Вся история с «Василием Тёркиным» напоминает мне слова покойного академика А. С. Орлова на одной из лекций о древней русской литературе в Ленинградском университете. Он сказал:
«Сюжет или образ, созданный литературой, подобен глиняному сосуду, сработанному руками мастера. Со временем этот сосуд опускается на дно океана-народа. Вынутый через многие годы со дна, он, сохраняя первоначальную форму, которую придал ему мастер, в фантастических растениях, драгоценных кораллах и ракушках предстает перед нами более жизненным и прекрасным. Так было со многими литературными образами и сюжетами, которые из книг попали в океан народного творчества».
По которой речке плыть,
Той и славушку творить.
С дней войны, с годины горькой,
В тяжкий час земли родной,
Не шутя, Василий Тёркин,
Подружились мы с тобой.
И никто не думал, право,
Что с печатного листа
Всем придешься ты по нраву,
А иным войдешь в сердца.
До войны едва в помине
Был ты, Тёркин, на Руси:
«Тёркин?» — «Кто такой?». А ныне
Тёркин — кто такой? — спроси.
— Тёркин, как же!
— Знаем!
— Дорог.
— Парень свой, как говорят.
— Тёркин — это тот, который
На войне лихой солдат,
На гулянке гость не лишний,
На работе хоть куда…
— Жаль, давно его не слышно.
— Может, что худое вышло?
— Может, с Тёркиным беда?
— Может, в лагерь посадили —
Нынче Тёркиным нельзя…
— В сорок пятом, — говорили, —
Что на Запад подался…
Где-нибудь сержант в каптерке
Вспоминает иногда:
— Где теперь Василий Теркин?..
Вот был парень — это да!
Или где в углу пивнушки
С рукавом пустым солдат
Скажет после третьей кружки:
— Где ты, Вася — друг и брат?
Слух за слухом раздается,
Слухи ходят стороной,
Правда правдой остается,
А молва себе молвой.
Нет, товарищи, герою,
Столько лямку протащив,
Выходить совсем из строя, —
Извините! Тёркин жив!
Жив-здоров, орел, как прежде.
Помирать? — Наоборот.
Я теперь в такой надежде —
Сталина переживет!
Хуже редьки, хуже горькой
Стала жизнь в краю родном.
Повторяет так же Тёркин!
— Перетерпим, перетрем…
Снова пот и снова муки,
Горечь бедствий и потерь,
Много лет прошло в разлуке,
Что ж ты делаешь теперь?
Боевой мой друг-товарищ!
Тень войны кружится вновь,
Снова кашу-сечку варишь,
В деревнях грызешь морковь.
Отдохнуть не привелося,
Хоть и згинули враги.
Где стучат твои колеса?
Где ступают сапоги?
Посмотри: народ с рассвета
И до ночи запряжён,
И зимой, и в грязь, и летом
Ту же лямку тянет он.
Вся земля — от Подмосковья
До Амурского низовья,
От Камчатки до Днепровья
И на Север сторона —
Плачет, политая кровью,
Как в Ежова времена!
Всё у нас опять отнято:
Отвоеванная хата,
Завоеванных побед
Наша вера на рассвет,
Снова хлеб везут куда-то,
И без хлеба вновь ребята,
Снова мать над сыном тужит,
Снова коршун в небе кружит…
Праздник близок был, Россия,
Каждый с верою глядел…
Что же это ты, Василий,
Прозевал, недосмотрел?
Тёркин курит, смотрит строго,
Думой занятый своей,
Он прошел войны дорогу,
Волги-матушки длинней.
Он за Родину в обиде,
За народ таит упрек,
Много знал и много видел,
А победу не сберег.
— Мать моя — земля родная,
Вся смоленская родня,
Ты прости, за что — не знаю,
Только ты прости меня.
Не терялся в час жестокий
На дороге фронтовой,
А в родном тылу глубоком
Растерялся Тёркин твой.
— Мать-земля моя родная,
Вся Российская земля,
Ты прости, за что — не знаю,
Только ты прости меня.
Я не знал, что взором горьким
Встретишь ты своих ребят…
— Что ж ты, брат, Василий Тёркин,
Плачешь, вроде?
— Виноват…
ДЕНЬ ПОБЕДЫ В МОСКВЕ
День Победы никогда
Мы не позабудем,
Не сотрут его года,
Где мы жить не будем.
Над столичною Москвой
Лопались ракеты,
Оглушали нас пальбой
В славный день Победы.
Запрудил поток людской
Улицы, панели,
Барахлишко всей Москвой
Новое надели.
Целовалася Москва,
Пьяная от счастья,
Эй, гуляй-пляши, братва, —
Кончились ненастья!
На углу, среди прохожих
Приспособился солдат:
И целует всех пригожих
Майских девушек подряд.
Самокрутка из махорки.
Пригляделся: точно, он!
— Ты что делаешь тут, Тёркин?
Отвечает:
— Пригвожден.
Поцелуи, точно гвозди —
Оторваться не могу,
Средство верное от злости
К довоенному врагу.
Век бы стольких мне красавиц
Целовать не привелось…
Поцелуями заправясь,
Подобреет, может, злость.
Воевали не за это,
Так хоть что-нибудь урву
От Москвы и от победы —
Защищал я рядом где-то
И красавиц и Москву!
— Ты ли это, Вася Тёркин?
Весельчак, добряк — и вдруг:
В шутках злость и привкус горький…
Что с тобою, Тёркин-друг?
— Ничего. Не то бывает…
Помолчал. Достал кисет —
Память роты боевая.
Закурил и молвил:
— Нет!
Не для этого сражался,
В обороне загорал,
Не для этого старался
И Берлин далекий брал,
Не для этого был ранен,
Раз десяток умирал,
Не для этого в страданьях
Замерзал и голодал,
И товарищей терял!
Ради праздника все ждали:
Белый будет нынче хлеб!
Но и этого не дали, —
Как победу, хлеб украли,
Дали черный ширпотреб!
Что салют? — Завесы вроде
Дымовой — атака вслед:
Хочет партия в народе
Одержать пятьсот побед[1].
За победную гулянку,
За ракеты над Москвой
Мы заплатим завтра лямкой
Над Россией, друг ты мой.
День Победы — это дата
Разделения труда:
Жизнь-жестянка для солдата,
А победа, как награда,
Опять Сталиным взята!