Когда у тебя будет свой дом - Простова Валерия

Валерия Простова

Когда у тебя будет свой дом

Глава 1. Детство.

Когда я росла еще не было термина «осознанное материнство», а ресурс интернета еще не был полон роликов про то как нужно обращаться с ребенком с начала рождения и вплоть до его тридцатилетия. Моей маме было двадцать три когда она узнала что беремена мной, она еще не понимала точно кем хочет стать по профессии, какой предпочитает вид отдыха, книги или может быть походы в горы, какие у нее интересы, любит ли она готовить и самое главное любит ли она моего отца. Как оказалось любит, так ей подсказала моя бабушка и вот уже готово первое фото для семейного альбома в белом платье и жемчужном ободке рядом с мужем на фоне черной арендованной «ласточки». Чуть позже в небольшой однокомнатной квартире, подаренной родителями моего отца, мама вклеивала это самое фото под прозрачную пленку в альбом, пока делала первые толчки внутри ее утробы . Бабушка вернулась в свой небольшой город в пяти часах езды и с гордостью рассказывала что ее дочка вышла замуж, все одобрительно кивали, ведь тогда действительно было до этого дело всем соседям, сотрудникам ЖЭКа и даже незнакомцам в очереди за свежей газетой. Моя вторая бабушка не спешила радостно распространяться о случившемся, так как невестка не сильно подходила под ее стандарты, носила русское, а не татарское имя, не умела готовить вак-беляш, а при слове кыстыбый начинала краснеть и смущаться. Тем не менее со стороны родителей жениха была сильная финансовая поддержка, если не сказать спонсорская помощь молодоженам. Подруги, которые все реже приходили в гости, потому что мой отец не поощрял этого, лишь завистливо присвистывали, хорошо устроилась, вырвалась из маленького городка, зацепилась, говорили они. Мать кивала, толком не понимая что происходит, в таком непонимании и ночной тишине ее встретили схватки, в роддом собрались быстро, но там они не задержались, схватки были тренировочные, но отец за это врем яуже принял решение отправить мою маму в свой родной город, тот самый, который в пяти часах езды от столицы, все таки будет под присмотром матери, ведь у него могли появиться и другие планы. Там я и родилась, двадцатого июля, три пятьсот, девочка с черными волосами, в провинциальном роддоме, с первым уверенным криком я вошла в этот мир. Обо мне заботились мама и бабушка первые два месяца, пока за нами не приехал отец, за это время меня туго пеленали и заворачивали в толстое одеяло до образования потницы и трясли если я долго спала, потому что казалось что я не дышу. Так себе ощущения надо полагать, но как умели так и заботились. На старых фотоснимках, где я уже дома, пухленькая и кудрявая по очереди фотографируюсь с улыбчивыми родителями, а если кто то приходил в гости, то сразу с двумя, мы все выглядим счастливыми и только мама украдкой, вечерами плачет в подушку, потому что она совсем одна, мой отец редко появлялся дома. Когда я начала говорить и ходить интерес отца ко мне возрос, он начал проводить со мной время и даже стал в общем то неплохим семьянином, спойлер, продлилось это лишь несколько лет, но вполне счастливых лет, на этот период пришлось мое детство до школы. У нас была любимая игра, я выбирала на улице объект до которого добегу и называла время, обычно это было десять секунд, я бежала, а он считал, потом я прибегала обратно и спрашивала «Успела?», а он ласково улыбался и говорил «Да, успела». Вот они, мои первые маленькие достижения. Чуть позднее он научил меня кататься на велосипеде, на большом двухколесном, зеленый «Кама» радовал меня и позволял изучать окрестности неподалеку, доезжать до «рядов», так назывались киоски выстроившиеся рядами, где можно было долго рассматривать витрины, на которых красовались чупа-чупсы, мармелад, сахарные браслеты, шоколадки и жвачки с заманчивыми ценниками написанными от руки 1,50 руб. или 2,50, в общем 50 копеек были в ходу. Самым вкусным был леденец в форме пальца, слава богу не среднего, большие пальцы разных вкусов и разных цветов, а еще «Дядя степа», это длинный плоский жевательный мармелад в упаковке, лучшим я считала апельсиновый, ну и конечно следовало запить все это буйство сахара газировкой, желательно «Алисой», вкус «зеленое яблоко» или «подземка», последнее название кстати до сих пор мне непонятно, но было вкусно, язык и губы потом долго оставались оранжевыми. А если в кармане находилось еще 50 копеек, то можно было купить одну жвачку с наклейкой, жесткую, но если долго жевать то могли получиться вполне стоящие пузыри.

Детский садик меня никогда не привлекал, в конце я сбежала оттуда во время прогулки через большое отверстие в заборе, а таких за верандой было много, этот побег был спланирован за пару дней, я взяла с собой еще двоих, мальчика и девочку, правда девочка не успев вылезти головой за забор разревелась и вернулась, а мы с мои напарником направились по проторенной тропинке домой, конечно же домой к деду, который обычно забирал меня из садика и дорогу к которому я уже могла запомнить. Можно представить его удивление, когда шестилетка пришла домой в неположенное время, да еще и в сопровождении кавалера.

Дедушка, это Булат, он сбежал вместе со мной. Сказала я писклявым голосом, задрав голову вверх.

Колени на штанах и руки у Булата были пыльные, потому что еще несколько секунд назад он стоял на четвереньках, чтобы я могла встать на него и нажать на дверной звонок, иначе бы нам не открыли. Дедушка позвонил родителям «на рабочий», когда мы уже шли все вместе домой, папа и мама еще не понимали ругать ли меня или радоваться что жива, они еще были в шоке. Решение о побеге было обусловлено нежеланием каждый день есть манную кашу, это выше моих сил подумала маленькая я, а не есть было нельзя, тогда можно было остаться наедине с холодной кашей за столом, пока все другие «доевшие» дети уходили играть. Бунтарский дух торжествовал.

Глава 2. Школьные годы. Младшие классы.

В школу я пошла в семь лет, аккурат после того как переболела пневмонией. Несколько недель от начала учебного года я кашляла как умирающий дед, с сильными порывистыми вздохами, чем пугала одноклассников. Со мной сидела девочка с короткими рыжими волосами, звали ее Маша, она смотрела на учительницу начальных классов глубоким и проникновенным взглядом, словно это был лучший человек в ее жизни, я смотрела на учительницу и думала и том как ее маленький нос выдерживает такие большие очки. В перерывах между кашлем я пыталась уловить учебный материал и считала что делаю это вполне неплохо, пока делая домашнее задание не спотыкнулась на одной фразе «Мама мыла раму», нужно было поставить ударение поочередно на каждое из слов в указанном предложении с помощью интонации. Когда прошло три часа в моей детской комнате где мама пыталась донести до меня как же все таки это сделать, а моя интонация никак не поддавалась она чуть сама не вышла в раму. После этого она предпочитала уроки со мной не делать, меня это тоже вполне устраивало, я как то лавировала между четверками и пятерками и старалась не расстраивать родителей. Я старалась не расстраивать их и в классах постарше, поэтому порой пользовалась самостоятельным исправлением оценок в дневнике. В начальной школе та самая Маша, которая сидела со мной за одной партой удивляла меня двумя вещами, во первых она читала стихи наизусть с таким выражением, что казалось она вот вот упадет на пол и зарыдает от сочувствия персонажам, а на минуточку классу задавали выучить всего лишь басню Крылова, а во вторых у нее был пенал с разноцветными гелиевыми ручками, розовая, кислотно желтая, неоновая, было категорически невозможно оторваться. Спустя время я подружилась с Машей и начала общаться с одноклассниками, класс был дружный и уникальный по своему составу. В лучших традициях начальной школы была любимица классной руководительницы отличница и гимнастка, всех достающий неугомонный толстяк, девочка которую заплетали в школу так, что казалось у нее менялся разрез глаз в восточную сторону и мальчик на задней парте, который сидит один, боится контрольных и отвечать на уроках, во втором классе его даже от этого вырвало. В остальном было все как обычно, школьная форма состоящая из платья и фартука, колготки, которые цеплялись за деревянные стулья,а любимый урок это физкультура, потому что на нем можно поиграть в пионербол или покататься на лыжах. Мама все время сидела дома и не работала, а папа работал и приходил только поздно вечером, иногда я слышала их перепалки, отец ругался на то что мама бездельница, а она парировала ему, что он сам запрещает ей работать, на этом спор угасал. По моим воспоминаниям мама почти никогда не работала, я приходила со школы и она всегда была дома, в первом классе она водила меня на танцы, но во втором классе решила, что я сама найду остановку и дорогу до секции, мне давали 15 рублей, маршрутка стоила 6 рублей в одну сторону, у меня оставались еще деньги, которые я тратила на обратном пути на кукурузные палочки, конфеты или лимонад. Мне нравилась такая самостоятельность, я чувствовала себя свободной и счастливой, на танцах мне все удавалось и даже на уроках акробатики, которые проходили раз в неделю я делала значительные успехи. Дома я оттачивала мастерство перекидки вперед и назад чтобы прихвастнуть перед подружками, а когда слышала музыку пускалась в пляс, пока однажды, включив музыкальный канал и войдя в кураж не взяла мамин платок, я завязала его как платье начала размахивать им из стороны в сторону выдавая пируэты и подпевая. Мама тем временем круглые сутки находилась дома и кажется была немного не в себе, топая тяжелыми ногами она пришла с кухни и со злостью сдернула у меня этот платок, было больно и обидно, потом она так же молча ушла, танцевать больше не хотелось, по крайней мере дома. Вообще, оглядываясь назад предполагаю, что негласным правилом нашего дома было иметь на круглосуточной вахте как минимум одного абьюзера, в те года эту непростую ношу несла мать, на отца я смотрела как на долгожданный восход солнца, а однажды сказала ему на ухо когда он уходил «не оставляй меня с ней», имелась в виду моя мать. Тогда он начал брать меня с собой на работу, правда очень редко, в основном по субботам, когда нужно было отъехать по делам на пару часов, но было занятно, мы ездили куда то на машине, потом он покупал мне что-то вкусное. А еще я помню, что каждый год ближе к лету он покупал мне клубнику, самую первую, дорогую, еще не очень вкусную, но такую долгожданную после зимы. Тогда он еще не пил, точнее пил, но это не было мэйнстримом, в основном это было у моей второй бабушки, она и дед любили собирать родственников за шумной пирушкой, с салатами и жирным горячим, народу было много, алкоголь лился рекой, папина сестра то и дело цитировала фразы из старых фильмов, чем удачно потешала публику, а дети играли в соседней комнате на куртках, которые не помещались ни в один шкаф и лежали большой горой на кровати. Такие вечеринки в моей татарской семье проходили частенько и состояли из нескольких этапов, первый это само застолье, еда, напитки и странные истории, второй это сон деда, он обычно ложился спать пораньше и в полусне кричал «Фира, проститутка», Фира это сокращенно от Земфира, это имя моей второй бабушки, когда я решала уточнить кто же такая проститутка меня отправили за мороженным, «купи на всех и сдачу оставь себе», говорил отец протягивая мне бумажную купюру, третьим этапом была ссора, сестра бабушки обычно отвечала за эту часть, она была одинока, красила волосы в оранжевый или сиреневый цвет, носила крупные серьги и вполне гармонично смотрелась в образе когда покрывала кого то из членов семьи матом. На этом обычно я и мои двоюродные братья и сестры затихали и прятались со мной под кухонным столом иногда хихикая, потому что услышали новое матерное слово. Потом мы шли домой пешком, я папа и мама, идти было минут десять, после этих мероприятий обычно родители ругались и папа куда то уходил «догоняться», причина была в том, что мама не вписывалась в эту компанию, она не пила алкоголь, не знала цитаты из фильмов и не умела изъясняться матом, она умела помыть посуду за всеми после застолья, но на нее все равно смотрели как на чужачку, иногда чтобы это отметить бабушка начинала разговаривать со всеми по татарски. Отец старался противостоять, но будучи губкой сложно остаться на поверхности воды, так с годами он впитал все что бултыхалось в этой татарской пиале негодования по отношению к моей маме.