Лето в тот год было жаркое и душное, а только мы зашли в ворота кладбища как все разом изменилось, как будто за тяжелым основательным забором старинной кирпичной кладки совсем другая жизнь. Шум, гам и духота исчезли сразу за оградой как по волшебству и это меня поразило, мимо кладбища проходить приходилось часто, а вот внутри я была впервые. Здесь был совсем другой мир недоступный пониманию живых, тихий, неспешный, сумрачный от обилия старых дерев. Кладбище было старинным, еще купеческим и его окружал со всех сторон высоченный кирпичный забор выделяющийся на общем фоне старинной основательной кладкой, немного осыпавшейся и позеленевшей от времени. Огромные старые деревья создавали таинственный полумрак и было тут как-то даже уютно что ли. Я даже рот разинула от удивления оглядывая все вокруг, наш город всегда был зеленым с обилием ухоженных клумб, но здесь росло столько необычных цветов что это великолепие поразило меня. Отец попросил меня постоять спокойно и куда то отошел, а я осталось рассматривать все вокруг, мне было непривычно и интересно, вокруг красивые памятники, кресты, все вокруг разное и такое странное особенно для ребенка и совсем не страшное. Отец направился к небольшому домику у ворот и вскоре о чем-то зашептался с мужчиной небольшого роста, таким кругленьким, забавным на вид в своем строгом темном костюме в такую то жару. Они какое-то время спорили, но недолго, и отец махнул вскоре мне рукой что бы я шла за ними. Мужчина, не смотря на свою полноту и живот как мячик двигался быстро и упруго, держа в руках огромный носовой платок, которым он постоянно промакивал вспотевшую лысину. Он быстро повел нас по главной широкой асфальтированной алее усаженной с обеих сторон высокими деревьями, как-то по воробьиному торопливо припрыгивая при ходьбе. Мне все это казалось игрой, и я с удовольствием пошла за ними. Кладбище больше напоминало мне парк своей ухоженностью и красивыми памятниками, хотелось все рассмотреть, как в музее, но я боялась отстать и почти бежала за взрослыми. Через какое-то время мы свернули с асфальтированной дороги на такую же широкую грунтовку и шли минут десять пока не уперлись в новую кладку заплатку в старой кирпичной стене окружающей кладбище. Я так поняла, что когда-то здесь тоже были ворота, но их заделали за ненадобностью и старинный забор заложили новой кладкой совсем не похожей на старинную хотя тоже из такого же красного кирпича. Толстенький мужичок замахал кому-то руками и откуда то из кустов тут же выскочил небольшого роста рабочий в спецовке и с лопатой в руках.
Вот здесь участок свободен, сказал моему отцу забавный толстяк. И обратившись к рабочему добавил, Петрович, ты тут колышки вбей и помоги вот этому мужчине поставить тут заборчик, отгородить так сказать свою территорию.
Он засмеялся своей немудрящей шутке и быстро также вприпрыжку ушел обратно. Петрович рабочий кладбища был настолько неприметным на вид что я как не приглядывалась к нему никак не могла запомнить его лицо и это тоже было странно. Обычно я очень хорошо запоминала лица людей и никогда не путалась даже удивляя родных, я уже тогда узнавала малознакомых людей при встрече особенно тех, которые мелькали в жизни нашей семьи очень очень давно, когда я была совсем крохой. Небольшого роста и жилистый вот и все что я помню про Петровича хоть и встречала его еще не раз, а по лицу как ластиком прошлись вроде все на месте, а глаз за него никак не цепляется. Только тогда поразил он чистой очень аккуратной одеждой, и мне это запомнилось сразу и удивило. Спецовка, и комбинезон на нем были основательно поношенными, но чистенькими и залатанным. К чему я это, а все время слышала разговоры взрослых про рабочих с кладбища что они все грязные и алкоголики от такой мм специфической работы, но Петрович явно был не из их числа. Маленькие дети слышат много, но не все понимают. Никогда особо не задумывалась над слухами и сплетнями, но услышанное запоминала и анализировала по-своему делая свои первые наблюдения. Отошла в сторонку и наблюдала не во что не вмешиваясь как мой отец договаривался с Петровичем о размере участка, и как они вдвоем вбивали колышки в землю отмечая размеры хоть еще не понимала для чего же отец привел меня с собой сюда и для кого он отмеряет здесь участок. Петрович пообещал отцу поставить временную изгородь, а тот в ответ передал ему деньги.
Моя семья была обычной из работяг и еще приезжей, не местной. К чему это я, в таких старинных городках люди могут жить несколько поколений, а их все равно называют приезжими, особенно если они чем-то пришлись не по нраву или как-то не вписались в местную жизнь. В городе помнили о том, что мы приезжие, но моих родных уважали и никогда не упрекали что мы здесь чужаки. Дедушка Трофим и бабушка Лукерья приехали в Моршу после войны после того как оба они потеряли свои первые семьи. Бабушка жила где-то в Подмосковье, и ее деревня была полностью разбита фашистами и там не уцелело ни одного дома и родители и ее дети погибли под бомбежкой, а ее первый муж погиб на фронте. До войны у нее была другая семья и дети, как собственно и у деда и сюда в Моршу они приехали уже очень взрослыми людьми, потерявшими всех своих родных. У деда Трофима история была почти такой же как у Бабушки, только он сам был родом из Белоруссии. Потеряв родных они не захотели жить на старых местах, слишком больно им там было, слишком много они потеряли тогда. Говорить на эту тему они любили только вздыхали иногда, война все разрушила и сломала. Приехали они в Моршу по каким-то рабочим путевкам, я не совсем понимала тогда, что это такое. Дед просто мне как-то рассказал, что сюда в то послевоенное время требовалось много рабочих и их приглашали со всей страны и давали жилье. Ведь наш город хоть и был небольшим, но в нем было несколько фабрик и заводов на которые требовалось много рабочих рук. Дед устроился в паровозное депо, бабушка на суконную фабрику, и они даже не думали о новой семье и были друг с другом совсем не знакомы. Как поговаривал Дед они к тому времени были как два свечных огарочка, уже перегоревшие потерями и о новой семье уже и не думали. Им в ту пору обоим было уже за тридцать лет каждому, и они считали себя древними стариками с выжженными душами от тяжелых потерь. Слишком много тяжелого и страшного им выпало в жизни, но вот встретились они здесь и смогли создать семью и даже родить ребенка моего отца. Дед и бабушка все время жалели, что не могут посетить могилы близких им людей и надеялись до самой смерти, что может кто и живой остался из их прошлой жизни, часто вспоминали своих родных или детей от которых у них не осталось даже фотографий. Несмотря на поиски и запросы во все концы страны они так никого не нашли из их прошлой жизни и очень и-за того переживали. Бабушка иногда плакала что даже могилок родных у нее не осталось где бы она могла бы хоть поговорить со своими родными и детками и попросить у них прощения что не уберегла никого. Дед помалкивал, но было видно, что и ему это чувство понятно. Когда соседи на праздники наряжались и шли на кладбище, особенно на пасху, то дед с бабушкой сидели дома и с тоской поглядывали в окно, им не к кому было пойти. Бабушка на большие церковные праздники выпекала много всяких вкусностей, покупала разных конфет и относила их в собор на помин своих родных и деда. Видно поэтому мой отец и решил купить кусок земли на кладбище и собрать всех родных рядом. Папа тоже работал в паровозном депо обычным работягой и не умел красиво говорить, но таким поступком он сделал подарок своим родителям. Это только звучит страшно, а ведь это было основным желанием деда и бабушки. После смерти они мечтали лежать рядом, все просто. Купить место в то время было нельзя, но отец по совету кого-то из знакомых договорился с директором кладбища и потом много лет каждый год носил ему деньги в конверте. Сколько он платил я не знала и никогда не интересовалась, отец рассчитался за кусок земли еще до того, как я повзрослела и говорить на эту тему он не хотел, всегда подчеркивал, что ему просто пошли навстречу и дело не в деньгах, а в уважении к нашей семье. Купленный участок земли на кладбище долго стоял пустым и все же постепенно оброс хорошей кованой оградкой, скамейкой внутри и по праву считался нашим семейным. Моя мама Алевтина уже была из местной семьи которая жила в Морше всегда сколько они себя помнили. Мама была совсем простой девушкой и с молодости работала на суконной фабрике, как и большинство местных женщин, а с отцом она познакомилась еще в школе. Ничего романтичного в истории их знакомства не было. Небольшой городок где все знают друг друга с детства и замуж выходят или женятся потому что хорошо знакомы с детства или живут рядом. Да и всю нашу жизнь нельзя назвать какой-то особенной все как у всех тихо, спокойно, прилично. Сколько не вспомнила нашу семейную жизнь и никаких ярких событий в памяти или скандалов, но при этом нам никогда не было скучно или тоскливо, и обид к родным за что-то я тоже припомнить не могу. Отличало нашу семью может немного от соседских тем только что я была единственным ребенком и все. В других семьях в то время было обычно несколько малышей, а у нас как-то с рождаемостью было плоховато. Ладно бабушка и дед создали семью поздно и родили сына как тогда уже считалось что они в возрасте и понятно, что он остался единственным ребенком. Мама моя оказалась не очень крепкой здоровьем, и первая же беременность и роды стали для нее непосильной нагрузкой. Нас с ней спасли, но больше детей у нее не случилось. Папа очень хотел сына и меня назвали в честь него Александрой, хоть какое-то ему утешение. Детство мое запомнилось мне скучным спокойствием, я росла тихо и не заметно, плавно переходя из класса в класс. Никаких происшествий или ярких событий ни в семье, ни даже в городе не случалось и мне всегда хотелось чего-то такого эдакого, даже сформулировать было трудно свои пожелания и казалось так тихо и скучно мы будем жить всегда. Каждое поколение мечтает о том, чего у него нет и это я уже поняла, когда выросла и попала в жернова перестройки.