Но тут уж заупрямился Сеня. Гордый он, понимаешь ли. Чужого ему не нужно. И одалживаться он не привык. Тем более у тех, кого не уважает (а Ирину Егоровну он и не уважал, и не любил).
Конечно, Настя могла бы настоять, чтоб квартиру на Бронной разменяли. Но только ей тоже не хотелось иметь с матерью никаких дел. А тем более – дел финансовых, скандальных (а какой же раздел имущества без скандалов?).
Так и получилось: формально они с Сеней жильем вроде бы оба обеспечены – ни в какую квартирную очередь не поставят! – а приходится мыкаться по съемным квартирам…
Впрочем… Впрочем, разве ж они «мыкаются»? Им ведь хорошо друг с другом – даже в чужом противном Марьине!
И Настя, не обращая внимания на любопытных автобусных попутчиков, потянулась к Сене целоваться…
* * *
– Молодец твой Черкасов. Умеет жить, – оценила Настя, обойдя новое жилье.
«Двушка» была обставлена с шиком. («С застойным шиком!» – уточнил Сеня.) Здесь имелось все, что полагалось по канонам «богатой советской жизни»: и горка, и стенка, и полки с «макулатурными» книгами: Дюма, Дрюон, Буссенар. Хрустальная люстра, голубая сантехника в ванной, китайский кнопочный телефон и даже – о, шик! – духовка с грилем. Все чистенькое, ухоженное. Ни пылинки. А ковер, кажется, недавно выбивали во дворе, на снегу. В уголке гостиной – «окно в природу»: здоровенный аквариум, пальма в кадке и аспарагус в настенном горшочке.
Николенька немедленно включил подсветку и кинулся разглядывать рыб. Стучал по стеклу, украшал аквариум рядом отпечатков. Рыбки были большие, губастые, Настя раньше сроду таких не видела – собрались на зов, рассматривали мальчика с интересом.
– Кушать хотят, – со знанием дела заключил сын.
Сеня сходил к холодильнику, принес свернутую кульком газетку. Протянул сыну: «Корми!»
В кульке оказались червяки – противные, темно-красного цвета.
– Мотыль, – объяснил Арсений. – Их на Птичьем рынке покупать нужно.
Настю от вида червей передернуло. А Николенька – ничего, быстро освоился, начал закидывать мотылей в аквариум.
Рыбы лопали с аппетитом. Коля с папой комментировали процесс и придумывали обжорам имена. А Настя заметила, что на стене, сбоку от аквариума, прицеплена записка:
«Челышев! За рыб отвечаешь головой. Смотри, чтобы ни одна не сдохла».
– Тебе тут письмо, – Настя протянула записку мужу.
Тот прочитал, фыркнул:
– Черкасов у нас – по запискам спец… Посмотри, что он нам в спальне оставил!
Настя прошла во вторую комнату. Здесь центром композиции была огромная кровать, украшенная шелковым покрывалом и очередной запиской:
«Попробуйте только сломать!»
Сеня тоже явился в спальню. Обнял Настю, шепнул:
– Эх, чует мое сердце – не выполню я завет Черкасыча. Сломаем мы ему ложе, как пить дать сломаем…
И Настя радостно подумала: «Кажется, на новом месте мы заживем неплохо!»
…И понеслась новая жизнь.
На площади Ногина действительно оказалось куда приятнее, чем в забытом богом Марьине. Улицы чище, магазинов больше, публика симпатичнее. Даже пьяницы более культурные, чем на марьинских выселках. Зальют глаза – и сидят себе тихонечко на бульварных скамейках, щурятся на весеннее солнце. Не то что по прежнему месту жительства – там алкаши громогласно гоняли жен и безобразничали на детских площадках.
Вопрос с детским садиком для Николеньки решился легко. «По-деловому», – сказал Сеня.
Заведующая, цепкоглазая дама в строгом костюме, внимательно выслушала Настю, небрежно закинула коробку конфет в ящик стола и попросту, без комплексов и затей, назвала сумму. Сумма оказалась изрядной.
– Зато мальчик пойдет в спецгруппу, – веско сказала заведующая. – А у них там английский, логопед и плавание два раза в неделю.
Устоять перед такими благами для сына было невозможно, и уже через неделю после новоселья Николенька отправился в детский сад. Прежний свой садик он ненавидел лютой ненавистью, и потому все утро прошло в капризах и плаче:
– Не хочу! Не пойду!
Настя опаздывала на работу и еле удерживалась, чтобы не влепить сыну несильный педагогический подзатыльник. А Сеня – он тоже спешил – легкомысленно пообещал Николеньке:
– Один раз сходишь – и все. Если не понравится – неволить не станем. Будешь дома сидеть.
Сынуля сразу воспрял. Настя незаметно для малыша покрутила пальцем у виска: ты что, Сенька? Спятил?
Сеня вздохнул, пообещал Насте:
– Вечером я сам его заберу.
Весь день Настя со страхом предвкушала вечерний Николенькин рев. Она пораньше ушла с работы. Раздобыла в буфете симпатичную, почти не синюю, курочку, на рынке купила цветной капусты и даже дорогущих огурцов и болгарского перца. На скорую руку соорудила королевский ужин – салат из свежих овощей, курица-гриль и цветная капуста в сухарях. Для Николеньки – сок, для них с Сеней – бесконечный компот (осенью Сеня притащил три ящика яблок, и Настя наварила банок, наверно, сто).
Из тайника достала банку «лимонных долек» – готовилась умасливать Николеньку. Настя хороша помнила, как сын привыкал к детскому садику в Марьине: неделю ревел целыми вечерами.
Но, к ее радостному удивлению, малышу в новом саду понравилось. Весь ужин Настя с Сеней выслушивали восторженные рассказы про огромные запасы игрушек, про бассейн, где плавают надувные гуси-круги, и про то, что по-английски его зовут «Ником».
Николенька даже спать отправился без капризов. Важно сообщил родителям:
– У нас завтра напыщенный день! Елена Никитична сказала.
– Может, все-таки насыщенный? – робко предположил Сеня. В его глазах плясали чертенята.
– Ну, насыщенный! – отмахнулся сын. – А чем нас, папа, будут сытить?
– Манной кашей, – брякнул Сеня.
– Нет! – возмутился Николенька-Ник. – В моем новом садике манной кашей не когмят!
– А чем вас там кормят?
– Фьикадельками! – важно выпалил сын.
– Ах, «фьикадельками»!… Ну, иди давай мыться перед сном, «фьикаделька»!
Сеня сделал вид, что гонится за ним, Николенька с хохотом помчался по квартире, и дело кончилось диким смехом, беготней, щекоткой, подкидываниями… Пока Настя не гаркнула:
– Ну-ка хватит мне ребенка разгуливать! Не уснет ведь! Марш зубы чистить!…
– Что ж, – констатировал Сеня, когда малыш уснул после первых двух страниц «Карлсона», – все идет удачно. Кажется, в этом садике он приживется.
– Не заболел бы только, – вздохнула Настя.
– Он сказал, что им на обед витаминки давали. Которые убивают злых микробов.
– Ремантадин, что ли?
– Нет, сказал, что сладкие. Аскорбинку, наверно.
– Ну что ж, дай бог, чтобы все было хорошо, – протянула Настя. И важно добавила: – Я тогда завтра рукопись на вечер домой возьму. А то с этими переездами недолго и квалификацию потерять.
– Ты не потеряешь. Но все равно – бери, – поддержал ее Сеня.
…Насте очень нравилось, что Арсений серьезно относится к ее работе. Все подружки говорили, что в мужьях это – редкое качество. Обычно на работу жен сильный пол взирает в лучшем случае снисходительно. Или даже хуже: насмехается и ворчит, что «дом запущен и хозяйство парализовано». А вот Сеня – совсем не такой. Всегда выслушает, посоветует, поддержит.
Как только сыну исполнилось три годика, Настя, еще учась на четвертом курсе, поступила на работу в издательство «Вымпел». На самую низовую должность: секретаршей.
Первые пару месяцев рыдала горше Николеньки – но, в отличие от него, не на людях, а втихаря, в умывалке. Печатать у нее не получалось, селекторная связь с кабинетом начальника в ее руках постоянно выходила из строя, и даже кофеварка все время ломалась. Шеф, разумеется, злился. Едко говорил: «Вроде бы взрослая женщина, а запомнить не может, на какие кнопки нажимать».
Настя переживала из-за собственной никчемности, а Сеня придумывал для нее миллионы успокоительных слов.