Эфемерность - Диско Татьяна

Татьяна Диско

Эфемерность

Татьяна Диско

Эфемерность

01. ЛИЛЯ

Цветы мы не отмечаем,  сказал географ.

Почему?! Это ведь самое красивое!

Потому что цветы эфемерны.

Антуан де Сент-Экзюпери

«Маленький принц»

В шесть утра меня будит телефонный звонок. Я открываю глаза и с удивлением нахожу под боком Майю рука обвивает ее огромный голый живот. Золотистые кудри щекочут мое лицо. Я быстро просыпаюсь и понимаю, что к чему: ночью была гроза, а Майя до чертиков боится грома.

Потирая сонное лицо, заставляю себя подняться с кровати и под рокот-скрип старого деревянного пола добираюсь до прихожей. Телефон продолжает звонить.

 Алло?

В горле ужасно першит пытаюсь откашляться, чтобы избавиться от неприятного ощущения.

 Лилечка, деточка, здравствуй.

В трубке телефона с дисковым номеронабирателем, красного цвета (отчего телефон по праву считается самой яркой вещью в доме, но только после Майи) Людмила Ивановна. Голос у нее старческий, с хрипотцой, от которой так просто не откашляешься; бежит по голосовым связкам, и с них от дребезжания как будто бы сыпется пыль. В ответ мне хочется чихать.

 Лилечка, он опять перепутал окна!

Фраза, которой достаточно, чтобы привести меня в бешенство.

 Ты прости, что я так рано вам звоню, но

 Не извиняйтесь,  перебиваю я, чтобы бедная женщина успокоилась и не искала себе оправданий.  Спасибо, что нам, а не в милицию. Он ведь наш друг.

Говорю «наш», но мысленно поправляю себя: «Майин».

 Лилечка, приходите скорее, ладно?  продолжает Людмила Ивановна все тем же извиняющимся тоном, от которого становится неловко даже мне.

Ну, правда ведь, другая соседка на ее месте устроила бы скандал, а эта еще и прощения просит, хотя это нам следовало бы чувствовать себя виноватыми.

 Хорошо, мы сейчас будем.

Я кладу трубку и иду на кухню, ставлю чайник на огонь. В одну кружку насыпаю кофе (а точнее, растворимый пепел кофейных зерен, мысль о существовании которого горчит больше, чем он сам), в другую листья Иван-чая, в третью кладу пакетик с мелиссой и мятой.

 Майя, вставай.

Вернувшись в свою комнату, первым делом надеваю очки, а уже потом влезаю в джинсы и белую майку.

За окном вовсю заливаются птицы, словно им тоже не терпится разбудить диснеевскую принцессу.

 Поднимайся, Майя.

Капли кончившегося дождя срываются с крыши и стучат по подоконнику. Воздух окрашен мягким оранжевым светом я отдергиваю штору и впускаю его в комнату. Только Майя не двигается. Она ничего не слышит, ничего не чувствует и не пошевелится, даже если простыня под ней сейчас же займется пожаром от ярких солнечных лучей.

Но я знаю заклинание, способное привести ее в чувства: мне достаточно опуститься на корточки возле спящей красавицы и прошептать:

 Майя, просыпайся, иначе опоздаешь на работу.

На слове «работа» у Майи замыкает извилины-провода, и волшебный спусковой механизм заставляет ее резко оторвать от подушки голову.

 Я опаздываю?! Который час?!  на полном серьезе спрашивает она, глядя на меня широко раскрытыми глазами.

В свете солнца у нее вместо радужек две зеленые планетки, усаженные травами, деревьями и цветами. Густые рыжие ресницы кажутся почти прозрачными.

 Сейчас шесть тринадцать утра,  объявляю я, выпрямляясь во весь рост, и Майя тут же цирковым тюленем ныряет назад в объятия подушки.  Иванов опять излагает свои любовные откровения под балконом тети Люды.

Чайник свистит, зовет меня на кухню, и я отправляюсь разливать кипяток по кружкам. У всех нормальных семей целые сервизы одинаковой посуды, и только у нас даже двух похожих кружек не найдется: цвет, форма, объем все у них разное. Единственный плюс такого разнообразия можно подбирать гостю посуду, исходя из его характера. Игра, о которой даже Майе не известно.

Проходит несколько секунд и за моей спиной появляется теплое живое существо; на этот раз не домовой: домовые не носят бежевые халаты длиной до самых пяток и не воруют утренний кофе своих хозяев.

 Тебе нельзя.

Я с готовностью перехватываю проворную ручонку и разворачиваюсь лицом к бывшей кофеманке.

 Но врачи говорят, что двести миллилитров в день

 Я твой врач. Почему босая?

Она широко зевает и пожимает плечами, словно не понимает, чего я от нее хочу.

 Тапки надеть, быстро!  приказываю я и отпиваю немного кофе.

На вкус не так уж бездарно, как ожидалось (или я уже привыкла?), напиток довольно быстро оживляет сознание, чего так не достает после двух часов сна.

Спустя две минуты мы стучимся в дверь тети Люды.

 Ох, девоньки, вы пришли!  вскидывает руки взволнованная соседка, будто уже и не чаяла нас увидеть.  Майечка, золотце, он стихи декламировал минут двадцать, а теперь петь начал. Я старалась не вслушиваться все-таки оно тебе предназначено, личное это. Но прямо не знаю, что с ним делать

На глазах у старушки появляются слезы, от которых мне становится зябко, и я вновь разражаюсь чихами.

Но вместо того, чтобы отправиться на балкон (будь он трижды неладен) и разобраться наконец с назойливым кавалером, глупая сонная Майя тянет руки к огорченной соседке, заключает ее в объятия, и вместе они принимаются страшно голосить по причине их нелегкой долюшки-судьбы. Спасаясь от повышенной влажности и одолевшего меня на этом фоне чихания, я первой выхожу на балкон. Все мысли мои о том, как бы он так обрушился невзначай, да прямо на голову Иванову.

Но тот стоит, увы, недостаточно близко. В руках гитара. Из-под пальцев льется какая-то мелодия, о которой известно лишь, что она способна в случае необходимости прочистить чужой желудок. Из рюкзака за спиной выглядывает букетик тюльпанов. Иванов похож на влюбленного школьника, хотя человеку девятнадцать лет.

Я опираюсь на металлическое ограждение балкона и, попивая из кружки кофе, пытаюсь дать песне еще один шанс прислушиваюсь к словам. Парень чересчур старается, звучит неестественно, слишком высоко в отдельных местах, где этого не требуется, но, пожалуй, что-то в его песне есть, стоит это признать. Если, конечно, быть объективным, чего лично я не собираюсь делать.

 Ну, все, все, хватит!

Музыка обрывается. Наконец-то Иванов замечает меня наверху.

 Что?  орет он, запрокинув голову.

 Я говорю, поешь не очень!

После паузы парень обиженно заявляет:

 А я не для тебя пою!

 Я знаю. Но разве можно посвящать такое любимой девушке? Настолько ли она любима?

Я смеюсь, а мой оппонент по дебатам взрывается с новой силой:

 Тоже мне! Певичка нашлась! Я между прочим

 Я последняя буква в алфавите. А первая знаешь, какая? Та, что тебе придется научиться тянуть, чтобы сносно исполнять свою песню. Слышал про упражнения для постановки голоса?

Я снова смеюсь. Иванов вспыхивает, и даже с балкона видно, как он пылает (только уже не от любви).

 Майю позови,  просит он в конце концов, насупившись.

 Не буду.

Пауза.

 Почему?

На мгновение мне даже становится его жалко: в тот момент у него голос звучит еще более расстроенным, чем гитара. Но это лишь на мгновение.

 Слушай, Иванов, вот ты зачем пришел? Знаю, знаю, ответ как бы очевиден: зачем молодому человеку в шесть утра стоять под чужим балконом с гитарой наперевес? Конечно, чтобы перебудить весь дом, ошибиться окном и не дать

 Лиля.

На мое плечо мягко ложится теплая Майина ладонь. Оборачиваюсь.

 Не надо с ним так.

И разве я могу перечить, видя ее лицо в тот момент?

Она подходит к ограждению и, опершись на прямые руки, вдруг наклоняется вперед. Я машинально хватаю неуклюжую за локоть: если не спасу, то хотя бы отправлюсь следом. Но вниз по случайности отправляется только моя кружка.

 Леша, ты зачем пришел?!

Я вздыхаю: могла бы придумать вопрос пооригинальнее.

Иванов при виде Майи заметно расцветает, присоединяясь тем самым к букету у себя за спиной. Он делает пару шагов назад и ладонью заслоняет лицо от солнечного света, чтобы лучше разглядеть свою Джульетту.