулась Але на выручку. Рискуя выронить бесценные полбуханки, полморковки, селедку и картошку.
Алечка, осторожнее! Форменное безобразие, куда только дворники смотрят.
Аля, спасенная от низвержения в навоз, глядела на спасительницу с испугом. Быть может, ее смутила фраза о дворниках? Те давно превратились в анахронизм, а в прежние времена, как известно, сотрудничали с полицией.
Здравствуйте! подсказала ей Барбара.
Здравствуйте, пролепетала бедолажка.
Зайдемте? Выпьем чаю, Юра будет рад.
Что?
Рыженькую девочку из Западного края Юрий в разговорах с Басей называл «мадмазель Ривкина», за что подвергался суровым порицаниям как злостный, почти что польский юдофоб. Но Аля ему всё же нравилась, как нравилась она и Басе. Скромная, тихая, тоненькая, робевшая перед огромным городом актрисочка из студии «Багровый Луч» трогала сердца не одних только мужчин. Тем было достаточно красивых черных глазок и девятнадцати половозрело-свежих лет, тогда как женщины, по крайней мере Бася, прозревали за нежным средиземноморским личиком тонкую, артистическую душу и вековую скорбь всеми гонимого племени.
Перед последней октябрьской годовщиной студия «Багровый Луч», по совету поэта Мариенгофа, пригласила Юрия писать декорации к спектаклю о самом Сен-Жюсте. Бася, по совету все того же Мариенгофа довольно, кстати, интересного мужчины сделалась консультантом по вопросам революции. Сработанные в спешке декорации вышли не так чтобы очень, спектакль зрители и Луначарский оценили не вполне, но с Алей, сыгравшей статую Свободы на празднике Верховного Существа, Юрий и Барбара подружились. Особенно их сблизило то, что пару репетиций Бася простояла в роли статуи Мудрости заменяя заболевшую Изабеллу Подольскую и оттеняя неумелостью зрелое мастерство совсем еще юной, но безумно талантливой Али.
Ну, что решили? переспросила Бася. Зайдете?
Я не могу. Я очень тороплюсь, пробормотала Аля, распахнув ветхозаветные глаза, огромные, ничуть не меньше Басиных. Вы простите, Барбара Карловна. Простите.
Тогда потом. Мы будем ждать. Не забывайте нас! Ладно?
Бася стиснула горячую ладошку и некоторое время смотрела еще, как Аля быстрым шагом уходит по переулку к Остоженке. Сердце согрелось от мысли: есть всё же в мире здоровые люди, обычные, нормальные, талантливые, не читающие на ночь Мережковского. Лучшая статуя Свободы Советской Республики вот вы кто, дорогой товарищ Ривкина. С этой мыслью Бася повернула в подворотню, откуда вышла Аля, и направилась к черной лестнице подъезда 2.
* * *
Представляешь, я только что видела Аделину, прямо здесь. Но она не захотела зайти, спешила.
В самом деле? Жалко.
В самом деле? повторила Бася задумчиво.
Что-то в Юриных словах прозвучало не так. И глаза его тоже показались ей странными. Как и глаза у Али, возле подворотни, над кучей лошадиного дерьма. И Юлианова в придачу, и ни к селу ни к городу помянутый Блок.
Странно, еще полминуты назад всё казалось простым, понятным, можно сказать незыблемым. И вдруг словно рухнул мир.
Юра, сказала Бася, очень негромко, так негромко, что негромкость эта испугала Юрия. Она ведь не кричала?
Ты о чем? попытался не понять Кудрявцев.
Соседи ведь. Неловко.
Бася в аквамариновых глазах Кудрявцева отчетливо отобразился ужас.
И где же вы устроились? На кровати? Правда здорово, что у нас не скрипит кровать? Иначе пришлось бы на полу.
Бася
И с Лидией ты, значит, тоже. Там удобнее, можно покричать.
У Юрия передернулась щека, как от обиды.
Эта чертова тварь тебе всё рассказала?
О чем? О вашей связи? Нет. Ты сам сказал сейчас. Она просто Бася опустилась на старый венский стул. Юрка, вот почему я такая дура? Образование, четыре языка, Робеспьер, психологию учила, а сама
Юрий осторожно приблизился и неуверенно положил на спинку стула руки.
Бася.
Бася помотала головой.
Нет, я понимаю. Ты художник. Необходим разнообразный опыт, выплески творческой энергии. Но мне ведь тоже нужно, правда? Ты ведь был бы не против, да?
Нет, пробормотал Кудрявцев. Не против.
Вот видишь. А я не хотела. И не хочу. Представляешь, какая я идиотка? Но ты не думай, я наверстаю. Только уже без тебя.
То есть как? встревожился Юрий, растерянно оглядывая комнату.
Вот так, сказала Бася, сама ошеломленная стремительностью, с которой совершался переворот в ее жизни. Надо решать. Я придерживаюсь прогрессивных взглядов, но ты должен понимать, что подобное положение Ты имеешь полное право совать что угодно и куда угодно, но не в моей комнате. И не на моей кровати.
Юрий отодвинулся от стула. С безопасного расстояния проговорил:
Мне больше негде, Аделине тоже. Это ведь наша общая жилплощадь, Бася. Ордер твой, но домком дал согласие.
Бася с любопытством посмотрела на стоявшего у окна человека, высокого, широкоплечего, с пышной шапкой светло-русых волос.
Я не ханжа, но это оскорбительно, товарищ Кудрявцев.
Человек у окна фыркнул. И не просто фыркнул, а довольно зло.
А это уже мещанство, товарищ Котвицкая. Воинствующее мещанство с оттенком антисемитизма.
У Баси приоткрылся рот. Он всё еще пытается шутить? Да нет, физиономия вполне серьезная, хоть в Наркомнац иди, в отдел борьбы с великорусским шовинизмом.
Будь я антисемиткой, выдавила она, я бы не служила в советском учреждении.
Вот тут-то Юрий и взорвался.
О да! Твоя толеранция не знала границ. Но едва на горизонте появилась Аделина, процентная норма оказалась превышена. Природа взяла свое!