Джек Хиггинс
Посвящается моей жене и детям, которым хорошо знаком берег Штейнера.
Чаще всего люди погибают на войне оттого, что не пытаются избежать смерти или попадают в безвыходное положение.
Ву Чжи
Примечание автора
Немецкая оккупация островов пролива Ла-Манш в 1940 – 1945 гг. исторический факт, но, как я точно знаю, острова Сен-Пьер нет ни на одной карте. А потому я обязан добавить, что все события и персонажи книги от начала и до конца вымышлены, все совпадения с реальностью случайны.
Дж. Х.
ПрологПрелестное утро для того, чтобы умереть
Прилив начал выбрасывать трупы на берег сразу после того, как рассвело. Футах в ста ниже моего укрытия в полосе прибоя громоздились сплетенные человеческие тела.
Залив назывался Лошадиная Подкова – он и вправду был как подкова. Я уже и сам не помню, сколько раз мальчишкой заплывал в это местечко, – в часы отлива песчаный пляж здесь был отменный. А сейчас, холодным апрельским утром, ни живому, ни мертвому тут нечего было делать: берег усеян минами, между ржавыми стальными ежами все опутано колючей проволокой.
Моросил дождь, в предрассветной дымке видимость была неважной; даже форт Виктория на скалистой вершине в четверти мили отсюда едва виднелся.
Я достал из портсигара сигарету, закурил и смотрел, как море выбрасывает все новые и новые трупы. Нездоровое любопытство? Ничуть. Просто до прихода ночи я не мог покинуть свое укрытие в зарослях можжевельника. Попытайся я двинуться в путь на этом крошечном острове средь бела дня – и меня тут же схватят, тем более сейчас, когда известно, что я здесь.
За пять лет войны я успел притерпеться к смерти во всех ее гнусных обличьях.
Потрясения при виде убитого человека я больше не испытывал – уж очень много я их навидался. Убитый есть убитый, только и всего. Трупы немцев и британцев плавали рядом, никакой разницы между ними на расстоянии не было – в этом-то все и дело.
Нахлынувшая волна принесла еще один труп, закружила его на гребне и швырнула на берег вдали от прочих. Упав, мертвец угодил на мину, мина взорвалась, подброшенное взрывом тело нелепо замахало руками, будто пыталось уцепиться за жизнь, ткнулось в колючую проволоку и повисло, словно обрубок туши в лавке мясника.
Минут через пять море выбросило новый труп – в желтом спасательном жилете. Волна откатилась с громким хлюпаньем; труп остался лежать лицом вниз. Мне показалось, что он шевельнулся, но я тут же сказал себе: ерунда, ошибка, обман зрения – всему причиной надутый спасательный жилет, на мелководье он не дает мертвецу утонуть, в отличие от других.
Но нет: с волной нахлынула прибойная зеленая пена, тело сдвинулось и подалось вперед, к колючей проволоке, и я увидел руку, поднявшуюся в поисках опоры, и, кажется, даже расслышал слабый вскрик.
В течение двух-трех минут волны прибоя его не достигали. Он продолжал лежать в изнеможении, затем попытался продвинуться, как вдруг накатила высоченная крутая волна и придавила его ко дну. Когда она отступила, человек еще был жив, но конец мог быть лишь один.
Я замер, скорчившись в своем можжевеловом убежище, и ждал, что произойдет: мне не улыбалось корчить из себя героя. И развязка явилась неожиданно – справа, из расщелины меж утесов, где к морю полого сбегала узкая тропка.
Сначала послышались возбужденные голоса, а затем появились шестеро и остановились на гребне холма, в полусотне футов над водой. Это были заключенные из немецкой военно-строительной организации «Тодт», французские бедолаги, которых забросили на остров для строительства укреплений; судя по киркам и совковым лопатам – дорожники. Их никто не охранял, и это было в порядке вещей: удрать с уединенного острова не так-то легко.
Сперва они о чем-то спорили, затем один вышел вперед и заскользил вниз по откосу к берегу. С высоты десяти футов он спрыгнул в мягкий песок, поднялся на ноги и приблизился к проволоке. Отважный парень, он был гораздо ближе к гибели, чем предполагал.
Нахлынула новая мощная волна, смыла с берега еще один труп и бросила его на минное поле. Почти сразу грохнул взрыв, и море забурлило. Когда волна откатилась, я изумился: человек в желтом спасательном жилете был еще жив.
Он вряд ли долго протянул бы. Спасти его могло только чудо по имени Оуэн Морган, то есть я. И я покорно смирился со своей участью – совсем как заключенный из «Тодта», который в момент взрыва упал ничком, а теперь поднялся и стоял в нерешительности. Он понял, что в песке полно мин и что сунуться туда очертя голову может только полный болван или кто-нибудь, кому все равно – жить или подохнуть.
Свой маузер с круглым глушителем немецкого образца я отстегнул от ремня и спрятал в кармане бушлата, затем снял бушлат и затолкал в расщелину скалы, под которой прятался. Нож с пружинным лезвием я оставил в правом кармане: им можно было действовать одной рукой – как раз то, что нужно, если предстоит драка в воде.
Что еще? Опознавательные жетоны с личным номером. Я проверил: они были на месте, в потайном кармашке поясного ремня; в данный момент толку от него никакого. Да еще черная повязка, закрывавшая то, что осталось от моего правого глаза, – о ней я забыл. Едва ли она удержится на месте, если я с головой окунусь в волны прибоя, лучше повесить ее на шею, пусть болтается.
В стране слепых одноглазый – король. Бог знает почему я вспомнил эту поговорку, когда спустился по узкой расщелине утеса футов на двадцать – тридцать и оказался на скалистом выступе. Рабочие на склоне холма увидели меня сразу же, а тот, что был на берегу, успел вернуться к проволочному заграждению и шарил в поисках лазейки.
– Не выйдет! Слишком много мин! – крикнул я по-французски. – Дай-ка я попробую!
Обернувшись, он глядел на меня – туповато и огорошено, словно был не в себе. Пришлось повторить то же самое по-английски и по-немецки, чтоб до него дошло. Чуть ниже выступ утеса выдавался вперед футов на тридцать над глубиной. Когда мне было двенадцать, я сиганул с него, чтобы удивить Симону. Она здорово перепугалась и целую неделю потом со мной не разговаривала. Это воспоминание промелькнуло в голове, когда я на миг задержался на выступе.
Хорошее утро... прелестное утро для того, чтобы умереть. Я глубоко вдохнул и прыгнул.
Вода была такой холодной, какой она бывает в Ла-Манше после вторжения ледяных потоков от берегов Ньюфаундленда. Я ушел глубоко под воду и изо всех сил заработал руками и ногами в подхватившем меня течении.
На мне были брезентовые ботинки на веревочной подошве, штаны из плотной хлопчатобумажной ткани и вязаный свитер вроде тех, что носят рыбаки острова Гернси. Я нарочно не стал раздеваться: в холодной воде одежда помогает сохранить тепло. Вынырнув, я поплыл в сторону залива Лошадиная Подкова – сотня ярдов в жутком холоде.
Огромная приливная волна, выкатывающаяся из открытого моря в пространство между островами пролива, поднимает уровень воды в заливе Сен-Мало на тридцать футов; я ощущал ее неумолимую силу, что толкала меня вперед, чуял за спиной полчища пенных гребней, которые цепь за цепью будут накатываться на берег и с шипением разбиваться о него.
Плыть, в общем, было нетрудно. Единственное, что надо было делать, – держаться на плаву, остальное брал на себя прилив. Боковым зрением я видел рабочих на зеленеющем склоне между утесами и человека по другую сторону колючей проволоки – до тех пор, пока огромная волна не подхватила меня железной хваткой и не понесла с такой скоростью, что дух захватывало.
Я почувствовал дно, вытянув руки в поисках опоры понадежнее, – и в мгновение ока очутился на песке, вынесенный схлынувшей волной. Человек в желтом спасательном жилете был слева не более чем в тридцати футах. Опершись на одно колено, я переждал накат очередной волны, затем поднялся и двинулся к нему.