Роковая ставка - Архипов Николай

Николай Архипов

Роковая ставка

Предисловие

С испокон века места Дикого Лана, что близ Галича считались лихими. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались непроходимые леса, южнее катил свои воды красавец Днепр. Было где разгуляться разудалому молодцу, было и где спрятаться. В стародавние времена правил здесь князь Рурикович. После него похозяйничали польские магнаты. Даже Австрийская империя Габсбургов оставила свой след на этой многострадальной земле. Вот и в осенью шестнадцатого года здесь было неспокойно. В жестокой штыковой атаке схлестнулись русские войска с турецким экспедиционным корпусом. Бок о бок с турками дрались немцы и австрийцы. После серии изнурительных боёв наступило долгожданное кратковременное затишье.

 По раскисшей фронтовой дороге двигалась русская армия Юго-западного фронта. Солдаты шли, понурив головы, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами. Смертельная усталость лежала на их измождённых лицах. По обочинам разбитых дорог валялись обломки телег вперемешку с трупами лошадей, покрытых липкой осенней грязью. В конце колонны двигалась повозка, крытая брезентом с неумело намалёванным красным крестом на боку. Возница то и дело понукал лошадей, ругая их, на чём свет стоит. В повозке лежал раненый полковник, укрытый шинелью. Рядом с ним дремал пожилой давно небритый санитар, качая головой в такт с вздрагивающей повозкой.

Вдоль колонны бредущих по колено в грязи солдат, выкидывая из-под копыт ошмётки грязи, на гнедом жеребце во весь опор скакал высокий молодой штабс-капитан. Возле повозки офицер остановился.

 Саша,  штабс-капитан спешился с коня и, ухватившись за край повозки, запрыгнул в неё.  Как ты?

Полковник с трудом открыл глаза и всмотрелся в капитана. Затем он скосил глаза на санитара и тихо произнёс:

 Оставьте нас.

Тот кивнул головой и, спрыгнув с повозки, зашагал по раскисшей дороге. Накрапывал мелкий, холодный дождь. Шла осень, последняя осень Первой мировой войны.

 Вот и всё, Миша,  прошептал полковник,  Никогда не думал, что жизнь так прекрасна. Даже здесь, в этом аду. Лизу жаль. Обещай позаботиться о ней и сыне.

 Брось, Саша. Довезём тебя до госпиталя, ещё сам увидишь их,  начал было Миша, но полковник перебил его.

 Нет, Миша. Не судьба. А теперь слушай меня внимательно,  повозка подпрыгнула на яме, и полковник дёрнулся от невыносимой боли.  Чёртовы дороги. Ты помнишь историю, что я тебе рассказывал о купце Рогожине?

 Это про алмаз, что он вывез из Англии? Помню. Но ты сам сказал, что это выдумка.

 Нет, Миша, не выдумка. Рогожин поставил его на кон,  полковник закрыл глаза и тяжело задышал.  Там, на Урале, в нашем имении. Миша, я выиграл его. Он там. Там же и бумаги, всё состояние. Бумаги возьми, а алмаз отдай Рогожину. Я обманул его. Не хочу умирать во лжи. Миша, в моём кабинете книги. Повернёшь. Ключ в кармане. Берегись Рогожина. Помоги Анне.

Полковник открыл глаза и в последний раз посмотрел на брата, затем несколько раз дёрнулся, вздохнул и вытянулся. Миша снял фуражку, перекрестился и, взглянув на заросшее чёрной щетиной лицо полковника, закрыл ему глаза. Конь всё это время преданно шёл рядом. Капитан не торопясь сел в седло, окинул взглядом колонну солдат, повернул коня к видневшемуся сквозь осеннюю дымку, селу и пустил его намётом по полю.

Глава 1

Вой волков раздавался с каждой минутой все ближе и ближе, но Пашка уже не мог даже шевельнуться.

 У-у-у-у,  тихо затянул матёрый вожак прелюдию к своей смертельной песне. Звук набрал силу, появились басы и, достигнув своего апогея, завершился грозным предупреждением.  О-о-о-о.

 У-у-о-а-а-а,  слышалось Пашке.

 Что это? Никак аукает кто. Чего же так страшно,  с трудом ворочались в его голове мысли.  Тепло. Как на печке у мамани. Сейчас бы оладушков со сметаной. Опротивела эта баланда. Что это я?

Пашка вскинул голову. Снег. Белое покрывало окутало землю. Настолько белое, что один только взгляд на него леденил душу.

 Вот и саван готов мне, грешному,  усмехнулся Пашка и затянул, молча, песню.  Прослывёшь бродягой ты, будешь всех бояться, ночью по полю ходить, днём в лесу скитаться.

Слёзы потекли по заросшему лицу Пашки, застревая и замерзая в тёмной бороде. В бессилии он уткнулся головой в рыхлый снег и словно провалился в тёмную, холодную бездну. Перед тем, как сознание окончательно покинуло его, он услышал хлёсткий выстрел нагана.

 Опередили, гады,  последнее, что успел подумать Пашка.

Треск поленьев в печи слышался глухо, словно сквозь вату. Пашка с детства знал этот звук и подолгу любил смотреть на огонь. Смотреть и мечтать. Мечтать он мог часами о чём угодно, даже о том, чего и на свете не бывало. Это единственное занятие, которое он любил. Там Пашка не был слабым и безвольным, как в жизни. В своих мечтах он видел себя героем и мог творить все, что хотел. Мать, находя его за таким занятием, только горько вздыхала, но не мешала сыну, а вот отец никогда не проходил мимо такого безобразия. В этих случаях Пашка всегда получал затрещины и очередные нравоучения о жизни бездельников и лодырей. Отец был сельским старостой и, к тому же очень набожным человеком. На все случаи жизни у него всегда имелись подходящие выдержки из библии или из жития святых. Отцовские нравоучения Пашку ничему так и не научили, зато он люто возненавидел всех святых и богомольцев вместе со своим набожным родителем. Однажды в сердцах он высказал отцу свои взгляды на церковные каноны, за что тут же был нещадно выпорот и посажен в чулан.

Пашка вспомнил своё беззаботное детство и невольно улыбнулся. Он окончательно пришёл в себя и открыл глаза. В избе было темно.

 Не иначе маманя пироги печь собралась ни свет, ни заря,  невольно подумал Пашка, и тут его словно прострелило.  Где это я?

Он попытался было встать, но тут же со стоном рухнул обратно на что-то мягкое и волосатое. Руки словно огнём опалило. Он вынул их из-под тулупа, которым был накрыт. Ладони были обвязаны тряпками.

 Никак очнулся, скиталец,  услышал он незнакомый голос. Кто-то заходил по избе.

Чикнув спичкой и засветив каганец, незнакомец подошёл к печи. Пашка повернул голову и увидел заросшее чёрной курчавой бородой лицо хозяина. Тот с любопытством смотрел на Пашку и улыбался.

 Лежи. Тебе лежать сейчас надо,  проговорил он,  сил набираться. Считай что с того света вернулся. Хотя ещё неизвестно, что сейчас лучше для тебя. Ну да ладно. Об этом потом. Времени у нас с тобой будет много. Успеем выяснить, что по чём.

 Где я?  с трудом разлепив ссохшиеся губы, прохрипел Пашка.

 В тайге. Где же ещё,  ответил бородач.  Да ты, похоже, не помнишь ничего? Как от волков уходил, помнишь?

 От волков,  Пашка напряг память.  Да, да, помню. Вой помню. А ты кто?

 Зови меня Егором Владимировичем. Так, во всяком случае, в бумагах написано,  Егор усмехнулся.  Не бойся, парень, я не сдам тебя. Сам когда то вот так же по лесам бродил, пока на эту заимку не наткнулся.

 Дай попить,  Пашка облизал сухие губы,  пожалуйста.

Егор принёс чашку и, приподняв Пашкину голову, поднёс её ко рту. Пахнуло чем-то еловым. Пашка сделал пару глотков. Стало немного полегче.

 Настой собственного приготовления,  пояснил Егор.  Ты почти неделю в беспамятстве лежал, так я тебя только этой благодатью и поил. Мой эликсир любого на ноги поставит. Вот такие дела, брат. Это я от местных тунгусов прознал, и кое-что от себя добавил. Сам не раз им лечился и, как видишь, жив и здоров. Есть хочешь?

 Не знаю. Наверное, хочу,  неуверенно ответил Пашка. Он понемногу стал приходить в себя. Слабость в теле была невероятная, но сознание полностью прояснилось. Он вспомнил всё. Каторгу, издевательства и, наконец, побег.

 Сейчас что-нибудь приготовлю,  сказал Егор и, посмотрев на Пашку, спросил.  Ты чего это на зиму глядя в бега подался? Ведь знал, наверняка знал, что это прямая дорога на тот свет. Так чего ради решился на такое?