Стихофразы - Анна Попова

Анна Попова

Стихофразы

3-е издание

Книга издана к Всероссийской научной конференции с международным участием, посвящённой памяти доктора филологических наук профессора Ростислава Николаевича Попова, которому 19 октября 2020 года исполнилось бы 95 лет

© Попова А.Р., 2024

© Юрасова Е.М., 2024

© Издательство «Рью-мьюзик продакшн», 2024

* * *

СТИХОФРАЗЫ

От автора

Наша фразеология  это ещё и наша поэзия. Да не покажется слишком смелым такое утверждение, к коему пришла неожиданно, опытным  и лингвистическим, и творческим  путём.

Итак, фразеологическая единица (так же, как и стихотворение)

Многомерна. И самой своей природой, своею сложностью  отголосками, отблесками видоизменённых значений компонентов (уже не слов!)  как и заданная тема стиха, ждёт своего раскрытия.

Символична. То, что фразеологизмы  часть национальной культуры, особые символы,  учёными и показано, и доказано стократно. Но ведь и многие стихи  символы тоже!.. И целое направление в литературе (и не только) существует  символизм

Образна. Что, к слову, известно нам ещё со школьных лет. А какое стихотворение  без образов?

Действенна, даже  воздейственна. Своим значением фразеологизм обращается к разуму, образом же, картинкой, «внутренней формой»  к чувствам и эмоциям. Да, так же, как и стихотворение.

Точна. А не будь она точной, зачем бы мы плодили дополнительный пласт номинаций?  обошлись бы лексемами! Парадокс, но вспоминается ещё одно литературное течение, кстати, противостоящее символизму. Акмеизм точность, чёткость, предметность «на острие».

Ёмка, лаконична. Фразеологизмы, как и стихотворения,  это кратко преподнесённые нам типажи или типические ситуации. Нет сомнений в том, что заглавие хорошего стихотворения в конденсированной форме отображает его содержание. А разве не так же  с фразеологией? Вот только за заглавием стихотворения идёт текст.

А за фразеологизмом?.. А почему бы и нет?.. Вполне возможно что автор и берётся показать.

Нить жизни[1]

Быть на высоте[2]

и каждый день идёт за сотню, и крылья мчат, и кони ржут, и начинаются высоты, где находиться  честь и жуть.

Отсюда, говорят, виднее  но много лет (и бед!) спустя. Здесь ни хвала, ни преклоненье не удивляют и не льстят.

Здесь возле сердца где-то гложет: соратники, друзья, сыны  быстрей, наивней и моложе, хотя уж сами не юны. Они твои  до капли крови, ты ощущаешь их родство, ты крепко веришь им.

Но вровень 

с тобою рядом 

никого.

Ты разделяешь их метанья, ты проницаешь в тайники  но страшно многим, ибо тайны болезненны и глубоки

Отсюда видишь наносное, печально входишь в роль судьи, недооцениваешь снова детей и детища свои. Отсюда клевета и зависть колеблют разве что слегка Отсюда юность оказалась непоправимо далека. Отсюда ноша в крепкой длани уж очень стала тяжела.

Твой путь  предмет чужих желаний. Но ты не этого желал

Отсюда ближе тот рубежик, где комом в горле стал скулёж, когда потери неизбежны, и с каждой новой сознаёшь ответственность за тех, которых ты выводил на нужный тракт, вот скоро будут без опоры: тот справится, а тот  не факт

Душа, молитвенница-чтица, болит о каждом, вот беда

Отсюда больше не спуститься.

Но только ждать  к себе. Сюда.

Первая ласточка[3]

В одну реку не войти дважды[4]

Всё было вправду: травища колкая, жара безумного сентября. И речка тоже вполне знакомая. Не знак, не символ  а свет и рябь.

Для красоты и придумать нечего: ивняк, тропинки извив косой. Садись в «шестёрку»  и на конечную, туда, где трасса свилась в кольцо.

Стволы замшели и закосматели. Крапивный полк обступил бревно Я там прогуливала занятия  с одним парнишкой, давным-давно. Лучи нежарки, в листву упрятаны. Тянусь губами  соринку сдуть Бегу, взвихряю босыми пятками щекотный, мягкий, песчаный путь

* * *

Три новостройки, вишнёво-тёмные, авто, газончики и кусты. Сараи, временем не сметённые и непролазный глухой пустырь. Крошится мост, все ступеньки  осыпью, и ржавь, и ветер на вышине. Да сколько ж лет с той пригожей осени Мне стало больно? А знаешь, нет.

Беречь билеты, записки, фантики, не по размеру хранить тряпьё, лелеять искры былой романтики, терзая душеньку,  не моё.

На речке лодка: парнишка с девочкой. На небе  облачное крыло. Всё хорошо, что  сбылось и сделалось. Всё хорошо, что  давно ушло. И я, другая, гляжу без зависти. Теряюсь в смехе и брызготне.

Босые ноги  в прохладной заводи. И солнце  в полуседой копне.

Осока гладит лохматым кончиком. Поёт девчонка, скользит весло. И не печально мне. Вот нисколечко. А нежно, памятно и тепло

За семью замками[5]

Кривое зеркало[6]

За тридевять земель[7]

Меж двух огней[8]

Впадать в детство[9]

И мчалось время хохоча  дитя по ледяному спуску.

На день рожденья будет чай  и много сахара вприкуску. Она не любит темноты. Как мышь, шуршит цветной бумажкой. Теперь нужны ей не торты, а хлебный мякиш с манной кашкой. Глядит на мир сквозь белый тюль. Крошит печенье на диване. Расчёсыванье, умыванье, подкладки и набор пилюль.

Она воркует о своём, и всё же чувствуется  рада. Она, конечно, узнаёт своих детей  меня и брата, но как-то чуточку не так. Как будто заново знакомясь, как будто вздрогнув-успокоясь: мол, те же, на своих местах

Там, у неё, не хлещет злость, не реет войн седое знамя. А впрочем впрочем, кто же знает, когда и где шатнуло ось. Где заблудилась, где ждала, где стало и светло, и просто  не здесь, на цифре 90, что запредельна и кругла.

А детство ждёт своих бродяг, пока ещё жива лампада. Как в речку  не впадать, но падать. И дважды. И не выходя. И речка, память ждёт щелчка, рябит вода, дробятся лики как телевизорные блики на переклеенных очках.

А мы сменяем, лопоча, уже закапанную блузку, и вспоминаем свежий чай и много сахара вприкуску.

Дорожки солнечных полос. Пришёл ноябрь  озябшим, голым. На солнце  мягким ореолом легчайший пух её волос.

Уходить в себя[10]

Сердце не камень[11]

Ну, не камень  а что тогда? пошло-розовая картинка? симметричная валентинка? типографская ерунда?

Если б так. Если б в этом суть Но тяжёлые глыбы, плиты  всё на нём. И оно болит, и  никого собой не спасу У меня сумасшедший пульс  с каждым годом значенья больше Как опасно частит приборчик, как спешит он, а ну и пусть. Алый, голый птенец, комок щиплет болью из-под лопатки. Не на месте. Уходит в пятки. Он иначе не жил, не мог,

он  стихи, он внутри и нем,

он вместилище стольких судеб,

заплетённый в гнездо, в сосуды, в путы счастья, в кровавый гнев,

он в подрёберной тесноте ждёт объятья, строки таблетки. Замирает и бьётся в клетке. В той, грудной. Между тел и тем.

Если б камень! так это плюс, я бы просто жила без риска Но, к нему принимая близко, но, к нему прижимая близко,  беззащитнее становлюсь.

Я не камень, я луч и мгла, кровь и воздух, дыханье, поры Сердце  сильное без опоры. Сердце  слабое без тепла, без доверчивого на «ты», взгляда робкого в разговоре, сердце, сердце  оно живое, и большое  до тесноты. И набито, как старый склад, слишком памятными вещами, для чего же оно прощает, и стучит на особый лад

сердце, пойманное не в сеть  а в любовь, не болит в навете,

сердце, отданное навеки, сердце, розданное на всех

Мой дом  моя крепость[12]

Свет небесный просачивается в окна  по доспехам прокатывается звонко, лепит на гербы забавные отпечатки, шепчет мне о странниках, море и чайках, и что стрелы  не самое страшное,

Говорят  молчи и рот открыть не моги! Там враги, там много врагов, там весь мир враги! живо прочь со стены, попадёшь под стрелы, ну какие сказки  няня-дура не досмотрела

Коридоры, арки, повсюду темень, сыро, как в подвале, и тень, и тени, ветераны-рыцари кланяются неотлучно.

За каменной стеной[13]

Лёгкая рука. Бабушкина[14]

Было в доме чисто, немножко тесно. Вечер был морозен и ясноглаз А в руках упруго ходило тесто: лёгкое, не липкое, в самый раз Маме вспоминалось: кувшин прохладный, в нём под пенкой свежее молоко