Наверно, поэтому Сережка так старался ее поддеть при каждом разговоре сыновей тетушки так не встречали, хотя оба приезжали пару раз в год, живя с семьями в столице.
Как книга? поинтересовалась Евгения, когда они перешли к десерту и обсудили новости недели.
Аня пожала плечами.
Я все еще не до конца решила, что именно хочу сказать в этот раз.
Ну, не переживай, как-нибудь напишешь, улыбнулась Лидия. Родные стены помогут.
А помогут ли они от разбитого сердца, хотелось спросить Ане, но она промолчала. Про причины своего побега из Города она особо не распространялась. Расстались и расстались, с кем не бывает. В конце концов, семья столько в нее вложила, как можно продолжать жить так далеко от нее? Вот и вернулась.
Город был ее прибежищем с пятнадцати лет, но она там так и не стала своей.
Жить надо дома: где родился, там и пригодился, вторя ее мыслям, резюмировала Евгения и налила всем еще шампанского.
Кстати, а бабушка же тоже в молодости уезжала? невзначай спросила Аня, надеясь, что тетушки разболтаются, как обычно.
Ты путаешь ее с матерью. Бабушка Авдотья в конце тридцатых жила где-то на Урале, учительским тоном начала Лидия. Профессия наложила на нее сильный отпечаток. Потом вернулась сюда, в Джукетау, и вышла замуж за дедушку.
Ты знала, что это был ее второй брак? перебила Евгения. Лидия недовольно покосилась на нее, но та этого не заметила. Отец выдал ее лет в семнадцать за какого-то более зажиточного кулака, но она отказалась с ним жить и вернулась к отцу.
Крепкая была женщина, а характер какой крутой!
Будешь такой, когда не мать воспитала, а мачеха. Уж в деревне не баловали, наверно, тем более неродную дочь. Они же только в конце двадцатых сюда переехали.
А от чего умерла ее мать? вклинилась Аня.
Инсульт на фоне родильной горячки. Молодая была, немного за тридцать, и Евгения печально вздохнула, явно вспомнив Анину маму, Веронику, которая была всего немногим старше Авдотьи, когда покинула этот мир. За столом повисла неловкая тишина, и Аня, сглотнув комок в горле и ощутив привычную дрожь в коленках при упоминании мамы, спросила:
Вы так много знаете про бабушку Авдотью, но почти ничего про нее не рассказываете. Какая она была в молодости?
Тетушек как подменили. Обида на холодную, придирчивую мать так их никогда и не покинула, даже после ее смерти.
Наверно, такая же гордая и резкая, как и во времена нашего детства, бросила Евгения. Более мягкая Лидия лишь вздохнула и добавила:
Она только вспоминала иногда, что они дружили большой компанией, в ней она и познакомилась с папкой. Там были и татары, тогда мамка, видимо, еще не взъелась на всех них за что-то.
А бабушка хорошо говорила по-татарски?
Никогда и слова от нее не слышала, с чего ты взяла? удивилась Лидия. Тогда татарский стал кухонным языком, а все татары стремились говорить по-русски и имена меняли на наш манер.
У нее была подруга, вспомнила Евгения, снова перебив ее. Имя такое интересное, как ягода или камень.
Фируза, кивнула Лидия, у которой всегда было лучше с памятью. А фамилию не знаю, не говорила.
Думаете, из-за того, что они перестали дружить, бабушка и относилась так ко всем татарам? догадалась Аня. Тетушки синхронно кивнули.
Парня не поделили, наверно.
Да точно, мамка еще вспоминала иногда его. Говорила, что подруга увела.
Это он еще офицером, что ли, стал потом?
Аня слушала их разговор, и в ее голове все яснее складывался образ юной бабушки. Ульяна Красильникова была загадкой как для дочерей, так и для внуков. Очень требовательная, на грани перфекционизма. Единственными, что она любила, был сад и яблоня. О том, что тоже считалась ее любимицей, Аня узнала уже после смерти бабушки от тетушек.
С папкой они жили на соседних улицах, за углом, а вот этот офицер-то был из семьи побогаче, продолжала Евгения.
Его отец потом собственный дом отгрохал, по тем временам это вообще редкость.
Она же говорила вроде, что он врачом работал, так что чему удивляться. Пока мог, заработал.
Откуда вы столько знаете? удивилась Аня.
Я же в музее одно время работала, там была целая экспозиция, посвященная героям войны. Да и мамка иногда обсуждала с коллегами, которые приходили в гости. Близкой подруги-то у нее всю жизнь не было.
За окном медленно наползали ранние декабрьские сумерки. Аня поежилась, представляя обратный путь по морозу.
Куда делся тот офицер?
Так и дожил, наверно, тут свою жизнь, предположила Лидия. Мамка про него уже почти не вспоминала.
Ну не при папке же! Он так ее ревновал к нему!
Был повод?
Тетушки переглянулись и пожали плечами.
Наверно, нет. Она же такая ханжа была, какая ей измена. И в голову бы не пришло.
Аня вздохнула и залпом допила шампанское, поминая про себя бабушку. Уж она-то любила этот напиток.
Ладно, мне пора. Еще в магазин надо зайти, засобиралась она.
И не скучно тебе одной!
У меня же есть Карамелька! И я всегда могу позвонить вам, улыбнувшись, Аня расцеловала в обе щеки сначала Евгению, а потом Лидию. Новенькая посудомойка, купленная ею для них еще во времена жизни в Городе, справится с горой посуды куда лучше, чем она.
А ее ждут собственная квартира и подготовка к новой напряженной неделе.
Ночью Аня спала очень плохо. Часто просыпалась, переворачивалась с боку на бок, разбудив кошку, которая недовольно мяукнула и ушла спать в свою корзинку.
Наконец ей удалось крепко уснуть в третьем часу ночи. Сон перенес ее в просторную комнату со слабым освещением и высокими потолками. У длинного стола выстроилась вереница женщин. Аня проходила мимо них и удивлялась.
Вот мама, как всегда печальная, бабушка с любимой брошкой-бабочкой на груди, прабабушка но не такая, какой ее запомнила по фотографиям Аня, а молодая, ясноглазая. Затем ей встречались незнакомые женщины в повязанных на крестьянский манер платках, в вышитых фартуках и сарафанах, в ярких юбках-понёвах. Каждая улыбалась, тянулась к ней и стремилась погладить по руке. Странно, но ни тревоги, ни страха Аня не чувствовала. Только узнавание, будто давно виденные в детстве фотографии вдруг ожили.
Вереница предков уходила далеко в сумрак, но что-то остановило Аню. Напротив стояла красивая какой-то резкой красотой скуластая женщина. В ее карих глазах застыли тоска и жесткость. Темные косы по обеим сторонам лица не были спрятаны под платок, а свободно лежали на покатых плечах. Она была чуть ниже Ани, но казалась куда больше и солиднее, вызывая трепет.
Протянув к ней руки, она положила что-то прямо в ее ладонь и тут же сжала ее пальцы. Аня разжала кулак и удивленно уставилась на лежащую в них железную подвеску-рыбку будто украшение для волос или подвеска с ожерелья, вроде того, что висело на шее кареглазой женщины. Но не прошло и секунды, как рыбка ожила, превратившись в серебряную уклейку, и тут же нырнула прямо в вены Ани. По телу словно прошелся электрический ток, и последнее, что она запомнила перед пробуждением, были слезы в глазах той женщины.
Наутро Аня привычно принялась за работу. Она твердо решила ни на что не отвлекаться, а вечером купить что-нибудь к чаю и наведаться к бабушкиной подруге ведь после рассказа тетушек уже не сомневалась, что это и была Фируза. Вдруг та расскажет что-то интересное о бабушке и их молодости? Мысль, что она может просто не захотеть или не суметь в силу возраста с ней поговорить, Аня настойчиво отгоняла. Тем более не хотелось думать про того сурового парня, видимо, ее внука.
Покончив с работой на сегодня, Аня быстро собралась и, забежав в пекарню у дома, села на автобус до центра. Она вышла на давно знакомой остановке рядом со школой, которой было отдано одиннадцать лет жизни. Дорога вела мимо нее трехэтажной, построенной из красного добротного кирпича в начале прошлого века. Аня отметила, что окна их класса еще горят наверно, Лилия Рафаиловна задержалась на работе после уроков. Надо как-нибудь к ней наведаться, когда будет время