– Сегодня вечером в казино будет прием в честь итальянского посла. Миссия разместится на верхнем этаже. Гостей будет очень много. Так что тебе надо там быть.
Фалько не сводил с него внимательного взгляда. Он знал, что шеф благоволит к нему: «Ты мне чем-то напоминаешь сына», – вырвалось у того как-то раз, – но знал также, что ему мало дела до светской жизни своих подчиненных. Правильно истолковав его взгляд, адмирал раздвинул губы в язвительной улыбке:
– И Ганс Шрётер там будет непременно. Ты с ним там повидаешься, накоротке… Без лишних глаз и ненужной огласки. Он хочет познакомиться с тобой, но так, чтобы не привлекать внимания… Без посещения нашей конторы и всякого такого прочего.
– И что мне ему сказать?
– Ничего не говорить. – Адмирал в очередной раз трубно высморкался. – Встреча нижнего уровня. Помолчишь, дашь на себя посмотреть и, главное, лишнего не сболтни. Это так… прощупывание. Он слышал про тебя. Теперь хочет попробовать на вкус.
– Я понял. Смотреть, слушать и молчать.
– Вот именно… Там наверняка будет еще один наш с тобой знакомый немец – Вольфганг Ленц.
– Из компании «Рейнметалл»?
– Он самый. С супругой, вероятно. Ута, кажется, ее зовут. Или Грета. Что-то вроде. Короткое такое имя. Нет, все же Петра.
– Я знал ее.
Адмирал послал ему кривоватую усмешку, призванную показать, что эти слова его нимало не удивили. Слишком давно эти двое были вместе.
– Вот как? В библейском смысле?
– Нет. Что называется шапочное знакомство. На одном званом ужине в Загребе оказался рядом с ней и ее мужем. В прошлом году. Припоминаете? И вы там тоже были.
– Как же не помнить… – Усмешка превратилась в пренебрежительный смешок. – Могутная такая блондинка… вырез на спине до самой этой… задницы. Шлюха, как все немки… Странно, что ты не вышел на арену против этого бычка, а верней коровки, на тебя непохоже.
Фалько улыбнулся уклончиво и как бы извиняясь:
– На других лужках пасся.
– Понимаю-понимаю… – рассеянно пробормотал адмирал, уже думая о другом. – Но теперь, раз они все равно будут на приеме, нелишне узнать, чем можно у них поживиться. Случайных людей туда не позовут.
– Это должно иметь отношение к нашему делу с Аликанте?
Указательный палец уставился на Фалько, точно ствол пистолета.
– Я ни разу не произнес слово «Аликанте». Уловил, мальчуган?
– Уловил.
Правый глаз глянул жестче и суровей:
– Я не упомянул ни Аликанте, ни какой другой географический пункт.
– Разумеется, нет.
– В таком случае хватит мудрить. Вставай со стула и дуй отсюда. Завтра в десять без четверти жду тебя на улице Консуэло: пойдем к Поведе… Ах да. Форму надень.
– Форму? Вы это всерьез?
– Более чем. Если, конечно, ее еще моль не съела.
Несколько удивленный, Фалько медленно поднялся. Он был не то чтобы военный, а скорей совсем наоборот. В 1918 году его с позором выгнали из Морской академии за скандальную связь с женой одного преподавателя и мордобой с ним самим, случившийся посреди лекции о минно-торпедном вооружении. Тем не менее после начала войны адмирал сумел выхлопотать для Фалько – временно, в интересах дела и облегчения работы – звание капитан-лейтенанта. Во франкистской Испании галуны или звездочки на обшлагах – ключ, отпирающий любые двери.
– Фалангисты млеют при виде мундира, – добавил адмирал вслед. – Так что сразу зайдем с козыря.
На пороге Фалько с преувеличенным строевым щегольством вытянулся и щелкнул каблуками:
– Не был бы я сейчас в штатском, сказал бы: «Точно так, ваше превосходительство!»
– Пошел к черту!
Благоухая лосьоном «Варон Денди», разделив зачесанные наверх волосы высоким пробором, он стоял перед зеркалом в своем номере и неторопливо прилаживал накладные крахмальные манишку и манжеты. Черные подтяжки подчеркивали ослепительную белизну сорочки, брюки с безупречными стрелками спускались на сияющие лаком туфли. Лоренсо Фалько на мгновение замер, внимательно всматриваясь в свое отражение, и остался доволен: идеально выбрит опасной бритвой, бачки подстрижены именно там, где надо, серые глаза, взиравшие на него, как и на весь остальной мир, с насмешливо-печальным спокойствием. Когда-то одна женщина – кому же как не женщинам давать такие определения? – сказала, что у него глаза хорошего мальчика, у которого в школе дела идут неважно.
В действительности дела и обстояли, и шли великолепно, хотя ему иногда казалось полезным это скрывать, особенно если рядом была женщина. Фалько происходил из хорошей андалузской семьи, издавна связанной с виноделием, виноторговлей и экспортом вина в Англию. Усвоенные с детства манеры и полученное дома воспитание очень пригодились ему позднее, когда беспутная юность, неудавшаяся военная карьера и жизнь, бродячая и авантюрная, подвергли серьезной проверке иные свойства его характера. Сейчас ему было тридцать шесть лет, а за спиной – весьма насыщенная биография: Америка, Европа, Испания. Война. Ночные поезда, переход границы под снегом или дождем, международные отели, тревога темных улиц, запретные тайные объятья. Где-то там, где свежие воспоминания перемешивались со смутными тенями прошлого, были у него еще какие-то картины и образы, которые ему – сейчас, по крайней мере, – не хотелось бы множить. Завораживающее, пленительное пространство жизни представлялось Фалько охотничьим заказником, куда доступ открыт только самым дерзким и отважным, лишь тем, кто согласен рисковать и готов платить, когда придется, не прекословя и не торгуясь. Сколько с меня? Получи, сдачи не надо. Награды вручаются немедленно, а кары – и, быть может, очень жестокие – ждут своего часа, но он пробьет еще очень не скоро. Для Лоренсо такие слова, как «отчизна», «любовь» или «будущее», не имели никакого смысла. Жизнь приучила его жить настоящей минутой. Быть волком во тьме. Алчным и опасным хищником.
Завязав галстук-бабочку, он надел жилет и смокинг, продернул сквозь петельки часовую цепочку, застегнул гладкими овальными серебряными запонками манжеты, ровно на три сантиметра выглядывавшие из рукавов, и принялся рассовывать по карманам аккуратно выложенные на доску секретера предметы: массивную серебряную же зажигалку «Паркер-Бикон», автоматическую ручку «Шиффер-Баланс» в зеленом нефритовом корпусе, карандаш со стальным колпачком, блокнотик, серебряную коробочку с четырьмя таблетками кофе-аспирина, крокодиловой кожи бумажник с двумястами песет мелкими купюрами и несколькими монетами – на чаевые. Потом достал из большой жестяной коробки «Плейерс», доставленной ему из Лиссабона по каналам НИОС, двадцать сигарет и набил ими оба отделения черепахового портсигара, а его спрятал в правый карман смокинга. Потом ощупал себя, убеждаясь, что ничего не забыл, и обернулся к стоявшему в изголовье кровати ночному столику, где лежал пистолет. Это было его любимое оружие, и с июля нынешнего года Фалько с ним не расставался. Полуавтоматический «браунинг FN» 1910 года выпуска – шестизарядный пистолет бельгийского производства, плоский, надежный, простой в обращении, легкий в но́ске, удобно лежащий в руке, снабженный тремя предохранителями и способный послать 9-мм пулю со скоростью 229 метров в секунду. Перед тем как принять ванну, Фалько довольно долго возился с ним – разобрал, тщательно вычистил и смазал, удостоверившись, что возвратная пружина, в этой модели расположенная вокруг ствола, ходит плавно и без задержки. Сейчас взвесил его на ладони, убедился, что снаряженная обойма с щелчком стала на место, а патронник пуст, и, завернув в платок, положил на полку в шкафу. Нечего, подумал он, идти на раут в казино со стволом в кармане, хотя там – уж время такое на дворе – не будет недостатка в мундирах, портупеях и кобурах.
Оглядевшись в последний раз вокруг, он взял пальто и черную мягкую шляпу, набросил белое шелковое кашне, погасил свет и вышел из номера. В коридоре губы его раздвинулись в жестокой улыбке при отрадном воспоминании о том, что именно из такого «браунинга» 1910 года выпуска серб Гаврило Принцип застрелил эрцгерцога Франца-Фердинанда, развязав Первую мировую войну. Помимо дорогой одежды и английских сигарет, аксессуаров из серебра и кожи, облаток от головной боли, непредсказуемо-крутых житейских поворотов и красивых женщин Лоренсо Фалько любил многозначительные совпадения в деталях.