Места силы. Шаманские экскурсы. Том 6. Жизнь Карла Юнга. Шаманизм, алхимия, психоанализ - Давыдов Олег

Места силы. Шаманские экскурсы

Том 6. Жизнь Карла Юнга. Шаманизм, алхимия, психоанализ

Олег Давыдов

Дизайн и верстка Марианна Мисюк

Редактор проекта Глеб Давыдов

Изображение на обложке Арнольд Бёклин, «Остров мертвых», 1883 г., Старая национальная галерея, Берлин

Благодарности:

Валентина Потолова

© Олег Давыдов, 2024

ISBN 978-5-0062-4858-8 (т. 6)

ISBN 978-5-0056-4596-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Her Jesus

Теплый летний день. Сад. В тени дерева детская коляска с открытым верхом. Солнце и небо просвечивает сквозь листву. Все удивительно, ярко, великолепно. В книге «Воспоминания, сновидения, размышления» Юнг говорит, что это его самое раннее воспоминание. Ему тогда было года два или три.

Карл Густав Юнг родился 26 июля 1875 года в семье пастора швейцарской реформаторской церкви в Кессвиле в Швейцарии. Когда мальчику исполнилось шесть месяцев, родители перебрались из Кессвиля в приход замка Лауфен, расположенного на Боденском озере около Рейнского водопада. Позднее Юнги поселились в Кляйн-Хюнингене под Базелем.

С раннего детства сын пастора знал молитвы. Но не всегда правильно их понимал. Вот, например, мать научила его словам молитвы на сон грядущий: «Распростри крылья, // Милосердный Иисусе, // И прими птенца Твоего. // Если дьявол захочет уловить его, // Вели ангелам петь: // Этот ребенок, должен остаться невредим!». И Карл с радостью их повторял, это его успокаивало перед лицом смутных образов ночи. Но слова «прими птенца» понимал как прием лекарства. И пришел к выводу, что «Jesus» (Иисус) пожирает (принимает) птенцов-детей. Не потому, что птенцы ему по вкусу, а исключительно ради того, чтобы они не достались Сатане. Позднее мальчик узнал, что «Her Jesus таким же образом принял к себе других людей и что принятие означало помещение их в яму, в землю». Тут Христос перестал казаться ему «большой добродушной птицей и стал ассоциироваться со зловещей чернотой людей в церковных одеяниях, высоких шляпах и блестящих черных ботинках, которые несли черный гроб».

Рисунок Карла Юнга из «Красной книги». Фрагмент

А через какое-то время он случайно увидел католического попа в длинном темном одеянии, и это стало первой осознанной травмой в жизни. Мальчик пришел в ужас, в голове вспыхнуло: «это иезуит». Дело в том, что из разговора отца с другим пастором Карл понял, что иезуиты  нечто очень опасное. «На самом деле я, конечно же, и представления не имел о том, что такое иезуиты, но мне было знакомо похожее слово Jesus из моей маленькой молитвы». Все эти терзания, конечно, довольно специфичны и связаны с воспитанием в пасторской семье (с материнской стороны, кстати, в семье было шесть священников). Мы это будем в дальнейшем учитывать, но сводить жизнь Юнга к преодолению отцовского христианского бога было бы слишком односторонне. Посмотрим с другой стороны.

В три года Карлу приснилось, что он на лугу видит вход в подземелье, спускается вниз, отодвигает зеленый занавес у входа в палату с каменным сводчатым потолком и в ней видит трон. «На нем что-то стояло, что я поначалу принял за ствол дерева (около 45 метров высотой и 0,5 метра толщиной). Этот ствол доходил почти до потолка, и очень напоминал странную массу  сплав кожи и голого мяса; все венчало нечто вроде головы без лица и волос, на макушке которой располагался один глаз, устремленный неподвижно вверх». Дитя в ужасе. А тут еще снаружи слышится голос матери: «Взгляни, это же людоед!» Карл проснулся до смерти перепуганный.

Только потом уж он понял, что это был образ фаллоса, а еще позже  что это ритуальный фаллос. Но что дает такое понимание? Крайне мало. «Я никогда не смог до конца понять, что же тогда хотела сказать моя мать: это людоед или таков людоед? В первом случае она подразумевала бы, что не Иисус или некий иезуит пожирали маленьких детей, но представшее чудище, во втором же  людоед вообще был символом, так что мрачный Her Jesus, иезуит и образ моего сна были идентичны».

Как видим, с матерью связана какая-то двусмыслица. Она учит молитве, которую дитя понимает навыворот  так, будто «Jesus» принимает детей. Уж, видно, так учит. Вот и во сне невозможно понять, что она имеет в виду. Вообще, в ней самой была какая-то двойственность, она могла вдруг резко измениться, и тогда в ней прорезывалось какое-то таинственное пугающее существо. Может быть, это существо и было причиной того, что брак отца с матерью Юнга был не слишком благополучным. Они на некоторое время разъезжались (когда Карлу было около трех лет), потом опять жили вместе, но  в разных комнатах. Из комнаты матери исходила мрачная тревожащая атмосфера. Юнг вспоминает: «По вечерам мать казалась странной и таинственной. Однажды ночью я увидел выходящую через ее дверь слабо светящуюся расплывчатую фигуру, ее голова отделилась от шеи и поплыла впереди по воздуху, как маленькая луна. Тут же появилась другая голова и тоже отделилась. Это повторилось шесть или семь раз».

Слева направо: 1. дом семьи Юнгов в Кессвиле; 2. Родители Юнга. Отец Иоганн Пауль Аххилес Юнг и мать Эмилия, урожденная Прайсверк. Март 1876 года; 3. Карл Юнг в шесть лет

Когда Карлу исполнилось шесть лет, он пошел в школу, у него появились товарищи. И он вдруг обнаружил странную вещь: «Они отрывали меня от самого себя, с ними я был не таким, как дома». И даже так: «Они каким-то образом уводили меня в сторону от самого себя или принуждали быть не таким, каким я был в действительности». В принципе, это был нормальный процесс формирования того, что Юнг впоследствии будет называть «персоной» (хотя, описывая свое детство, этого термина не употребляет). «Влияние этого более широкого, не только родительского мира казалось мне сомнительным,  говорит Юнг,  едва ли не подозрительным, и чем-то, пусть не отчетливо, но враждебным. Все более сознавая яркую красоту наполненного светом дневного мира, где есть золотистый солнечный свет и зеленая листва, я в то же время чувствовал власть над собой неясного мира теней, полного неразрешимых вопросов».

Тут намечается раздвоение: дневной мир друзей и ночной мир теней. И в этом контексте Юнг говорит о границе этих миров: «Моя вечерняя молитва была своего рода ритуальной границей: она, как положено, завершала день и предваряла ночь и сон. Но в новом дне таилась новая опасность. Меня пугало это мое раздвоение, я видел в нем угрозу своей внутренней безопасности».

Возможно, этой «ритуальной границей» была та самая молитва, которую маленький Карл понял как принятие божеством птенца внутрь. В любом случае, речь о переходе границы. Знатоки увидят здесь юнговскую проблематику процесса индивидуации, который сводится к обустройству границы миров (о чем мы в свое время подробно поговорим). Но сейчас не будем забегать вперед. Обратим внимание лишь на то, что, наметив душевное раздвоение, Юнг сразу же вспоминает, что тогда же, в возрасте от семи до девяти лет, он любил играть с огнем. Разводил маленький костер в одном из углублений каменной стены (граница миров) родительского сада. Делал он это вместе с другими ребятами. Точнее, вместе они лишь собирали ветки. «Однако никто, кроме меня, не имел права поддерживать этот огонь. Другие могли разводить огонь в других углублениях, и эти костры были обычными, они меня не волновали. Только мой огонь был живым и священным».

Отметив, что разведение огня стало его излюбленной игрой на долгое время, Юнг вдруг говорит: «У стены начинался склон, на котором я обнаружил вросший в землю большой камень  мой камень. Часто, сидя на нем, я предавался странной метафизической игре,  выглядело это так: Я сижу на этом камне, я на нем, а он подо мною. Камень тоже мог сказать я и думать: Я лежу здесь, на этом склоне, а он сидит на мне. Дальше возникал вопрос: Кто я? Тот ли, кто сидит на камне, или я  камень, на котором он сидит? Ответа я не знал и всякий раз, поднимаясь, чувствовал, что не знаю толком, кто же я теперь. Эта неопределенность сопровождалась ощущением странной и чарующей темноты, возникающей в сознании. У меня не было сомнений, что этот камень тайным образом связан со мной. Я мог часами сидеть на нем, завороженный его загадкой».