Монтескье постоянно подчеркивает многоликость Европы («множество держав», гл. VIII; «множество самостоятельных владений», гл. Х; «множество отдельных государств», гл. XIII). Но не менее важным для него является и то, что скрепляет отдельные страны континента между собой. Категорически отвергая идеал «универсальной монархии», он в то же время с некоторой надеждой видит в современной ему Европе черты единого «большого государства» (или «большой республики», «grande république», гл. II), заключенного в рамки общего географического пространства и населенного «единым народом, состоящим из множества народов» (гл. XVIII). Согласимся с К. Ларрер, которая справедливо отмечает: представления Монтескье о единстве Европы лежат не в плоскости государства, а в плоскости общества66. Это единое политическое пространство видится ему свободным от военных конфликтов и скрепляемым торговыми и культурными интересами. Фундаментом подобного единства, по его мнению, призвана служить не военная мощь, а экономическое процветание каждого из его членов. Кроме того, важнейшей чертой этого сообщества, той чертой, которая должна позволить отдельным народам сохранять внутри этого объединения свою государственную самостоятельность и особое политическое лицо, он считает присущий Европе особый «дух свободы, благодаря которому каждая часть противится порабощению, а если и подчиняется чужеземной силе, то лишь в силу законов и интересов своей торговли». И здесь возникает еще одно противопоставление с Азией, в которой «царствует никогда не покидавший ее дух подневольности» (гл. VIII).
Спустя годы взгляд на Европу как на «государство, состоящее из множества провинций», о котором Монтескье писал не только на страницах «Универсальной монархии», но и в своих «Мыслях»67 (отдаленно этот взгляд предвосхищал современные нам мотивы и тенденции европейского единства68), он продолжил развивать в тех главах трактата о «Духе законов», которые были посвящены проблеме федерализма. Однако к тому времени его первоначальный подход изменился, и он стал склоняться к убеждению, что слишком большие различия в государственном устройстве не способствуют единству, а следовательно «федерация должна состоять из государств одинаковой природы, и в особенности из республик»69.
В «Универсальной монархии» подобных ограничений мы еще не встретим. Впрочем, конечно, речь в ней идет вовсе не о «федерации» применительно к воображаемой им единой Европе Монтескье использовал термин «république», разумеется, в самом широком его истолковании70. Возможно, именно поэтому его взгляд на единую Европу смог проникнуть очень далеко и захватить государства, политическое устройство которых разительно отличалось от традиционных монархий классического образца.
«Поскольку европейцы сегодня стали единым народом, состоящим из множества народов, пишет он в гл. XVIII, Франция и Англия нуждаются в процветании Польши и Московии точно так же, как каждая их провинция в отдельности нуждается в процветании всех остальных». Позже в «Духе законов» Монтескье назовет Польшу «наиболее несовершенной» из аристократий71, а в «Мыслях» отнесет ее к категории «порабощенных» стран72 (то есть стран, чье население было закрепощено). Тем не менее ссылка на Польшу здесь совершенно не удивляет: после обескровившей Европу длительной Войны за испанское наследство именно Польша стала тем яблоком раздора, из-за которого в 1733 г. на континенте разгорелся очередной масштабный международный конфликт. И хотя «Универсальная монархия», напечатанная в 1734 г., ни словом не упоминала об уже начавшейся к тому времени Войне за польское наследство, в которую оказались вовлечены Франция, Испания, Сардинское королевство, Россия, Пруссия, Австрия и Саксония, тем не менее можно не сомневаться, что польский вопрос интересовал Монтескье именно в общеевропейском контексте73, ведь благополучие Польши в тот момент являлось залогом благополучия многих государств континента.
Зато упоминание Московии в контексте «единого европейского государства» кажется неожиданным, ведь мало кто из современников писателя был готов считать Россию одной из «провинций» Европы. Для большинства она оставалась страной в географическом плане чересчур далекой, а в плане культурном безусловно чуждой. По собственному признанию Монтескье, Россия «была в Европе столь же мало известна, как Крым»74. Однако ее сближение с Западом, начавшееся в петровскую эпоху, и все более активное ее участие в политических процессах, происходивших на континенте, не могли не привлечь к ней внимание Монтескье75. И хотя в «Духе законов» он относил Московию к разряду деспотических государств, усматривая в этом ее главное отличие от большинства европейских монархий, он тем не менее, настаивал на том, что россияне принадлежат к сообществу европейских народов. Об этом свидетельствовали, по его мнению, и «легкость и быстрота, с которыми этот народ приобщился к цивилизации»76, и попытки «московского правительства освободиться от деспотизма, который тяготит его даже больше, чем его народы»77. Нравы, царившие в России до недавнего времени, были ей чуждыми, писал Монтескье, ибо они «были занесены в нее смешением разных народов и завоеваниями». Царь Петр78 лишь восстановил естественный порядок вещей, «сообщив европейские нравы и обычаи европейскому народу»79. И хотя Московия оставалась дальним пограничьем Европы (в «Универсальной монархии» Монтескье обращал внимание читателя на ее близкое соседство с Османской империей, Китаем, Персией и Японией, гл. VI, ХIX), Франция нуждалась в ее процветании так же, «как Гиень нуждается в Бретани, а Бретань в Анжу»80. Не случайно тема Московии (России, русских) четырежды появляется в основном тексте «Универсальной монархии» и один раз в комментариях автора.
Построение «Универсальной монархии» очень напоминает построение трактата «О духе законов», поскольку ее текст также разбит на небольшие фрагменты. Авторская нумерация позволяет нам называть их главами. Некоторые из этих глав так коротки, что ограничиваются единственным абзацем или даже одной фразой длиной всего в несколько строк (гл. III, IX, XVIII). М. Порре отмечает, что подобное «фрагментированное повествование», к тому же насыщенное формулировками, подобными максимам или афоризмам, вызывало в свое время критику Вольтера, упрекавшего автора «Духа законов» в подмене серьезных рассуждений остроумными замечаниями. Зато некоторые другие современники, напротив, восхищались способностью соединять краткость изложения мысли с высотой ее полета81. Позицию же самого Монтескье отражает одно из его замечаний: «Если ораторам не хватает глубины, они берут длиной»82.
И все же текст «Универсальной монархии» порой кажется не до конца проработанным. Это обстоятельство, на наш взгляд, могло стать еще одной причиной решения автора не предавать его гласности в 1734 г. В некоторых местах заметно отсутствие каких-то более очевидных для читателя логических связок между главами. Иногда логическую связь трудно уловить даже в пределах одной главы. Так, исторический материал, подобранный в первом абзаце гл. VII (в нем говорится об искусстве осады крепостей, усовершенствованном принцем Морицем Нассаусским; о приемах фортификации, разработанных голландским инженером Кёгорном; о быстром распространении новых вооружений; о повсеместном введении новых налогов), иллюстрирует мнение Монтескье о том, что все государства внимательно следят за состоянием обороноспособности своих соседей и стараются не отставать от них ни в чем: «Ныне мы беспрестанно подражаем друг другу», пишет он. Исторические примеры, собранные во втором абзаце этой же главы (предательство Тиссаферна; мнение Полибия о форме правления в Риме; упоминание о боспорском царе Фарнаке, предложившем Цезарю в жены свою дочь), на первый взгляд, совершенно не перекликаются с содержанием первого абзаца. Требуется некоторое усилие, чтобы выявить ускользающую логику и понять, что автор противопоставляет разобщенность, царившую между странами и народами в давние времена тесной коммуникации Нового времени, которая изменила взаимоотношения людей, повысив их взаимозависимость.