С тех пор больше я не видела его никогда. Говорили, что он уехал из Питера вначале в Одессу, а потом за границу.
6
Женя продолжал почти стенографировать рассказ собеседницы и узнал, что в девятнадцатом году она вернулась в родную деревню ввиду того, что в Питере стало жить невмоготу: почти всех уравняли в жилплощади, прислугу отменили.
Я вернулась, когда спалили усадьбу графа, говорила Женина собеседница. Уже тогда остались одни развалины. Стала работать в сельсовете уборщицей, истопницей, сторожем. В двадцать четвёртом, вскоре после смерти Ленина, вышла замуж за инвалида Гражданской войны, но спустя два года он был убит кулаками, оставив меня вдовой с поздно родившимся сыном, которому тогда шёл второй годик. В тридцатых я была председателем местного колхоза. В войну, когда мужиков позабирали на фронт, как и все наши бабы, пахала на себе колхозную землю. В общем поработать пришлось как тягловой кобылице. Удивляюсь, как смогла пережить многих подруг. Но теперь, видимо, приходит и мой черёд. И вот я не знаю: зря или не зря прожита моя жизнь. Может, она окаянная какая-то, а может, так и должно было быть. Что ты, Женя, скажешь об этом?
Женя вздрогнул, услышав этот вопрос. Что, собственно говоря, он, годящийся во внуки этой женщине, может сказать ей?
В этот момент послышался шум мотора, и вскоре в дом вошёл сын хозяйки и вместе с ним старичок с саквояжем, оказавшийся доктором районной больницы.
Спустя полчаса уже по дороге к станции доктор сказал Жене:
Плоха бабушка. Медицина ей уже не помощница. А вот сын её, Иван, молодец. Заботится о матери, как говорится, до последнего патрона.
Как, вы сказали, зовут её сына? Иван? спросил Женя.
Да. Иван, повторил доктор. А почему это вас удивило?
Жене не хотелось пересказывать только что услышанную историю, и поэтому он ответил, как думал:
Бунина тоже звали Иваном.
Анна Лео
«Безутешные» родственники
Так же всячески должно избегать осуждения других. Не осуждением, а молчанием сохраняется мир душевный.
Наставление святых отцов прп. Серафима Саровского и св. Феофана-затворника
Удивительно, но в специальном помещении при морге, где проходило отпевание и прощание для тех, кого родственники не могли или не хотели забирать домой, собралось мало народу, хотя покойный Николай Иванович Синицын был на редкость общительным человеком. Его сын Игорь Николаевич пришёл проститься с отцом один. Жена отдыхала в далёких краях, и он посчитал, что сообщать ей о печальном событии, а тем более прерывать отпуск, не имело смысла, тем более, что и родственных чувств ни она, ни покойный друг к другу не испытывали.
Николай Иванович болел давно и поэтому к смерти готовился основательно. Врачи предлагали ему сделать операцию, но три причины не позволили больному согласиться.
Во-первых, он боялся наркоза, во-вторых, операция касалась особо важного органа сердца, а третьей и самой весомой причиной, которая перевесила две остальные, оказались деньги.
Марья Васильевна, новая жена отца, выслушав в очередной раз доводы сына Николая Ивановича о необходимости операции, вздохнула:
Игорь, но что поделать, сколько Бог отмерил, столько и проживём. А то может так статься, что мы деньги собирали-собирали, заплатим врачам, а окажется всё впустую. Они же никогда ничего не гарантируют.
Человек, выросший в деревне, мыслит основательно.
Сын, которого Николай Иванович вновь обрёл спустя тридцать лет после развода с его матерью, не считал себя вправе настаивать на чём-либо.
Отец последний год суетился, всё переживал, что ничего не может оставить сыну. Каждый разговор с женой на тему о наследстве заканчивался приступами боли у него и угрозами развода с её стороны. И, обладая характером слабым и беспомощным, он советовал сыну после его смерти обратиться в суд для раздела имущества. Писать завещание он почему-то упорно не хотел боялся гнева Марьи Васильевны. А там, в могиле, смеялся он, ему уже ничего не будет страшно.
Ты же знаешь, у Юли-то сынок больным уродился, да и мать у бедняжки недавно умерла, вот тётя Маша по-женски и печётся о племяннице. Денег на лечение-то много требуется, а ты у меня орёл. Сам всего добьёшься, вытирал отец слёзы в разговоре с сыном.
Ближе к старости Николай Иванович стал очень сентиментален плакал по любому поводу.
Орёл так орёл. Наследство дело скользкое.
Теперь тело отца везли на старом военном грузовике, а малочисленные родственники: сын, брат отца Леонид Иванович, приехавший из Винницы вместе с супругой Татьяной, Марья Васильевна, Юлия с мужем и ещё несколько человек, которых Игорь Николаевич видел впервые, разместились в автобусе, который, дребезжа старыми рессорами, добросовестно подпрыгивал на малейшей выбоине и наполнял салон выхлопными газами.
Стоял тёплый солнечный день. Окна автобуса, не закрывавшиеся по техническим причинам, позволяли дышать пылью дороги и свежескошенной по её откосам травой.
Никто не разговаривал, только сзади слышался тихий шёпот Марьи Васильевны и Юлии.
Военкомат предлагал организовать похороны, ну, чтоб с воинскими почестями, салютом, солдат прислать, но я решила взять деньгами. Николаша всегда против транжирства был.
Потом она стала подсчитывать, сколько теперь получит за мужа пенсии и получит ли, так как он, увы, не дотянул несколько дней до полного её начисления.
Игорь Николаевич перестал прислушиваться к разговору женщин и стал смотреть в окно. Автобус ехал по кольцевой дороге. Уже давно остались позади башенные краны, вечные спутники новостроек, когда автобус свернул на просёлочную дорогу с недавно залитым асфальтом.
А куда это мы едем? обратился к Игорю дядя Лёня, худенький мужчина с испуганными карими глазами на осунувшемся от дальней дороги и горя лице.
Тот пожал плечами.
Не знаю. Марья Васильевна всё организовывала.
Леонид Иванович фыркнул и с неопределённой интонацией протянул:
Поня-ятно
Прошло полчаса, когда, натужно фыркнув, автобус остановился. Кладбище, по-видимому, было открыто недавно: могилы, в основном свежие, заваленные венками и цветами, стояли без надгробий, и только вдалеке около забора виднелись кое-где установленные памятники.
Все собрались около гроба, и началось прощание. Марья Васильевна вздрогнула и, запричитав, начала гладить руки супруга.
Внимание Игоря Николаевича привлекла другая похоронная процессия, где вдалеке, кроме двух рабочих, опускавших небольшой гроб в могилу, стоял мужчина среднего возраста, без конца отирающий платком голову.
«Ни цветов, ни музыки, почти как у нас», промелькнуло в голове Игоря Николаевича.
Социальные похороны, шепнул ему на ухо муж Юлии. Зарыли, и славу богу.
Один из гробовщиков кашлянул, и Марья Васильевна, моментально успокоившись, отошла к племяннице.
По крышке гроба застучали первые комья земли.
Понятно, громко сказал Леонид.
Что тебе, рохля, понятно? спросила его супруга, женщина грубоватая сказывался многолетний стаж работника торговли на овощной базе, а её рост (она была выше мужа и крупнее как говорится, здоровая) давал Татьяне непререкаемое лидерство в семье.
Понятно, что всё экономите. Похоронили как собаку, без почестей и музыки, так ещё и завезли в тьмутаракань, чтобы на могилку не ездить. Всё вам тяжело, всё болеете, а сами кого угодно переживёте. Как тебе не стыдно, Леонид? с упрёком сказала вдова. Николай сам не хотел пышности.
Больно ты знаешь, что он хотел! Все вы змеюки, дядя Лёня заплакал. Он очень любил брата.
Машенька, не обращай внимания на этого идиота, Татьяна со злостью дёрнула мужа за рукав пиджака.
В кафе, где были заказаны поминки, ждали ещё несколько человек: две женщины и пятеро мужчин. Это были знакомые и друзья отца, которые приехали из его родной деревни. Они сокрушались, что поздно получили телеграмму. Охламон почтальон доставил её вечером, когда автобусы уже не ходили и попасть на кладбище проститься с Николаем не представлялось никакой возможности.