Oo
Головокружительный край света представлялся взору полубога восемь раз, пока сын ненавистного Гермеса и возничий с острова Синос по имени Абдер возил его по небу в качестве прелюдии перед подвигами, показывал ему несправедливœ правосудие в разных землях и этим укреплял сына Зевса в левом повороте политической мысли. Возможно, любимая, ты уже сообразила, что якобы Абдером якобы Одина на деле был мой козырь Нестор, мой шпион с пылающим от мести сердцем. Предполагалось утомить Геракла этим неприлично окольным путём до Болгарии, дабы навсегда его ослабить, дабы и бистонов с Диомедом во главе он бы завалил из последних своих сил, на крæшке напёрстка Алкестиды, которую Геракл, можно сказать, тоже посетил, однако не по нашему плану по его утомлению, а вследствии собственных уразумлений. Алкестидой звали жену царя Адмета, которая вот-вот, перед приездом Геракла, вошла в царство Аида вместо самого Адмета, чем царь Адмет был несказанно опечален, однако увидя Геракла у ворот он приказал себе и своим слугам скрыть собственнœ горе и устроить по его приезду дважды несказанный пир, да такой, чтобы он превзошёл пир из Микен, устрœнный Эврисфеем, то есть мной, и слухи о котором уже успели порядочно раздразнить и его самого, Адмета (однако это ни в какœ сравнение не идёт с его горем по случаю утраты (жертвоприношения) доброй Алкестиды, супруги). Пир пиром, но Геракл, как я неоднократно замечал, не был дураком. Он понял, что от него что-то скрывают и не сразу, но выведал у одного из слуг всю соль, что омрачæт вкус медового напитка. Ему стало больно, что он пировал в доме друга, пел песни и носил венки, и он пожелал это исправить. Геракл настиг тёмнокрылого бога смерти, перебил ему холоднœ дыхание, связал его и в качестве выкупа затребовал освободить Алкестиду из царства мёртвых. Делать нечего, крылатый Танатос, брат Эроса, почти ему близнец, мигнул в сторону востока, и неприветливый Аид распахнул перед молчаливой Алкестидой свои ворота, и та обратно поднялась на уровень жизни. Геракл привёл её к царю Адмету, прочитал ему ритуальные наставления, обмазал ладаном его лицо, полнœ трижды несказанных слёз благого счастья, и пообещал, что Алкестида скажет слово через три дня и три ночи и что ему, Гераклу, сыну Зевса, увы, но некогда радоваться с другом, ему пора в Болгарию на драку с Диомедом. Но жене Адмета не суждено было говорить, как и Адмету жить. Адмета мой верный Абдер, то есть Нестор, убил гвоздём в глаза, а немую Алкестиду, безмерно ему приглянувшуюся, спрятал в сумке Геракла, в которой некогда прятался я, но наш ничего не подозревающий герой спешил в Болгарию к заказанным коням и не замечал, как его сумка стала мокрой и солёной из-за немого горя связанной вдовы. Мой план столкнулся с изящным изменением. Безвольная женщина вступила на доску. Как бы это лучше обернуть? Сделать по классике? «Властный управитель Менелай столкнётся с обездоленным романтиком Парисом так кого же выберет Елена?" А кого бы выбрала ты, моя любимая?
Я бы выбрала романтика, ответила ты.
Я был в шоке.
Этого пустоглазого блондина? Этого лжеца и насильника? Как его Нарайю? Ты бы выбрала его?!
Да.
Я еле-еле сдержал себя. Я сказал:
Типичный треугольник адюльтера, и продолжил.
На чём бишь я? Нарайя? Боже мой, но нет, пока восьмœ странствие Геракла. В общем, ночью он попал в Болгарию, то есть во Фракию, к царю Диомеду и его коням, которых тот кормил человеческим мясом. С помощью мœго Нестора Геракл тихо похитил диких коней в железных цепях, и эти цепи разбудили спящего царя, и кража раскрылась. Геракл велел Нестору стеречь коней, а сам пошёл на драку с войском Диомеда, которая, как он понял задолго до удавшейся кражи, все равно была бы неизбежной. В одиночку он убил всех воинов, самого Диомеда прибил к щиту и поджёг, чтобы затем сам щит, как горящее колесо, столкнуть с обрыва в город Диомеда, который ярко всполыхнул в ночИ, а вместе с крепостями и дворами и все бистоны, проживающие в нём.
Но увы! увы и мне, и Гераклу! Мœго Нестора и его Абдера полностью проглотил один из коней! Геракл не мог даже кусочка от его одежды закопать и новый город основать в честь павшего «друга»! Увы и мне, и ему! Геракл притащился с этими конями, когда я пьяный спал после месяца пира, расшевелил меня и сообщил ужасающую новость, и сказал, что коней ему пришлось привязать к лодыжкам Атланта, уж так неудержимы они были. Я заплакал по случаю утраты Нестора, вместе с Гераклом мы выпили и как будто бы стали друзьями. Моим языком, никогда не смогущим заплестись, я с горем пополам пересказывал подвиги Менелая, обещал Гераклу, что устрою этим поганым коням особую Тайную комнату, дабы в лишний раз не обременять Атланта, попросил Геракла оставить-таки в покœ свою сумку, пускай вон, кинь её туда, на служанкино шитьё:
Пел я в пустоте похмелья, когда Геракл наконец уснул.
В общем, перебила меня ты в красный полдень, ты забрал у Илзе книгу пророчеств, я же правильно поняла?
Ага. Встретил её на помойке у монитора и предложил её накормить.
Опять?
Некоторые тощие люди едят в промышленных масштабах и не краснеют, точнее, не толстеют. Остаётся только посочувствовать матерям пропавших без вести
Плохая шутка.
Ну да. Что пришло на ум, то и говорю. Я же мужчина. Безвкусица нас не пятнæт. Зато баб ещё как. Короче, я накормил её, и Илзе стала довольной. Я дал ей монеты на зерно из Британской Колумбии, и она стала очень довольной. Как истинная нищенка без чувства вкуса, но с ощущением такового, она предположила, что мои подарки греческие, но я немного покачал головой. Её детскœ лицо под небом бабьего лета неизвестно когда потеряло бы свои приливы веры в обновление, но я жестоко ей напомнил, что она не в Греции времён эллинизма, а в Брянске, что живёт она между Дружбой и Хлебокомбинатом, где для вкуса в хлеб добавляют подмарéнник, и что третья песня из последнего альбома нашей общей группы хоть и является хитом куда более цепляющим, чем тоскующий по дому инопланетянин, но всё же не дотягивæт до нашего прежнего уровня. Илзе мгновенно расстроилась.
Зачем ты так делæшь? спросила она. С монетой на зерно, как на зло, стала играть бродячая эгейская кошка, оказавшаяся здесь в поисках перепелиного молочка.
Я хочу получить ту книгу, которую пытался отобрать у тебя бородач.
На. И отдала книгу пророчеств мне.
Так просто? спросишь меня ты, моя любимая. Ну не совсем, отвечу тебе я, потому что Илзе мне сказала:
Соври мне в вопросе желания.
В устах косоглазой девушки подобная просьба, или даже приказ звучал несколько угрожающе.
Не отрекаются любя, сказал я.
Илзе искренне не поняла.
В смысле?
Я хочу знать, кто будет управлять твоими дикими конями, когда меня не станет. Херувимы? Это вряд ли. Скорее, какой-нибудь петрушка, красный, как бурак, с которым даже золото и комплименты потеряют блеск и остроту.
Зато с тобою даже год без света будет ярким, как эти десять монет, которые ты мне всучил, съехидничала Илзе.
С монеты сползала краска, но вину тому была не эгейская кошка, а
Сиамская? перебила ты.
Я удивленно вздохнул.
Откуда ты знæшь?
Знаю, и всё.
Да, любимая, наше с Илзе выяснение отношений оборвала неизвестно откуда вернувшаяся сиамская кошка:
Мёртвый солдат изведал вдоволь каждую из пустынь. Для него это было нечто вроде аскезы перед радостью живых полей. В одной из таких пустынь он встретил свою сестру Кайлу, которая беззаботно вплетала в волосы ромашку, подаренную ей толстым мальчиком Куртом. Солдат не мог подавить доброй улыбки, когда представлял эту сцену она ему напоминала комедию-балет, где толстый Курт, да ещё и заика, подходил к его тонкой и грациозной Кайле, на которой, увы, уже висела печать мученицы. Ангел Исраэль, который передвигал его мёртвым телом, это видел, но убрать одну из семи печатей над ней не мог он всего лишь вестник, а не исполнитель. Мёртвый солдат тяжело вздохнул. Он соврал Меску про трёх сестёр сестра его была одна, священная Кайла. Но в мусульманском смысле, если вспоминать пустыню, это была не ложь помимо Кайлы, у мёртвого солдата был брат, Джошуа, а в исламе свидетельство одного мужчины вынуждены представлять две женщины, поэтому в этом смысле Джошуа являл собою двух женщин и, следовательно, у мёртвого солдата действительно было три чеховских сестры. Но оставим в стороне эти занятные извёрты. У мёртвого солдата есть определённая цель бродить в этом мире живым. Не просто так над его могилой не поставили камень ибо он смог вылезть из могилы, управляемый Ангелом Исраэлем, ради священного долга ради убийства Зевса, отца Джошуа. В кармане у мёртвого солдата лежала маленькая неоновая Библия, а в глазах горел архаичный огонь. Он с тоской посмотрел на свою играющую сестру и отправился осуществлять Чью-то волю.